его только еще снимают), привлеченный тишиной и покоем этого места, в точности напоминающего его детство. Дом, белый массивный куб, расположенный на краю деревенской дороги, там где она изгибается, имеет по четыре окна с каждой стороны, одна из которых смотрит на сад – скромных размеров, но по большей части скрытый от взглядов прохожих. Дорога, которая проходит вдоль дома и ведет к нему, сравнивается с мирными очертаниями берега, который «омывает своими протоками целый квартал на краю деревни»[629]. Слышно, как проезжает трактор или мотороллер, но этот шум только оттеняет безмятежный и деревенский характер места. «Дом прелестный, – пишет он Филиппу Реберолю в июле 1961, – и нам с мамой здесь очень нравится»[630]. Начиная с этого времени он приезжает сюда каждое лето на два-три месяца, с перерывами на короткие наезды в Париж и несколько поездок за границу. Он уезжает туда с конца июня на машине вместе с матерью: это регулярная миграция, напоминающая былые ритмы жизни аристократии, которая зиму проводила в Париже, а летом возвращалась к себе в поместье. Как правило, он также проводит там Рождество и традиционные пасхальные или весенние каникулы. Ему нравится водить машину, и одиннадцать-двенадцать часов езды, разделяющие два дома, его не пугают. От своей бабушки Ноэми Барт получил в наследство старый красивый
Panhard, на котором ему нравилось кататься по Парижу, но, как быстро выясняется, не подходящий для этих долгих поездок (эта машина навсегда останется для него «мифологической»). В начале 1960-х годов он приобретает
Volkswagen Coccinelle, а его брат Мишель, который тоже время от времени возит мать на Юго-Запад, ездит на
Porsche.
Как и в Париже, деревенская жизнь Барта имеет четкий ритм, хотя она и гораздо более уединенная. За пределами дома поездки за покупками в Байонну, куда можно попасть четырьмя разными дорогами, о которых он вспоминает в «Свете Юго-Запада». Одна районная дорога № 261, которую выбирают, чтобы побыстрее доехать, встретить кого-то с вокзала или проводить на вокзал, забрать тетушку на день. Две деревенские дороги, идущие среди полей. И наконец, любимая дорога, проходящая по правому берегу Адура, которая всегда вызывает чувство покоя своими фермами и красивыми домами, смесью аристократизма и непринужденности:
Она еще остается настоящей дорогой, не функциональным путем сообщения, а чем-то таким, что доставляет комплексное переживание, соединяющее в себе непрерывное созерцание Адура (очень красивой, незаслуженно мало известной реки) с воспоминанием о дедовской привычке ходить пешком, не спеша и ритмично вступая в новые и новые места, которые от этого принимают другие пропорции[631].
Это также моменты, когда к нему приезжают друзья, вначале Виолетта Морен, Франсуа Валь и Северо Сардуй, Жан Жиродон – старый товарищ по Лейзину, Франсуа Броншвейг, Марта Робер и Мишель де М’Юзан. Это гостеприимный дом: все друзья, приезжавшие туда, вспоминают доброжелательный и заботливый прием Анриетты – хозяйки дома, удовольствие от разговоров, энтузиазм, с которым Барт показывал им окрестности. Но прежде всего это жизнь семьей, вдвоем, втроем или вчетвером, поскольку Мишель Сальзедо подолгу живет там вместе с Рашель, ненадолго выбираясь в Испанию или на более долгий срок в Израиль, где живет ее семья. Всем занимается мать, у Барта нет почти никаких материальных забот, и из Юрта он уезжает, только чтобы развлечься в городе, сходить в кино или на концерт в Байонну или Биарриц, купить сигареты или письменные принадлежности. Он устроил свой кабинет, который и здесь называет своей комнатой, так же, как в Париже, так же поставил стол и фортепиано, с точностью воспроизвел материальную организацию. Эта материальная организация так хорошо отлажена, что ему удается повсюду возить ее с собой, куда бы он ни отправился.
Едва приехав в новый дом, я восстанавливаю мою «структуру» (над словом бы меньше насмехались, если бы знали, сколько желания оно несет в себе); природа объектов (терминов) не так уж и важна; функционирует только форма пространства, отношения между инструментами и декором. Отсюда интенсивный бриколаж; это извращенная сила: как фетишист делает из косы или из ноги инструмент своего удовольствия, я бодро заменяю стол двумя стульями, лишь бы созданная таким образом поверхность была горизонтальной; пюпитр – картонной коробкой, лишь бы к ней можно было прикрепить ненужные бумажки: триумф гомологии над аналогией[632].
Эта первая редакция «Ролана Барта о Ролане Барте», написанная в доме Даниэля Кордье в Жюан-ле-Пене в августе 1974 года, показывает, какое незамутненное счастье доставляет Барту его обсессивный темперамент, проглядывающий в пространственных (рабочие пространства) и временных (размеренные ритмы) структурах. Возвращаясь к этой идее в своем автопортрете в 1975 году, он ограничивает гомологию двумя местами (город/ деревня), противопоставленными, но подобными: ничего специально не перевозится, но комнаты идентичны. «Почему? Потому что все орудия (бумага, перья, пюпитры, часы, пепельница) одинаково расположены – идентичность двух мест образуется структурой пространства. Этот факт приватного быта вполне способен объяснить, что такое структура: система преобладает над бытием вещей как таковых»[633].
Барт дважды подчеркивает связь между правилами жизни и интеллектуальным методом: прежде чем стать орудием анализа, структуры соотносятся с образом жизни. Они привлекают тем, что успокаивают, ставят заслон перед страхом смерти и страхом быть покинутым и потому несут свободу.
Временная организация тоже четко структурирована. Из Парижа в Юрт перевозится не столько строгий распорядок дня, сколько регулярность, что хорошо видно по ежедневникам, в которых каждый отрезок времени помечен инициалами или сокращением. Дни в городе подразделяются на утро (m), обед (dej), послеобеденное время (am), ужин (d) и вечер (s), тогда как в Юрте остается всего три отрезка: утро (m), послеобеденное время (am), вечер (s). Обеды и ужины в Париже Барт часто проводит вне дома, это поводы для профессиональных (особенно обеды) и дружеских встреч; когда он остается дома, что бывает редко, dej и d помечены просто как «дом». Но чаще всего записываются имена людей, с которыми он встречался, или мест, которые посетил. Поскольку в Юрте ужинают и обедают в семейном кругу, нет необходимости упоминать сотрапезников каждый день. Утро и в Париже, и в деревне посвящается работе и разбору корреспонденции. Послеобеденное время в Париже занято преподаванием, визитами, подготовкой семинаров, тогда как в Юрте оно посвящено работе, выполнению задач, начатых утром, или просто чтению. К этим занятиям в обоих местах добавляется послеобеденная сиеста, занятия рисунком, живописью перед возобновлением работы, игра на фортепиано перед ужином. Основная работа – написание книг, составление сборников – происходит в Юрте в тишине и покое, которые дает благотворная домашняя прохлада
