— Мы без труда победим и разгромим этих жалких животных — татар, — сказал Тогрул. Он улыбался своему названому сыну и был поражен тем, что Темуджин не ответил ему улыбкой.
— Татары не животные, — спокойно возразил Темуджин. — Они просто мешают китайским принцам, которым тебе приходится оказывать помощь. Тебя за это вознаградят. Я же прошу у тебя только пленных, их жен, детей, коней, юрты и их скот. — После этого Темуджин замолчал.
Талиф, как всегда вежливый и внешне дружелюбный, ничего не понял. Тогрул-хан с его злобными, старыми глазками, совсем не был поражен.
В честь Йе Лю Чутсая, китайского принца и генерала, был организован пышный и утонченный пир. Тогрул-хан считал, что только таким пиром он сможет оказать честь подобному высокому гостю. Он надеялся, что генерал должным образом оценит его усилия. Отец Йе Лю Чутсая исповедовал даосизм,[11] он и сам поддерживал простоту и строгость этой религии, хотя, будучи человеком благородного происхождения, обожал культуру и элегантность. Он считал Тогрул-хана и его дворец варварством, и ему там ничего не нравилось. Но Йе Лю Чутсай часто повторял, что благородный человек никогда не позволит себе вслух высказывать свое истинное мнение, поэтому делал вид, что от всего приходит в восторг и ему нравятся эти раскрашенные шумные красотки, вино и громкий хохот, вульгарность и показное богатство.
Его весьма заинтересовал Темуджин, и он в восхищении не отрывал от него взгляда. Ему никогда прежде не приходилось встречать рыжих волос и зеленых, как море, глаз, и они его очаровали. Его также заинтриговал характер молодого хана, его лицо и манеры.
После их первой встречи Йе Лю Чутсай сказал:
— У нас в Китае есть растение Мон Нин Чинг. Оно — вечнозеленое и цветет раз в десять тысяч лет. Его цветение означает появление великого правителя или известного духовного наставника, но иногда его цветение предвещает страшную беду… Мы верим, что Небеса дали этому растению способность предсказывать события. Утром два растения в моем саду распустились, а вечером я познакомился с тобой…
Йе Лю Чутсай говорил тихо и улыбался, будто его забавляли собственные слова, и эта шутка была понятна только ему и Темуджину. Темуджин улыбнулся в ответ. Но Тогрул-хан промолчал и посматривал то на одного, то на другого, как крыса, которая видит и слышит все в мире, который ей ненавистен, а тот в свою очередь ненавидит ее.
Йе Лю Чутсай был красивым мужчиной средних лет с низким и звучным голосом, отдававшимся эхом в просторных покоях. Его кожа напоминала гладкую слоновую кость, а глаза светились умом и энергией. У него была длинная борода, но губы оставались пухлыми и алыми, и он часто улыбался милой, слегка ироничной улыбкой.
Ногти на руках были длинные, тонкие, загнутые и покрытые лаком, на пальцах сверкало множество колец.
Он всегда носил белые шелковые халаты и гордо откидывал назад красивую голову. Но в нем отсутствовало чванство. Он был первым благородным человеком, которого видел перед собой Темуджин, и между ними возникло теплое чувство дружбы и доверия.
Темуджина весьма заинтересовала история о вечнозеленом растении, и китаец тихо рассмеялся.
— Утром я показал это растение старому брату моей матери. Он увлекается какой-то варварской религией или философией. Он — старый и мудрый человек, хотя и не поддерживает веру своих отцов. Он сильно побледнел от моих слов, а когда увидел растение, сказал: «Это цветение указывает на появление страшного чудовища из темного прошлого, и он будет цвести в кровавом свете настоящего. Он верит в беды, которые постоянно угрожают людям, и верит, что это чудовище можно убить, которое восстанет в будущих людских поколениях, чтобы разрушать, убивать, покорять и наказывать людей за дурные дела и за то, что они забывают о Боге». Он взглянул на Темуджина веселыми глазами и громко и заливисто захохотал. — Когда я ему рассказал о том, что ты приедешь, старик зарыдал и проговорил: «Чудовище возвратилось! Я давно об этом знал!» Понимаешь, Темуджин, мой старый дядюшка встречался ранее с тобой.
Темуджин ничего не понимал, а потом вспомнил, и ему стало не по себе.
— Твой дядюшка, великий господин, льстит мне, — ответил Темуджин.
Тогрул-хан тоже рассмеялся, кусая губы и не сводя взгляда с Темуджина.
Йе Лю Чутсай радовался своей шутке. Ему этот молодой монгол не казался угрожающим, когда он сидел перед ним в своей вонючей грубой шерстяной одежде и в лакированных кожаных доспехах. Он сказал себе, что ему следует повторить эту историю своей матери, которая слишком мало смеется после смерти своего мужа.
Тогрул-хан злобно заговорил с китайцем, но при этом смотрел на Темуджина.
— Возможно, твой дядюшка был легковерным, как это случается со многими стариками, господин. Понимаешь, Темуджин когда-то в его присутствии заявил, что желает владеть всем миром.
Йе Лю Чутсай снова рассмеялся и внимательно взглянул на Темуджина:
— Нет! Но зачем!
Темуджин разозлился и ответил китайцу:
— Батыр, разве ты не желаешь славы и покорения народов?
Йе Лю Чутсай удивленно поднял брови.
— Я? Конечно нет! Зачем?
— Твои люди совершенно разложились, — заметил Темуджин.
Китайца сильно заинтересовали его слова.
— Что ты называешь разложением? Цивилизацию? Расцвет искусства, музыки, мира, образ жизни, философию, книги и все остальное, отличающее человека от животного? Мне кажется, я и раньше слышал эти не очень умные высказывания.
— Подобные вещи крадут у людей силу и выносливость, — отвечал Темуджин.
Йе Лю Чутсай взглянул на него, как учитель смотрит на упрямого, но любимого ученика.
— Ты считаешь, что от жизненной силы обязательно должно вонять дерьмом и сильный человек должен хозяйничать в чужих странах и постоянно убивать и грабить других? Неужели человек не может быть грамотным и не терять своей жизненной силы? Неужели способность писать пером лишает его возможности хорошо владеть саблей? Я с тобой не согласен. — Йе Лю Чутсай веселился все больше и больше.
Джамуха молча сидел в стороне. Он внимательно выслушал слова китайца и в возбуждении придвинулся ближе. Он был очень доволен, когда увидел, как покрылось темным румянцем гордое, чеканное лицо Темуджина.
— Предположим, что твой великий Золотой Император подвергся нападению и бесконечные вражеские воины пытаются проломить ворота Великой Китайской стены, — продолжал Темуджин. — Предположим, нападающие ничего не теряют, кроме своих жизней. Они невысоко ценят собственные жизни. Сможет ли твой народ противостоять подобному натиску, пока люди просиживают в зеленых садах и слушают, как женщины тихо звонят в серебряные колокольчики?
Йе Лю Чутсай задумчиво посмотрел на Темуджина:
— Ты весьма умен, мой молодой друг. Мне не следует тебя недооценивать. Значит, ты считаешь, что сады, мир и серебряные колокольчики не стоят того, чтобы за них кто-то сражался?
— Нет, потому что слишком большие раздумья заставляют людей сильнее беспокоиться за свою жизнь, и они начинают верить, что жизнь стоит того, чтобы ее достойно прожить. Но мой народ и народы из степей и пустынь, похожие на него, очень мало ценят жизнь. Если человек любит свою жизнь, даже если он — раб; и человек, любящий жизнь, потому что он может с ней расстаться в битве, — не может сомневаться в том, кто же из них победит в сражении.
Йе Лю Чутсай поджал губы:
— Я начинаю понимать, что ты имеешь в виду: только человек, желающий пожертвовать всем, может в конце концов одержать победу. Возможно, ты прав. Но я считаю, что если существует угроза империям Китая, мы всегда найдем достаточно мужчин, которые предпочтут смерть рабству! Нас вполне достаточно, и мы любим цивилизацию и ценим ее выше жизни.
— А ты? — быстро спросил его Темуджин.
Йе Лю Чутсай улыбнулся и пожал плечами.
— Если я погибну, для меня перестанет существовать цивилизация, — ответил он и громко захохотал.
Темуджин его прекрасно понял и не разозлился. Они продолжали дружелюбно поглядывать друг на друга. Джамуха был поражен. Он никак не мог понять, почему возникло чувство дружбы между великим образованным человеком и грубым, неграмотным, мелким ханом-кочевником.
Тогрул-хан рассказал китайцу о требовании Темуджина получать в качестве трофеев в будущих сражениях пленных татар и их имущество. Он говорил об этом сладким, слегка насмешливым голоском, но в груди у него кипело пламя ревности и презрения. Китаец не стал демонстрировать презрения или насмешки. Он просто удивленно смотрел на Темуджина, а позже предложил ему прогуляться по саду и начал рассказывать молодому монголу об истории, величии и цивилизации своего народа. Он показал Темуджину, как огромная древняя империя управляется с помощью традиций, культуры, поэзии и музыки, философии и науки.
