Все же движение на юг продолжается. Сейчас мы находимся всего в нескольких милях от трассы «Фрама», проложенной им в октябре 1895 года. Если северные ветры удержатся, то через несколько дней на нашей карте, вывешенной в кают-компании, красная линия дрейфа «Седова» пересечет синюю линию «Фрама».
Вчера ночью измерили глубину. Она составила 3 833 метра. К сожалению, на грузе удержалось очень мало грунта: во время подъема троса внезапно остановился мотор; пока механики его исправляли, груз полчаса болтался под водой.
Вчера же провели очередную гидрологическую станцию и магнитные наблюдения.
Наступление весны, наконец, стало чувствоваться и в наших краях. Мачты, такелаж, борта судна освободились от инея. Ослепительно белая поверхность снежного покрова покрывается черными и серыми пятнами. Из-под снега выступает серый лед. По палубе уже нельзя ходить в валенках - сыро. Приходится надевать сапоги. Снег вокруг тает, хотя стоит четырнадцатиградусный мороз: настолько велика сила круглосуточной солнечной радиации.
Сегодня в полдень я измерил температуру в куче шлака, лежащей на солнечной стороне. На глубине 5 сантиметров термометр показал плюс 16,5 градуса. Затем я поднес термометр к выкрашенному черной краской железному борту судна, нагретому солнцем. Ртуть быстро поднялась еще выше и достигла плюс 28,3 градуса. Но стоило мне отодвинуть термометр на один фут, и он показал температуру всего плюс 0,7 градуса. Отодвинул его еще дальше, и ртуть понизилась до минус 13,1 градуса.
17 мая. Двигаемся все дальше на юго-запад. Сегодня мы находимся на широте 85°35',0 и долготе 78°10'.
Не без приключений измерили глубину: в самый разгар работы выбыл из строя ленточный стопор лебедки, и пришлось тормозить барабан деревянными досками. Трудновато работать с такой техникой.
Все же измерение провели успешно. Глубина - 4078 метров. Грунт - вязкий коричневый ил. Наощупь чувствуются какие-то крупинки. Когда я рассматривал пробу грунта в микроскоп, были видны похожие на раковины частицы, обладавшие своеобразным блеском. Когда ил высох, блеск исчез.
Взята проба воды из придонного слоя, удачно дополнившая очередную гидрологическую станцию, проведенную Андреем Георгиевичем.
19 мая. 85°34',0 северной широты, 76°06' восточной долготы. Механики внимательно осмотрели сломавшуюся позавчера лебедку и пришли к выводу, что ей требуется капитальный ремонт. За какую деталь ни возьмись, все расхлябано, разбито, истрепано. Стопор совсем стерся. Чугунные сухари, заменявшие подшипники, разболтались настолько, что барабан прыгает, того и гляди шестерни разъедутся или зубья полетят. Фактически лебедку придется делать заново.
Я нисколько не сомневаюсь в том, что наши механики справятся с ремонтом. Но все-таки досадно, что глубинные измерения придется временно прекратить, пока лебедка не вступит в строй.
Еще досаднее, что приходится откладывать проект сооружения змея для работы с метеорографом. Непредвиденный ремонт глубоководной лебедки лишил нас последних резервов рабочего времени. А впереди у механиков сложная и трудная задача - ремонт и подготовка корабля к навигации. В такой обстановке трудно рассчитывать на то, что в ближайшее время удастся заняться змеем.
А жаль! Наша палубная команда уже подготовила для запуска змея 5000 метров проволоки. То-то было бы славно поднять метеорограф на большую высоту!..
20 мая. 85°33',1 северной широты, 75°11' восточной долготы. Начали очищать палубу от тающего снега. Занятие утомительное, но приятное: все-таки оно напоминает о приближении лета.
21 мая. 85°31',3 северной широты, 75°24' восточной долготы. Снова зарегистрировали вращательное движение льдов - за последние трое суток корабль вместе с окружающими полями развернулся на 10 градусов против часовой стрелки.
Сегодня провели гидрологическую станцию и начали суточную магнитную станцию.
27 мая. 85°28',5 северной широты, 76°30' восточной долготы. Механики рапортовали о большой производственной победе: лебедка капитально отремонтирована и установлена на прежнем месте, на корме по левому борту.
Лебедка стала неузнаваема. На ней установили новые подшипники, выточенные из тех же гирь, что и на лебедке для драгирования. (Эти гири служат нам универсальным поделочным материалом!) Новый тормоз изготовили из... шины, снятой с обшивки котла и старого шкива от лебедки Кузнецова. Между прочим, этот шкив обладает большим трудовым стажем: в прошлом году он был использован в ветродвигателе небезызвестной фирмы «Красный Матвей» - к шкиву крепились лопасти ветряка. Остатки ветродвигателя перешли к нам от садковцев по наследству, и сейчас механики извлекли шкив из груды хлама. Его ступица лопнула, но это не остановило наших предприимчивых механиков: они выточили буртики по бокам ступицы, надели на них в горячем состоянии железные кольца, и теперь шкив готов работать еще хоть сто лет.
В ближайшие дни возобновим измерения глубины.
29 мая. 85°30',2 северной широты, 77°22' восточной долготы. Сегодня надо льдами бушует шторм. Норд-вест достиг силы в 9 баллов. Все затянуто пеленой метели. У нас выходной день.
Пользуюсь свободным временем, чтобы привести в порядок свои записки, расчеты, планы.
Весна прошла достаточно плодотворно. Никогда еще мы не работали с такой интенсивностью на научном поприще. Быть может, многое из того, что мы сделали, имеет лишь небольшой интерес или же попросту является повторением уже известных истин, - ведь мы далеко не так уверенно чувствуем себя в области науки, как того хотелось бы. Но среди груд наших дневников, отчетов и сводок ученые бесспорно найдут и такие материалы, ради которых стоило не спать ночей, проводить на морозе по 15-20 часов подряд, мастерить самодельные приборы, без конца сплетать один трос за другим - одним словом, работать, не щадя своих сил.
Конечно, мы могли бы прожить эти месяцы несравненно спокойнее. Мы могли бы без тени стыда глядеть в глаза своим соотечественникам даже в том случае, если бы ограничились тем, что сохранили корабль. Но разве может честный советский человек ограничиться меньшим, если он в состоянии выполнить большее?
Мы поступили так, как поступил бы на нашем месте каждый честный гражданин СССР».
Оглядываясь на пройденный путь...
В морозный майский день, когда над «Седовым» выла и плакала пурга, Александр Александрович Полянский принес мне радиограмму из Москвы.
- Вот, капитан, от пионеров, - сказал, он, дыша на свои красные пальцы, и, слегка улыбнувшись. Добавил: - Интересуются вашими мемуарами...
Я развернул крохотный обрезок навигационной карты, мелко исписанный аккуратным радистом, экономившим бумагу. В радиограмме значилось:
«Приближается большой пионерский праздник - пятнадцать лет со дня, когда пионерская организация начала носить имя Ленина. Просим вас вспомнить о том времени, когда вы сами носили красный галстук, рассказать, как вы готовились стать моряком я как им стали. С горячим приветом.
«Пионерская правда».
Я перечел эти строки и задумался. Пятнадцать лет! Как быстро, однако, мчится время. Кажется, будто еще вчера мы сидели у костра над прудом у старого сахарного завода, и крупные звезды синего украинского неба подмигивали курносым следопытам из звена «юных спартаковцев». А следопыты, обжигаясь, таскали из горячей золы печеную картошку, пели смешную песенку об этой картошке и мечтали о приключениях. И вот оказывается, что все это уже где-то далеко-далеко, за гранью полутора десятилетий.
Откровенно говоря, я не любитель мемуаров, - ведь гораздо интереснее жить, нежели вспоминать пережитое. И Полянский был почти уверен, что запрос пионерской газеты останется без последствий. Но эти лаконичные строки, неожиданно напомнившие о далекой романтической поре, настолько нарушили суровый привычный ритм полярной зимовки, что я невольно потянулся к отсыревшим папкам своего архива.
У меня не было ни времени, ни особого желания приводить в порядок эти папки. Переселяясь с корабля на корабль, я обычно сгребал в кучу все документы, письма, фотографии и запихивал их в первый попавшийся пакет, - лишь бы они не растерялись. И теперь, когда я раскрыл эти папки, на мой стол вывалилась целая груда разноцветных листков, тетрадок, каких-то справок, удостоверений, записных книжек. Они пропахли горьковатым дымом, намокли, разбухли. Буквы расплывались. Фотографии теряли ясность. Но как много говорили мне все эти полузабытые бумажки! В них отражался целый мир, далекий, большой, такой разносторонний, - совсем не похожий на нашу нынешнюю монотонную и однообразную ледовую пустыню.
Я бережно перебирал пестрые открытки с видами различных портов, с которыми познакомился в годы юности, фотографии кораблей, на которых пришлось плавать, расчетные книжки, обрывки старых дневников, сувениры, полученные от иностранных моряков - негров, малайцев, болгар, французов.
