– И Анна замешана во всем этом, иначе она бы уже давно была дома.
Жоана охватило жуткое отчаяние, и он вместе с Педро поспешно направился в сады Ватикана. Доступ в папские покои охранялся усиленной стражей, которая ни под каким предлогом не позволила им продвинуться дальше, несмотря на то что Педро связывали узы дружбы с некоторыми из солдат. Просьбы позвать Микеля Корелью, Лукрецию Борджиа или Санчу Арагонскую не возымели никакого действия, как и уверения в том, что они привезли срочное послание для них.
Наступила уже глубокая ночь, когда они увидели, как из папского дворца выходила процессия из двадцати безмолвных монахов с опущенными на лицо капюшонами и с факелами в руках. Они несли на своих плечах гроб. Процессия, во главе которой был архиепископ Франсиско де Борджиа, направилась в сторону близлежащей часовни Мадонны, защитницы от лихорадки, и вошла в нее. На следующий день Педро и Жоан узнали, что, как они и подозревали, в гробу находилось тело Альфонсо Арагонского и Неаполитанского, герцога де Бишелье, племянника короля Неаполя и зятя Папы. Ни одному человеку не было позволено приблизиться к телу, а Лукреция и Санча, несмотря на мольбы, были заперты в своих комнатах. Им даже не разрешили прийти на церемонию прощания с усопшим. В часовне архиепископ незамедлительно и практически в одиночестве от имени Папы провел заупокойную службу, сопровождаемую лишь монотонными песнопениями монахов.
Книготорговцам не удалось повидаться с Микелем Корельей, а вскоре солдаты заставили их покинуть пределы Ватикана, не предоставив никаких сведений о местонахождении Анны.
После трех дней мучительного ожидания, не имея никаких вестей ни от жены, ни от валенсийца, Жоан получил записку от Микеля Корельи, извещавшую о том, что он будет ждать его в Ватикане вечером. Жоан тут же помчался на встречу. Душа его трепетала. Цезарь Борджиа приказал увеличить количество специально подготовленных гвардейцев до сотни под предлогом защиты папских покоев от заговора. Там же, в изоляции и одиночестве, находились Лукреция и Санча, бывшие в неведении даже относительно того, где был похоронен Альфонсо. Папский сын без угрызений совести признал за собой ответственность за убийство своего зятя, апеллируя к тому, что тот сам угрожал ему расправой.
– Где моя жена? – спросил Жоан, не успев переступить порог кабинета дона Микелетто и даже не поздоровавшись с ним.
– Сядь. У меня плохие новости.
– Говорите то, что у вас есть мне сказать, – подавленно произнес Жоан, продолжая стоять.
– Я ни слова тебе не скажу, пока ты не сядешь.
Жоану ничего другого не оставалось, как подчиниться. Его сердце бешено колотилось в груди, а рука сама тянулась к кинжалу.
– Твоя жена ввязалась в то, во что не должна была вмешиваться, и оказалась свидетелем того, чего не должна была видеть.
Жоан представил себе, что могло произойти: он слишком хорошо знал Анну. Он нервно сглотнул. Что хотел сказать Микель? Что он убил ее?
– Что с ней случилось? Где она? – Комок в горле практически не давал ему возможности говорить.
– Она все еще жива.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что она сунула нос не в свое дело и что я чуть не убил ее, – спокойно ответил Микель. – И что она будет жить, если мы придем к соглашению.
– К какому соглашению?
– К счастью, Цезарь не собирается отрицать нашу причастность к убийству герцога. Если твоя супруга пообещает никому не рассказывать о том, что она видела, включая ее подруг Лукрецию и Санчу, ты можешь забрать ее.
– Она ничего никому не скажет.
– Надеюсь, – недобро произнес дон Микелетто. – В противном случае то, чего она избежит сегодня, со всей силой обрушится на нее завтра. Она жива только потому, что является твоей женой. И потому, что ты – один из наших, да к тому же мой друг. Если бы все было не так, я бы, не колеблясь ни секунды, убил ее.
– А я вас. – Жоан выдавил эти слова, с ненавистью глядя прямо в глаза капитану ватиканской гвардии.
– Ты мне угрожаешь?
– Ровно настолько, насколько вы угрожаете моей супруге.
Они с вызовом смотрели друг другу в глаза, и лицо Микеля приобрело выражение, которое внушало людям страх. Жоан сжал челюсти, выдержал его взгляд и почувствовал, что его рука просто дрожит от желания выхватить кинжал. Несмотря на это, на лице валенсийца вдруг нарисовалась улыбка.
– Да ладно тебе, перестань, – примирительно произнес он. – Лучше скажи, ты хочешь видеть свою жену или нет?
74
Шел уже третий день с тех пор, как Анна сидела в заключении в этой комнате с крошечным зарешеченным окошком и лишь молилась, тоскуя по близким и превозмогая боль от полученных ударов. Эта комната не была тюремной камерой, но, несмотря на хорошую обстановку и даже относительный уют, служила той же цели. Анна с неизбывной печалью и ужасом вспоминала тот момент, когда Микель Корелья затянул на ее шее удавку: она была уверена, что он убьет ее, тем не менее этого не произошло. Она не знала, закончит ли он начатое дело, и безумно страдала от того, что прекрасно понимала, как сильно беспокоятся за нее близкие. Анна мечтала о том, чтобы обнять мужа и детей, и боялась, что уже никогда больше не сможет сделать этого, – она понимала, что стала ненужным свидетелем государственного преступления.
Когда дверь открылась и она увидела улыбающегося Жоана, ее сердце всколыхнулось от радости. Она спасена! Но уже в следующее мгновение женщина заметила, что счастливое выражение на лице супруга сменилось тревогой, и поняла, что причина этого – ее собственное лицо: у нее заплыл глаз, распухла скула и была рассечена губа.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он с беспокойством.
Рядом с Жоаном не было видно дона Микелетто, и Анна облегченно вздохнула.
– Сейчас, когда я вижу вас, то чувствую себя лучше некуда, – ответила она, бросившись ему навстречу, чтобы обнять.
Жоан ощутил ни с чем не сравнимое блаженство, прижав ее к груди и одновременно подумав о том, что, несмотря на раны, эти смешные ямочки по-прежнему появлялись на лице Анны, когда она улыбалась.
После их возвращения домой все домочадцы облегченно и радостно вздохнули, и было решено, что Анна не будет спускаться в торговый зал лавки до тех пор, пока следы от встречи с Микелем Корельей не сотрутся с ее лица.
– Я больше никогда не хочу видеть этого человека, – заявила она супругу. – Это худший из убийц.
– Пусть так, но он подарил вам жизнь, когда в подобной ситуации, не раздумывая ни секунды, расправился бы с любым другим. Мы под его защитой, Анна. Как и под защитой остальных каталонцев. Нравится нам это или нет, но они – одни из нас.
– Нет, я не принадлежу к их клану. Это настоящая банда преступников, которые не останавливаются ни перед чем с той лишь целью, чтобы Цезарь Борджиа удовлетворил свои амбиции.
– А кто относится к «вашим», Анна? С кем, по вашему мнению, вы находитесь в одном лагере? – спросил Жоан. – С Лукрецией Борджиа и Санчей Арагонской? Вы думаете, что одного круга с ними? Так сбросьте наконец пелену с глаз, ведь это не так! Вы жили в обманчивом мире княгинь и герцогинь. Я неоднократно предупреждал вас об этом. За всей этой мишурой, за кажущимся великолепием гранд-дам кроется полное бессердечие, которое составляет основу власти и питает показную роскошь. А то, на чем держится власть, – это вооруженные отряды каталонцев, сколько бы эти аристократы ни корчили недовольные мины и с гримасой отвращения ни надували губы при виде Микеля Корельи.
Анна в молчании смотрела на своего супруга, который набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить речь:
– Вы слишком строги по отношению к клану, который защищает Папу. Он выживает во враждебном окружении и использует те же методы, что и его соперники, – ни больше, ни меньше.
– Мы заключили договор с дьяволом, Жоан, – сказала Анна после долгого молчания, во время которого каждый из них пытался проникнуть в сокровенные мысли другого, напряженно вглядываясь в глаза друг друга. – Неужели вы этого не понимаете? Микель Корелья купил вас с потрохами вместе с этой книжной лавкой. Капитан хочет превратить вас в такого же убийцу, как и он сам. Разве вы этого не видите?
Прошло несколько дней после возвращения Анны домой, а у Жоана все еще сжималось сердце, когда он смотрел на нее. Рассеченная губа все никак не заживала, а синяки под глазом и скулой из фиолетовых постепенно превращались в желто-зеленые.
Он спустился вниз, раздраженно бормоча что-то себе под нос, а через некоторое время увидел Микеля Корелью, который горделиво вошел в лавку и, улыбаясь, поздоровался с Паоло и подмастерьем. Радостный вид Микеля вызвал у Жоана еще большее раздражение.
