классов, — делали трудную, рутинную работу, но деятельность эту озарял для них совершенно особенный смысл. Сашины герои всё время соприкасались с тем, что называется на языке современных эзотериков «энергополями». Да не просто соприкасались, а прилагали все силы к тому, чтобы создать в этих энергополях контуры будущего прекрасного нового мира, какой они стремились построить: справедливого, свободного, доброго ко всем, кто в нём живёт…
Николай вытащил пожелтевшие листки из конверта, побежал взглядом по строчкам.
Отрывок из романа А. Кенича «Ясные звёзды»: Соратники и бывшие
— У него галстук скреплён булавкой… Старомодный, знаете ли, галстук из шёлкового шарфа, и старомодно скреплён булавкой с крупным навершием в виде треугольника с десятилучевой звездой. Пять и пять. Линии разной толщины… Металл однородный, тёмный, без эмали, позолот, серебрений, но по толщине и выпуклости линий видно, что сведены вместе две пятиконечных звезды… В середине звезды? Нет, никакого изображения в середине нет… Пока я приглядывался, он заметил, что я узнал этот символ. Узнал… И он сделал знак…
Худощавый немолодой человек в нарукавниках, с живыми, яркими глазами на бледном лице остановился в своём рассказе, будто ещё раз взвешивал в мыслях всё произошедшее. Верно ли он понял тайные знаки и верно ли повёл себя дальше.
— Какой знак он сделал? — деловито вернул собеседника к действительности человек в форме и машинально потёр пальцами скулу.
— Тот, что между нами почти не использовался, но вы настаивали, чтобы каждый из нас различал его и умел ответить. Вот такой.
Архивист коротко и не вполне уверенно соединил ладони, одни пальцы согнув, а другие выпрямив.
— Вы ответили?
— Ответил. Разве я неверно поступил?
— Отчего же? Я просил вас принимать гостей — вы выполнили в точности. Ни вы, ни я не ожидали, что откликнется незнакомец, тем паче американец. Я не дал вам инструкций на этот счёт. Моя оплошность.
— То есть вы всё же не вполне довольны, что я раскрыл себя?
— Как я могу быть доволен или недоволен? Вы расскажите, что происходило потом! О чём вы дальше говорили?
— Он спросил, зачем я дал материалы к публикации… Постойте! Он, по-моему, сказал «с какой целью», а не «зачем». Меня встревожило это.
Собеседник в форме лишь коротко кивнул, приглашая продолжать. Лицо его оставалось бесстрастно-непроницаемым, но архивисту одна уж эта деталь рассказала о том, в каком напряжении мастер ложи слушает продолжение истории про нежданно обретённого американского брата.
— Да, я забыл сказать ещё! Прежде, чем мы обменялись знаками, прежде, чем я заметил звезду, когда он только зашёл… Как он только зашёл, показал мне публикацию и стал спрашивать, есть ли в архиве другие материалы на ту же тему: про масонское строительство… Он отрекомендовался журналистом, потому я сразу принял его лично… Тут мне не пришлось колебаться. Ясное дело: нету. Всё, что было, предоставил для публикации молодому человеку, московскому журналисту. Секретов от строителей нового мира не держим! Иностранец говорит почти без акцента, я не сразу заметил.
Мастер ложи провёл длинными своими чувствительными пальцами по красному ордену, приколотому у него на груди на всеобщее обозрение и восхищение, и потом вновь потёр скулу. Орден притягивал взгляд. Странный символ советской доблести: из-под красного знамени осторожно выглядывает, словно бы таясь, красная звезда, только тремя концами своими видна, и догадывайся, сколько их всего!
— Простите, что пространно отвлёкся… — повинился было архивист.
Но собеседник живо откликнулся:
— Отчего же? Вы важное дополнение сделали!
— Итак, он задал вопрос, зачем я дал материалы… Нет! Вначале он выразил радость от встречи с братом и спросил: неужели ложа до сей поры существует. Я без запинки ответил: нет, увы, я — последний из могикан.
Орденоносец одобрительно кивнул.
— Тогда он спросил, зачем публикация. И я ответил… знаете, как наитие пришло!.. Удачно, по-моему: вот, мол, для того и публикация, чтобы позвать братьев. Вдруг кто откликнется. Почти правда, а смысл иной!
— Верно, — поддержал орденоносец. — Удачный ответ. Далее он, полагаю, поинтересовался результатом?
— Конечно! — приободрился архивист. — Я сказал, что по-прежнему одинок… Оставался одиноким до его появления. Он наклонился ко мне и тихо спросил, заговорщически: «Теперь скажите уже как брату: известны ли вам другие материалы ложи, помимо опубликованных?» Ответить мне было проще простого, как вы понимаете, ведь действительно больше у нас… в архиве, то есть… ничего нет. Сказал, что остальное хранится лишь в моей голове.
Собеседник вздёрнул брови как бы в лёгком удивлении.
— Я сделал это нарочно, чтобы заинтересовать его. Не знал: вдруг он нужен вам, и не хотел отпустить его без договорённости, как связаться с ним.
— Хорошо. Выяснили, как связаться?
— Я сказал, что, мол, впервые за долгие годы моё одиночество нарушено, и хотелось бы… Ну, понятно… Словом, он не дал мне адреса или иного средства для связи. Объявил буквально следующее: «Я снова зайду к вам».
Влиятельный собеседник стал мрачен. Спросил требовательно:
— О чём ещё вы говорили с американцем?
Архивист покачал головой:
— Всё. Наша беседа тем и кончилась.
Кавалер ордена Красного Знамени извлёк невесть откуда блокнот, подвинул к себе чернильницу, в которой торчало простое металлическое перо на деревянной ручке, но передумал и взял со стола директора архива хорошо наточенный простой карандаш.
— Опишите мне внешность этого человека.
Держа карандаш и выжидательно глядя на своего визави, он приготовился записывать, однако, не дав начать, добавил:
— Ещё опишите, есть ли что-то особенное, приметное что-то в его манерах, в манере говорить.
Собранно, ясно, будто составляя описание уникального документа, архивист изложил приметы недавнего посетителя. А затем без перерыва, на едином дыхании спросил:
— Вы теперь устраните меня?
— В каком смысле? — удивился старинный соратник.
— Вы убьёте меня? Я намекнул постороннему человеку, иностранцу, на то, что владею секретами нашей ложи — из-за этого.
Лицо собеседника застыло, словно было отлито из чугуна. Не сразу он разлепил чугунные губы, чтобы с металлическим холодом произнести:
— Я как раз думал… как бы он теперь не прикончил вас. Он резко сглотнул: горло дёрнулось.
Архивист побледнел и опустил глаза.
— Простите меня! Бога ради, не принимайте за оскорбление! Я… Я сам не знаю…
Лицо собеседника слегка обмякло, но он ещё помолчал, глядя внутрь себя, прежде чем поднять глаза и сказать, прямо уставившись своему товарищу в зрачки:
— Вы совершенно потерялись, не знаете, кому верить, кого бояться, да?
В голосе мастера прозвучал даже намёк на сочувствие.
— Ваша правда. Запутался я. Заблудился в новой этой реальности. Где свои, где чужие? Кто враг, кто друг?
Мастер ложи, как давеча, задумчиво потёр скулу.
— Зачем же ему
