самым определённую журналистскую деликатность. Или же Кенич интересничал перед читательской аудиторией: мол, не всё, далеко не всё можно сказать открытым текстом о человеке, занимающем серьёзную должность в ОГПУ…
Явившись следующим утром на службу, Бродов первым делом распорядился найти для него номер «Известий» двадцать седьмого года с очерком Кенича о масонских загадках старой Москвы. Искомый экземпляр принесли в тот же день. Ещё раздобыли «Огонёк», где материал был перепечатан безо всяких изменений, слово в слово. Сработали отлично, проявили уместную инициативу. Бродов похвалил. Он на полчаса отложил дела, стал вникать.
Про Брюсову башню тут было. В двадцать шестом её как раз реставрировали и разместили внутри музей… Любо-дорого было посмотреть. Особенно когда помнишь, как убого и неустроенно было внутри башни до революции. А вот дальше странная вышла история. Надо ж было вбухать столько труда и средств в реставрацию, чтобы спустя шесть лет снести этот величественный памятник Петровской эпохи — один из немногих сохранившихся! Говорят, архитекторы писали Сталину. Неужели он принял решение о сносе только из градостроительных соображений — ради организации прямого проезда по площади? Может, представится случай спросить…
Однако в двадцать седьмом Сухарева башня светилась новой краской, и журналист писал восторженно о её загадочном прошлом. О тайных комнатах Румянцевской библиотеки писал Саша, подземных ходах, устроенных под Боровицким холмом ещё при Иване Грозном. О большой Навигацкой школе, из которой мало вышло моряков, о первых русских масонах, об алхимии и пропавших рукописях Брюса. О ложе «Латоны», которую возглавлял Новиков, и её символе — круглой алхимической колбе. О том, что особняк русского просветителя сохранился чудом с восемнадцатого века и что надо бережно извлечь его тайны, ведь теперь все достижения прошлых эпох принадлежат трудовому народу.
Писал Саша о тайных комнатах для занятий алхимией, большей частью погибших в пожаре двенадцатого года вместе с особняками и дворцами восемнадцатого столетия. О чёрных храминах и залах для собраний масонских лож. О подвижных и недвижимых драгоценностях. Называл адреса и описывал со вкусом красоту зданий былых эпох.
В «Огоньке» статья была иллюстрирована фотографиями.
Расписывал журналист добротность старинных строений, которой нужно учиться у мастеров прошлого. Учиться — не только современным прорабам и архитекторам, а всем без исключения советским людям, ведь все мы — строители нового мира, который должен быть сработан на века.
Много было в очерке пафоса, витиеватости, присущих тогдашней журналистике. В этом смысле роман Кенича звучал проще и читался легче.
Главная же идея Сашиной статьи заключалась в том, что наследие прошлого принадлежит народу, и надо поступать с ним, как подобает рачительному хозяину: сберечь, изучить и извлечь как можно больше пользы, и только потом уж решать, разломать или сохранить для потомков.
Николай уверился, что отрывок, обнаруженный им на обороте машинописного текста романа Кенича, был задуман Сашей как начало этого самого очерка. Дальше в диалоге с чекистом-орденоносцем шло наверняка обоснование необходимости изучать и охранять памятники старины, поскольку те хранят ещё уйму загадок.
Итак, первоначально Саша собирался открыто рассказать о беседе с подлинным «заказчиком» материала.
В двадцать восьмом Кенич, когда рассказывал Николаю, как родился у него замысел романа о московских масонах, помнится, так и выразился: мол, мне заказали очерк. Распространяться на эту тему Саша не стал, а Николаю было совсем невдомёк расспросить. Он представлял себе дело таким образом, что материалы для издания заказывает журналисту руководитель этого самого издания или ответственный редактор какого-то раздела.
Но в 1927 году не редактор, а чекист, крупный начальник Платонов «заказал» журналисту Кеничу очерк об истории зданий, связанных с московскими масонами!
Начало очерка, сотканное из полунамёков, показалось автору неудачным, и Саша полностью вымарал отрывок. Не исключено также — как знать? — что он читал текст будущего очерка «заказчику», и тот лично попросил убрать придуманную Сашей преамбулу…
Вместе с уверенностью в том, что именно курортный знакомец — старый большевик, коминтерновец-подпольщик, чекист в отставке Платонов — десять лет назад заказал журналисту Кеничу очерк о масонской архитектуре Москвы, в сознании Николая обосновался крайне неуютный вопрос.
Осенью прошлого года на курорте Платонов в ничего не значащей беседе упомянул Готье-Дюфайе и других москвоведов. Тогда Бродов не придал значения тому, что без году неделю знакомый ему Константин Платонович тоже в оны дни интересовался краеведением: оно очень было в моде — что в начале десятых годов, что в двадцатых. Теперь же Николай прикинул: коль скоро Платонов издавна обращал внимание на деятельность учёных-москвоведов, то, вероятно, листал сборники «Старой Москвы». До революции их всего-то вышло два выпуска. И в первом — статья Извольского с весьма примечательным содержанием! А в статье упомянут Н. И. Бродов. Чтобы зафиксировать и выдать в нужный момент такую несущественную мелочь, память должна быть дьявольской. Или же надо иметь сборник под рукой!
Так вот, вопрос: случайно ли лукавый ироничный наблюдательный конспиратор Платонов заговорил тогда с Николаем о дореволюционных трудах «Старой Москвы»?
Кстати, и Саше Кеничу ничто не мешало найти статью Извольского, раз уж он серьёзно рыл тему московской масонской архитектуры. Тот же Платонов мог подсказать. Вот тебе и естественная причина совпадения некоторых идей романа Кенича с наблюдениями и выводами Извольского. Что, если Саша не случайно выбрал Николая первым читателем своего романа о масонах? Что, если он молчал через силу и ждал реакции Бродова, ждал добровольного рассказа Николая о собственном участии в исследованиях? Очень не похоже на Сашу. Зато похоже на поведение профессионального журналиста, взявшегося раскопать тайну…
Мысль о том, что Кенич мог быть знаком со статьёй Алексея, посещала Николая ещё в двадцать восьмом году.
Но тогда было совсем другое время, другие обстоятельства, да и Сашу возможно было заподозрить только в том, что он затеял безобидную игру. А вот Платонов…
Саши давно нет на свете, а Платонов, надо надеяться, жив-здоров. И если тот намеренно сделал намёк Бродову насчёт собственной осведомлённости о его прошлом, то имел цель. Есть прямой смысл побеседовать с Константином Платоновичем. Однако…
Николай почему-то ожидал того результата, который дали нехитрые розыски: нет в Москве человека по имени Константин Платонович Платонов.
Правильно. Фамилия, а также имя с отчеством — дело наживное. Есть такие люди, такие глубоко законспирированные в прошлом специалисты, которым и после отставки придаётся «особая важность». Настоящие имена засекречивают, дают ситуативные псевдонимы: в санатории — один, для журналиста — другой.
Остаётся возможность разыскать приятного курортного знакомца по внутриведомственным каналам. Но вариант не ахти. У тех, кому положено, возникнет вопрос: с какой целью интересуетесь? Что тогда? Рассказывать, как сдружились на отдыхе —
