полуслова понимать друг друга. И теперь спокойный, рассудительный Ян догадался сразу, что предлагает командир. Они должны, обязаны прорваться к своим, ведь у них троих боезапас еще не израсходован, в этом теперь надежда на спасение основной группы. А пройти можно только одним путем...
Отозвался и радист Калягин, лежащий по другую сторону от командира:
— А что, товарищ старший лейтенант, их и в самом деле пора пугнуть. Обнаглели — слышите, чего кричат?
— Значит, пугнем...
Они поднялись на ноги и в черной тьме, разрываемой вспышками выстрелов, неслышно покинули свое укрытие. Как прошли в глухом мраке по каменной крутизне, в двух десятках шагов от душманских заслонов, этого не могли в подробностях объяснить и они сами. Сказались, конечно, опыт и горные тренировки, мужество и сила. Но есть еще армейское товарищество, подвигающее на смертный риск ради спасения друзей. Чувство товарищества удваивало их силу и ловкость, давало зрению особую остроту. Ползли в темени, на ощупь отыскивая хоть какой-нибудь выступ на склоне, безмолвно повторяя: «Подержитесь, ребята, подержитесь еще немного, мы идем!» И когда уже не ползли, а шли крадучись в тылу душманов, из-под чьей-то ноги вдруг покатился камень, и его зловещий стук вызвал настороженные окрики.
— Свои! — не мешкая, громко ответил Кушкис на языке дари и спокойно повторил: — Свои!
Больше их не окликали, и они, насколько было возможно, приблизились к позиции окруженных товарищей, по выстрелам определяя боевой порядок залегших душманов. А потом разом метнули в темноту гранаты. Молнии разрывов озарили плоскую вершину горы, высветили фигуры басмачей и распластанные на земле тела. И тогда трое, не сгибаясь, пошли в атаку, наперевес держа автоматы, извергающие огонь. Банду охватила невообразимая паника. Ошарашенные ударом с тыла, душманы бросились во все стороны, вниз по склону. Предупрежденные по радио товарищи не открывали огня, пока трое смельчаков не добежали до своей позиции.
Около часа потребовалось главарям банды, чтобы разобраться в происшедшем и снова подтянуть басмаческое воинство к вершине горы...
А ночи на высокогорье холодны, и камень остывает быстро. Несмотря на жаркий бой, легко одетых десантников стала пробирать дрожь. В группе оказалось двое раненых, они особенно мерзли, и тогда товарищи стали снимать одежду с себя, чтобы потеплее укутать их, а сами в одних тельняшках ложились на ледяные камни. Но холод бы ладно — слишком быстро таяли в магазинах патроны. Сохранить силу огня помогала лишь твердость руки да меткость глаза. Лежали в одной цепи Борис Ковалев и Ян Кушкис, Андрей Шкалёнов и Александр Матвиенко, Николай Ладейщиков и Сергей Чайка, Виталий Стратьев и Алексей Афанасьев, Виктор Строганов и Евгений Калягин — офицеры, сержанты, рядовые — и точными выстрелами пресекали новые попытки бандитов прорваться к позиции. Они не сговаривались, но решимость их была единой: стоять насмерть!
И вдруг... Это могло показаться чудом — даже душманы на минуту прекратили огонь. Где-то далеко колыхнулся упругий знакомый гул. Десантники неверяще поднимали головы, а гул нарастал, приближаясь. В черном, усеянном звездами небе, бесстрашно скользя между гор, шли вертолеты...
Каждому из наших летчиков, работающих в Афганистане, выпадает немало горячих дней, и все же тот летний день по-особому врезался в память вертолетчиков экипажа Леонида Николаевича Белицкого. Да если б только в их память! Уже с утра в воздухе ощущалась необычайная духота. Летом на афганском высокогорье жестокое, изнуряющее солнце, но обычно стоит войти в тень, как давящий зной отпускает. А тут зноем дышал сам воздух, столбик термометра грозил перейти за отметку «50». Капитану Белицкому подумалось: тяжелым транспортникам нелегко придется тянуть сегодня полный груз. Взлетели, однако, уверенно набрали заданный эшелон. Мощные винтокрылые корабли Ми-6 доставляли в отдаленный район республики горючее и продовольствие. Их сопровождало звено маневренных «восьмерок», в составе которого летел и заместитель командира эскадрильи по политчасти капитан Белицкий. Экипажи в сопровождение были отобраны опытные, знакомые с каждой площадкой в обширной окрестной зоне — от скальных снеговых высот Гиндукуша до каменистых пустынь предгорья и зеленых субтропических оазисов. Все они уверенно летали в горах не только при ясной погоде, но и когда в воздухе долгими часами висит молочная пелена пыли, когда стоят зимние туманы и стылая морось. Для этих летчиков нет слова «невозможно», ибо живут они по слову «надо» и слову «тревога». Надо — и винтокрылые машины срываются со старта, чтобы делать тяжелую, нередко опасную работу, необходимую людям, как вода и хлеб. Надо — и, не теряя мгновения, вылетают на зов людей, попавших в беду...
Проплывали внизу подернутые сизой дымкой пятна зеленых оазисов, рассыпанные кирпичики строений, причудливые линии дувалов, вздымались лобастые серые сопки, змеились в падях сухие русла и едва различимые ленточки дорог, близко плыли громады обнаженных хребтов, и снова — зеленые пятна оазисов в долинах, огражденных неровными сухими хребтами. Вошли в район, где грузовые и пассажирские машины неоднократно подвергались обстрелу. Пилоты усилили внимание, всматриваясь в серо-желтые гребни и тени распадков. Уже хребты оставались позади, неровный склон в полосках и пятнах теней словно проваливался и впереди расстилалась новая долина, когда Белицкий услышал в наушниках тревожный голос летчика-штурмана Олега Тувальского:
— Командир! Внизу, слева...
— Вижу! — коротко ответил Белицкий.
Едва различимые в солнечном воздухе огненные искорки стремительно вырывались из затененного распадка на склоне горы и неслись к растянутому строю машин. Бил крупнокалиберный зенитный пулемет. А вот еще одна цепочка огненных капелек, словно вытягивающихся в полете. Значит, там есть и второй. Вспышек пулеметных выстрелов Белицкий не видел, но позиции душманских зенитчиков он безошибочно угадывал по направлению трасс, и так отчетливо представились бородатые люди в грязных чалмах, с воровской суетливостью орудующие возле зенитных установок, что даже зубами скрипнул. Целят по транспортным машинам, подонки! И мишень покрупнее, и маневрировать с грузом большому вертолету тяжело. А ведь знают, что на этих машинах возят керосин для кишлаков, лишенных электричества, бензин для автомобилей, муку, сахар, крупу для голодных, медикаменты для больных, книги для школьников. Да что! Тот, кто способен подсунуть мину в детский кинотеатр, конечно, недрогнувшей рукой направит ракету или пулеметную очередь в пролетающую машину, хотя бы и с пассажирами на борту. Если он и дрожит при этом в душе своей, так лишь от страха возмездия. Но сейчас о возмездии помышлять не приходится — нельзя оставлять без присмотра грузовозы.
— Гадючье гнездо! — голос старшего лейтенанта Олега Галинского, борттехника экипажа, выдавал едва сдерживаемую ярость. — Почти каждый раз здесь стреляют. Раздавят ли это логово когда-нибудь?
— Непременно, Олег, — отозвался Белицкий. —
