София предостерегающе вскинула руку, но остановить ни ученицу, ни дочь она уже не успела. Клара не стала больше колдовать — она прыгнула к Рэмморе и схватила ее так крепко, что под пальцами хрустнули кости. А в следующий миг, с легкостью оторвав не ожидавшую подобного ведьму Кэндл от пола, словно та весила не больше пушинки, Клара швырнула ее в камин.
Тело Рэмморы исчезло в поднявшемся столбом пламени. Крик повис и оборвался, как веревка неудачливого висельника.
— Что ты наделала?! — закричала мама, глядя на уже по-настоящему утратившую разум дочь.
София была в ужасе. И медленно-медленно пятилась к кровати.
— Нет, что ты наделала?! — в ответ закричала, повернувшись к ней, Клара. — Как ты могла?! Как посмела сделать такое со мной?!
— Я пыталась спасти Кроу!
— Тебе удалось, проклятая старуха! Правда?! — Клара шагнула к ней. — Ты отняла у меня ребенка, ты отдала его этим тварям. Ты помогла им разорвать кровные узы между матерью и ее дочерью… Ты заставила меня забыть!
— Так было нужно, ты просто не можешь понять…
— Двадцать три года… целых двадцать три года я жила с дырой в груди. Ты вырезала мое сердце и скормила его этим чудовищам! Ты вырезала из меня мою дочь и отдала ее им! И смеялась надо мной, когда я… когда пыталась… Ты все знала! Все! Все это время…
— Ты ничего не понимаешь, дочка! Я пыталась защитить тебя!
— Будь ты проклята!
— Я всего лишь пыталась защитить…
— Вы сделали это со мной! Мой ребенок! Твари! Твари!
Где-то наверху вдруг раздался шум.
— Что? Что это такое?
София испуганно поглядела в потолок. Под крышей дома что-то происходило. Как будто кто-то волочил по полу ржавую пружинную кровать.
— Будь ты проклята, старая карга! — прокричала Клара, и голос ее изменился. Он стал пронзительным и резким, как птичий крик.
В тот же миг на пару этажей выше раздался грохот. Это вылетела выбитая крышка люка, ведущего на чердак. С лестницы донеслось карканье, и в спальню Софии влетела стая ворон.
Клара потянулась к ним, и птицы за какое-то мгновение объяли ее всю. Худая фигура исчезла — она стала частью сплошной тучи, состоящей из клювов, перьев, когтей и птичьих глаз. Клара словно превратилась в одну из ворон в этой стае.
— Нет! — закричала София, отшатнувшись к кровати. — Не трогай меня! Ты не посмеешь! Я ведь твоя…
Черная оперенная туча набросилась на старуху и поглотила ее. Ужасные рваные крики старой ведьмы раздавались совсем недолго.
Когда стих последний, то, что некогда было стаей ворон, поднялось под потолок, оставив после себя лежащее на кровати, изуродованное тело с развороченным лицом и проломленной грудью. Кровь капала на дощатый пол с когтей и клювов. Комната Софии Кроу наполнилась карканьем.
Выбив окно, вороний клубок вылетел наружу, под дождь, и поднялся к крыше Гаррет-Кроу. Ветер затрепал перья и хвосты. Свет далеких фонарей блеснул в десятках черных глаз.
— Карраа Кррау… — раздалось карканье из глубины вороньей тучи, и та распалась, превратившись в обычную птичью стаю. Из нее выпала женщина.
Удар.
Темнота.
Клара лежала в грязи пустыря. Ее руки и ноги были сломаны во многих местах, кости кое-где даже пробили кожу. Платье намокло от крови и дождя. Багровая лужа растекалась вокруг головы.
— Я ухожу, мама… — прохрипела она и умерла.
А потом вновь открыла глаза. Кости ее вернулись на свои места, кровь перестала течь изо всех ран, кроме прокушенной губы…
Без сил, не понимая, почему она до сих пор жива, Клара Кроу поползла по грязи к двери дома…
— Я ухожу, мама…
Глава 8. Гость поневоле
Рэммора Кэндл спускалась по широкой банковской лестнице и спотыкалась. И спотыкалась она даже чаще обычного, а все оттого, что каблук на одной из туфелек сломался — и так не вовремя (как будто это когда-то происходит вовремя!). Ко всему прочему Рэммору одолевало слишком сильное волнение, ее тело слишком болело, слишком много всего произошло…
Для нее все это было просто… слишком!
От головы ведьмы все еще поднимался дым. Ее волосы в некоторых местах неаккуратно топорщились, криво обрезанные так, будто она сама взяла ножницы и решила что-то подправить в прическе. Что ж, так и было. Она кое-что подправила…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Немногим больше пятнадцати минут назад Рэммора вывалилась на пол из камина в своем флигеле. Чтобы описать ее в тот миг, лучше всего подошло бы два слова: «Какой кошмар!» Она обожгла локти, испачкала и разорвала платье, шляпка, едва держась, висела на последней булавке. Ведьма сломала руку, но самой ей казалось, что у нее переломано все тело. А еще из груди лез гадкий кашель, полный сажи.
Рэммора выплюнула клуб дыма, облако пыли и кровь со слюной. Неизвестно, каким чудом она доползла до столика с вязанием и взяла оттуда ножницы. С остервенением и болью ведьма отрезала все катушки ниток, которые были вплетены в ее волосы, не заботясь о стрижке. И стоило только последней катушке отлететь в сторону, как она потеряла сознание.
Очнулась Рэммора здесь же, на полу своего флигеля, спустя всего пару минут. Больше у нее ничего не было сломано, раны и ожоги зажили, выбитые суставы вправились. Ведьма поднялась и огляделась.
Камин горел. За окном шел дождь. Сама она стояла в огромном пятне сажи, которое соединялось с камином широкой черной полосой, оставленной на полу ее же собственным телом.
«Как все-таки хорошо, что я не живу в доме, — подумала Рэммора. — Это было бы не лучшее появление из камина гостиной. Эффектное — да, но не лучшее. Вывалиться под ноги разъяренной Корделии… Нет уж!»
Все тело по-прежнему болело, но сквозь боль ощущалось и кое-что новое. В голове поселилось теплое мягкое спокойствие, смешанное с легким предвкушением чего-то приятного, как бывает, когда излечился от долгой болезни, но еще не до конца осознаешь это. Кровь в венах словно оттаяла и потекла с новой силой, согревая ее вечно мерзнущие руки, ноги и губы. А еще Рэмморе невероятно захотелось кофе и имбирного печенья. Захотелось больше, чем сигарету. И еще выйти под дождь. И снять чертовы туфли, чтобы ощутить пол под ногами. И открыть ставни, чтобы ветер поселился в волосах…
Не веря своему счастью, Рэммора зажмурилась и томно потянулась. Она вернулась. Ее силы снова были с ней.
И тут ее сердце кольнуло острой иглой, и эта невидимая ранка заныла, как будто из нее начали выкачивать кровь. Она все поняла. И решила действовать.
Первым делом ведьма привела в порядок платье и шляпку — о, она действительно снова была собой. Все эти простые вещи, на которые еще вчера она тратила невероятное количество усилий, теперь получались легко и быстро. Дыры на платье затянулись, ткань очистилась и разгладилась, как будто ничего и не было — никаких тебе кувырканий в золе через камины. Не забыла Рэммора стереть также сажу и кровавые потеки с кожи.
Вернув себе пристойный вид, она взяла сумочку и снова подошла к камину. Огонь горел достаточно сильно. Ведьма ткнула кочергой в угли, проверяя, нет ли кого на той стороне. Кочерга не побелела, когда она ее вытащила, что означало: нечаянных свидетелей ее невиданному появлению не будет. Удовлетворенная этим фактом, Рэммора пригнулась и шагнула прямо в камин. Огонь, поднявшийся столбом, поглотил ее.
В следующее мгновение младшая сестра Кэндл перенеслась за несколько миль от Крик-Холла и пристроенного к нему флигеля. Ведьма оказалась в самом центре города, а если точнее, в здании «Банка гг. Горбэнкс», на третьем этаже, в небольшом вестибюле для особо важных клиентов.
Как Рэммора и предполагала, вестибюль был пуст. Камин, из которого она появилась, ярко горел, освещая зал с высокими потолками и деревянными панелями на стенах. У камина стояли глубокие кресла для тех, кто приносит банку настоящие деньги.
Быстрым шагом Рэммора направилась к ведущей вниз лестнице. На первой же ступени левый каблук подломился. Ведьма едва успела поймать равновесие.
