Судя по первым результатам: длине тормозного пути грузовика, положению обоих автомобилей и прочим известным лишь специалистам признакам, виноват в случившемся был водитель «ауди». Человек, закончивший свой земной путь на перекрестке Париж – Орвиль, был, безусловно, богат. Представительский лимузин, дорогой серый костюм, золотой с разбитым стеклом «Филипп Патек», болтавшийся на запястье холеной руки. Его голова с седым коротким бобриком покоилась на искореженном радиаторе. Удивительно, но лицо мертвеца не было изуродовано, только на левом виске была небольшая вмятина со следами густо запекшейся крови. Лицо поражало своим спокойствием и благородством черт, несмотря на ужасные последствия мощнейшего удара.
– Ого! Посмотрите-ка сюда, – присвистнул офицер полиции, державший в руке документы погибшего и авиабилет. – Птица высокого полета – бригадный генерал, натовец, Морис де Вольтен. Словом, будет нам хлопот. А это еще откуда?
На полном ходу развернулся и встал возле оцепления пикап с яркой трехцветной полосой. Национальное телевидение. Канал TF—1. Оттуда выскочили двое ребят с камерами и проводами. Следом прямо в лужу выпрыгнула хорошенькая девушка с микрофоном. Смахнув капли с кожаных брючек, она принялась управлять коллегами.
– Кошмар, – поморщился врач «скорой помощи». – Нюх у этих журналистов некрофильский. – Сплюнув под ноги, он подошел к старшему офицеру: – Долго нам еще здесь торчать? Когда наконец можно будет увезти тело?
– Еще немного осталось, потерпите, мсье, – обнадежил полицейский.
А тем временем девушка в кожаных штанишках, расположившись на фоне стоявшей в кювете «ауди», бойко вела репортаж:
– …Мы находимся на месте катастрофы, которая, безусловно, является печальным событием для Франции. Сегодня утром на шоссе Париж – Реймс столкнулись грузовик и «ауди». За рулем легкового автомобиля находился генерал… – Хорошенькая журналистка знала свое дело: одним глазом она наблюдала за тем, что происходит за оцеплением, другим держала в поле зрения ситуацию возле грузовика. Махнув рукой операторам, она вовремя переместилась к отъезжающей карете «скорой помощи» – совсем близко телевизионщиков не подпустили, но требуемый кадр получился. Потом журналистка побежала к грузовику, но мужчина в темно-синем комбинезоне ловко забрался в кабину и замахал оттуда рукой: «Нет, мадемуазель, я не могу разговаривать».
– Все, Мари, сматываемся! – закричал оператор. – Нам еще монтировать сюжет к новостям.
– Сейчас, – откликнулась корреспондентка и, подбежав к полицейским, звонко чмокнула одного из них в щеку. – Спасибо, господа, что позвонили.
Машина с телевизионщиками умчалась, а полицейский, удостоенный поцелуя, недоумевал:
– Кто же успел сообщить на телевидение? Да так оперативно? Впервые такое вижу.
– Не бери в голову, Жан. У журналистов в комиссариате есть свои люди. Мы, во всяком случае, их не звали. Ну, слава богу, заканчиваем.
Вскоре с перекрестка исчезли полиция, грузовик «рено», увезли искореженную «ауди». Выглянуло солнышко, высушивая асфальт. Начинался новый день.
Весь день Натали пребывала в тревожном состоянии, ее осаждали самые мрачные предчувствия. Интуиция всегда была ее сильной чертой, и Натали очень надеялась, что хотя бы на этот раз она ее подведет.
Она пожалела, что так и не сказала Морису, когда видела его в последний раз, о своем походе к гинекологу.
«А стоит ли? – думала она тогда. – Обрадуется ли Морис ребенку, которому не сможет дать своего имени? В этом отношении Морис такой сноб. Ну и пусть. Видит Бог, это будет мой собственный маленький барон. Или баронесса».
Натали не желала знать заранее, кто у нее. Она оглядела себя в зеркало – нет, ничего еще не заметно. Хотя мсье Риго грозит, что бебе «скоро заявит о себе».
– Каким образом?
– Почувствуете, – заговорщически подмигивал старый врач.
Оба, женщина и профессор, соблюдали строжайшую тайну. Никто ничего не должен знать заранее. Натали стала необычайно суеверна, и мсье Риго весьма поддерживал такую точку зрения.
Внезапно зазвонил телефон. Звонок прервал ее приятные воспоминания и вернул к тревожной действительности – она сняла трубку.
– Жан-Мишель, ты?
– Натали… – Архитектор глубоко вздохнул и умолк. Голос экс-любовника прервался, и она услышала лишь прерывистое дыхание.
– Да что с тобой, друг мой?
– Натали, ты… ты не смотрела сегодня новости?
– Жан-Мишель, ты прекрасно знаешь, я не люблю ящик! – разозлилась Натали.
– Натали… ты… ты включи телевизор… включи TF—1, там сейчас как раз «Журналь». А я… я уже еду к тебе.
О боже! Опять очередное интервью гениального архитектора и дизайнера. Придется посмотреть, еще обидится, гений.
Она взяла пульт и присела на диванчик. Засветился экран. Шоссе. Какая-то машина, полицейские – как сквозь вату, Натали слушала, что говорит хорошенькая девушка-журналист.
– Рано утром на пути в Париж из Орвиля попал в автокатастрофу бригадный генерал барон Морис де Вольтен, – ровным профессиональным тоном сообщила ведущая. – Из-за плохой видимости он не заметил движущийся навстречу грузовик… В результате столкновения… к сожалению… травмы, не совместимые с жизнью…
– Что она несет?! – Натали никак не могла взять себя в руки. Мысли путались. В воспаленном мозгу всплыла фраза Клыкова: «Французские спецслужбы – одни из самых жестких в мире. Они не останавливаются ни перед чем, даже перед ликвидацией».
В прихожей назойливо вот уже минут десять почти беспрерывно звонили. Она, как во сне, подошла к двери и распахнула ее. На пороге стоял Жан-Мишель. Лицо его было смертельно бледным.
– Натали, Мориса больше нет… Он погиб.
На экране кривлялись какие-то красотки, рекламирующие масло для загара. Натали бросила пульт в полуобнаженных пляжных девиц. Пульт разлетелся на части, но экран не погас. Жан-Мишель быстро подошел к телевизору и выключил его.
– Он, он… подонок! Это он убил Мориса! Убийца, я тебя!.. – кричала Натали. Она расшвыривала все, что попадалось ей под руку. Она словно бросала слова и предметы в самодовольного, высокомерного Кулябова, который, будто наяву, возник перед ней, как тогда, возле кафе «Флора». Большая фарфоровая ваза, врезавшись в стену, обдала Мишеля градом осколков, за ней полетели статуэтки, телефон, а она продолжала вопить: – Слышишь, мерзавец, я уничтожу тебя!
Перепуганный Жан-Мишель достал из бара бутылку «Хеннесси», высмотрел на уцелевшем столике стаканчик и, наполнив его, поднес к губам Натали.
– Не смей, – отчаянно сопротивлялась женщина. – Нельзя! Ему вредно! Убери руки, слышишь?!
– Господи, только бы она не сошла с ума! – метался по квартире растерянный Жан-Мишель – Подумать только: ему – ему… вредно! Что же делать?!
Истерика прекратилась. Обессиленная женщина упала на ковер и, пробормотав: «Нет, это я убила тебя, Морис», – внезапно заснула. Такими обычно бывают последствия состояния аффекта. Жан-Мишель собрался было отнести Натали в спальню, но передумал. «Не дай бог проснется. Пусть уж так». А телефон все звонил, звонил, звонил. Казалось, весь Париж желал утешить мадам Легаре.
Барона хоронили на военном кладбище Сан-Жесье. Проститься с ним пришло много народа. Родственники, товарищи Мориса, сослуживцы из Мюнхена. Молодая стройная женщина в черной вуали и морской офицер поддерживали с двух сторон невысокую, плотную, пожилую даму. Они стояли возле гроба, и дама едва слышно что-то бормотала, прижимая платок к губам. «Это мадам Луиза, Лу, – шептал Жан-Мишель на ухо Натали. – Она вырастила Мориса и Мари. И мать, и нянька – мадам де Вольтен умерла очень рано». Натали впервые увидела Женевьеву – тоненькая, с полными слез голубыми глазами и глубоко запавшим ртом, жена не отрывала глаз от подгримированного лица мужа. Девочки – Жюльет, студентка, и младшая, Анна, – жались к матери.
Они стояли поодаль от гроба, но все же не так близко, как хотелось Натали. Мелькнул среди присутствующих толстячок Беко с каким-то типом явно из его ведомства. «Проклятые полицейские ищейки», – недобро скривилась мадам Легаре. Она заставляла себя слушать, что говорили те, кто пришел проститься с Морисом. Удавалось плохо, но все же отдельные фразы ее измученная душа могла воспринимать. Люди искренне горевали и печалились о том, что барону де Вольтену «было суждено так рано уйти из жизни». На гроб положили национальный флаг республики, потом прогремел салют. Отдавая воинские почести генералу, никто, за исключением горстки посвященных, не догадывался, что сегодня прощались с человеком, мужество и жертвенность которого оберегали страну и Европу от возможных роковых «случайностей».
Слезы, которые она тщательно пыталась удерживать, вырвались наружу. Натали кусала губы, чтобы не зареветь в голос. Кто она такая, чтобы позволить себе подобное?!
Она понимала: «трагическая смерть в результате катастрофы» – версия для печати и общества. Правда, кажется, родные поверили – ну и слава богу. Что произошло на самом деле, навсегда останется для них тайной. Морис сам выбрал свой путь, сам решил, как его завершить.
