на обычную чепуху: этот профессор эксцентричен, тот профессор страдает обсессивно-компульсивным расстройством, третий профессор ковыряется в носу, есть видео на ТикТоке, посмотрите, это уморительно. Теперь она жалеет, что не послушала. Он не просто помешан, он сошел с ума по полной программе. Она думает, что поедание тартара из печени — это наименьшая из ее проблем. Ей нужно выбираться отсюда. Она должна сбежать. А для этого нужно быть умной и не поддаваться панике. От этого зависит ее жизнь.
На этот раз ей удается удержаться от облизывания губ. Она опускается на одно колено и толкает поднос обратно через щель.
— Принесите мне свежий кусок, и я съем его. Но с водой. Чтобы запить.
Он выглядит обиженным.
— Я заверяю, что печень не... не... — Он с трудом подбирает слова, челюсть двигается из стороны в сторону. — Она не повреждена микроорганизмами. На самом деле, как и многие другие куски мяса, телячья печень лучше всего хранится при комнатной температуре. Ты никогда не слышала о выдержанном стейке?
— Она становится серой!
— Вы начинаете доставлять хлопоты, мисс Даль. И вы не в том положении, чтобы торговаться.
Бонни хватается за голову, как будто она болит. Что так и есть, из-за голода и жажды. Не говоря уже о страхе.
— Я пытаюсь идти вам на встречу, вот и все. У вас, наверное, есть какая-то причина для того, что вы делаете, я полагаю...
— У меня есть вполне веские причины! — кричит он, повышая голос.
— ... и я согласна сделать то, что вы хотите, но только не этот кусок. Я не буду!
Он поворачивается и топает обратно вверх по лестнице, остановившись лишь один раз, чтобы посмотреть на нее через плечо.
Бонни сглатывает и прислушивается к сухому щелчку в горле. "Звучу, как сверчок", — думает она. — "Умирающий от жажды".
2
Эмили находится на кухне. Ее лицо искажено от боли, и она выглядит на свой возраст. Даже больше, чем на свой возраст. Родди шокирован. Что за напасть после всего, что они сделали, чтобы задержать старение! Несправедливо, что их специальное питание, столь насыщенное полезными веществами, продлевающими жизнь, так быстро перестает действовать. Между Кастро и Дресслером прошло три года, между Дресслером и мальчиком Стайнманом — тоже три года (плюс-минус). Теперь у них есть Бонни Даль, и прошло не только менее трех лет, но симптомы старости (он считает их симптомами) медленно подкрадываются уже несколько месяцев.
— Она ест?
— Нет. Она говорит, что съест, если я дам ей свежий кусок. У нас есть один, конечно, после девушки Часлам мне показалось разумным держать лишний кусок под рукой...
— Краслоу, Краслоу! — Эм поправляет его ворчливым голосом, ей совершенно не свойственным... по крайней мере, когда они вдвоем и ей не так больно. — Отдай его ей! Я не могу больше выносить эту боль!
— Еще чуть-чуть, — успокаивает он. — Пусть будет более жаждущей. Жажда делает скот податливым. — Он светлеет в лице. — И она может съесть этот. Она вытолкнула его через щель, но я заметил, что на этот раз она оставила его в пределах досягаемости.
Эмили стояла, но теперь она садится, морщась и охая. Жилы на ее шее проступают.
— Хорошо. Если так должно быть, пусть так и будет. — Она колеблется. — Родди, а эта наша диета действительно что-то дает? Не было ли это всё время нашим воображением? Какое-то психосоматическое лекарство, которое находится в наших умах, а не в наших телах?
— Когда прекращается твоя мигрень, это тоже психосоматика?
— Нет... по крайней мере, я не думаю...
— А твой радикулит! Твой артрит... и мой! Думаешь, мне это нравится? — Он поднимает руки. Костяшки пальцев распухли, и он может выпрямить пальцы лишь с усилием. — Ты думаешь, мне нравится искать слова, которые я прекрасно знаю? Или заходить в свой кабинет и понимать, что я не помню, зачем я туда пришел? Ты же видела результаты своими глазами!
— Раньше это длилось дольше, — шепчет Эмили. — Вот что я хочу сказать. Если она съест печень сегодня вечером... тот кусок, который лежит там сейчас, или тот, что в холодильнике... тогда завтра?
Родди знает, что сорок восемь часов было бы лучше, а девяносто шесть до сбора урожая — оптимально, но девушка Даль молода, и пробуждение ее собственной печени должно произойти быстро, ускоряя поступление жизненно важных питательных веществ в каждую часть ее тела с каждым ударом ее здорового молодого сердца. Они знают это по Стайнману.
Кроме того, ему невыносимо видеть, как страдает его жена.
— Завтра вечером, — говорит он. — При условии, что она поест.
— При условии, — говорит Эмили. Она вспоминает о той несговорчивой стерве. Непримиримой сучке-вегетарианке.
После стольких лет Родди научился читать ее мысли.
— Она не такая, как та черная девчонка. Она более или менее согласилась поесть, если я дам ей воду...
— Более или менее, — говорит Эм и вздыхает.
Родди, кажется, не слышит ее. Он смотрит вдаль так, что она всё больше и больше беспокоится. Он как будто отключился от сети. Наконец, он говорит:
— Но я должен быть осторожен. Она не задала достаточное количество вопросов. На самом деле она едва что спрашивала. Как и Часлоу. Ни мольбы, ни криков. Так же, как и Часлоу. Нельзя допустить ошибки.
— Тогда не допускай, — говорит Эмили. Она берет его за руку. — Я завишу от тебя. А ту девушку звали Краслоу.
Он улыбается ей.
— В этом году мы не будем праздновать 4 июля, дорогая, но шестого...
Его улыбка расширяется.
— Шестого числа мы пируем.
3
Родди возвращается в подвал в десять часов вечера, после того как помог Эмили подняться по лестнице. Теперь она лежит в постели, где будет бодрствовать и мучиться от боли почти всю ночь, получив в самом ее конце час или два некрепного и неудовлетворительного сна. Если ей вообще удастся заснуть. Он уверяет себя, что ее сомнения относительно священных приемов пищи вызваны не рациональным мышлением, а болью, но это всё равно беспокоит его.
Он держит на тарелке запасной кусок печени, увидев по видеозаписи, что Даль продолжает отказываться от первой порции. Ему бы хотелось, чтобы у них было больше времени, как для пробуждения питательных веществ ее организма, так и потому, что нехорошо уступать требованиям
