верст на лошадях) я вспомнила Ваше намерение приехать в Россию мимо Петербурга и Москвы. Как ни хотелось бы мне Вас видеть, но я бы не желала, чтоб Вы рисковали ехать по нашим дорогам. Это чудовищно трудно, скучно и, право, небезопасно для здоровья. На семидесяти верстах я была до того изломана, что до сих пор (более недели, как я приехала в Иваново) у меня не зажила спина от ушибов вследствие толчков тарантаса. Прибавьте к этому случаи дурной погоды, невозможный стол и невозможный ночлег, ужасную грубость мужиков на станциях и пр. Прошлое лето я ехала в Тамбовской губернии и нигде не нашла молока в деревнях, за тем, что это было время поста, и молоко оставляли на сметану, так что оно было кисло. А дорога отвратительна даже в хорошую погоду, потому что ее портят быки, которых ведут из Малороссии. Особенно для Вашей болезни эта дорога много может сделать зла. И Варваре Владимировне нельзя будет видеться с Вами, если Вы не будете в Москве, она говорит, что брата ей нельзя оставлять даже на одни сутки, и потому ее беспокоила необходимость быть часто в Москве этим летом, по случаю приезда Вашей сестры и дочери, тогда как брат на даче.
В Иванове мне ужасная скука; я буквально никого не вижу; единственное утешение книги; читаю больше по истории. Вы мне как-то писали, что читаете много путешествий. Скажите, что Вы прочли особенно хорошего, я бы желала что-нибудь прочесть из путешествий для географии, так как мои сведения о ней очень слабы. Я вызубрила географию перед экзаменом, но это «зубренье» необыкновенно скоро улетучивается.
Я хотела начинать здесь пансион и нашла себе компаньонку, очень хорошую немку-музыкантшу, но не знаю, устроится ли что-нибудь, так как трудно мне сладить со своей матерью.
Общество ивановское и не очень мне нравится, но где же взять хорошего общества? Если и можно что-нибудь начинать, так это здесь, в Москве содержательницы пансионов чуть не умирают с голода.
Думала поручить Вам купить платье, но отложила, потому что в Москве очень прокутилась, да и надобности же мне нет в нарядах.
Я часто думаю о Вас, что Вы теперь одна, как Вы теперь живете, – посмотрела бы на Вас.
И писать больше некогда, торопят посылать на почту.
Вся Ваша Полинька.
Р. S. Письма Вашего жду как праздника.
Адрес: С. Иваново Владимирской губернии.
Когда-нибудь напишу Вам о наших судах. Я была один раз только. Адвокаты говорить совсем не умеют и не умеют защищать (по слухам знаю, то же самое), говорят ужасно книжно.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Версаль, 2 мая [1868]
Я к Вам, мой друг, Полинька, давно не писала. Да и писать было нечего. Смерть моей сестры поразила меня в самое сердце. Я была с ней врозь умственно, но сердечно никогда. Мы любили друг друга нежно…
Правда то, что Вы говорите, что только прочное образование помогает нам жить как следует, – но прежде образования нами должна руководить религия… Любить других как самого себя очень для нас трудно, даже часто невозможно, но стараться надо. Это идеал, к которому надо всю жизнь стремиться, – и тогда мы будем спасены в обширном смысле слова. Больше, чем когда-либо, верю в Бога, в Его Премудрость и благость и особенно Евангелие. А что Вы хотите от Марка Вовчка. Какую мораль может преподать женщина, которая сама себе не уяснила, что такое нравственность, какие наши обязанности и к чему мы должны стремиться.
На конверте: Russie Moscou
Через Москву во Владимирскую губернию, в село Иваново. Ее благородию Аполлинарии Прокофьевне Сусловой.
Штемпеля:
Версаль 2 mai 68
Москва 27 апр 1868
Вознесенский посад 28 апр 1868.
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
С. Иваново. 27 июля 1868 г.
Дорогая Графиня!
Опять прошло ужасно много времени, что я не писала Вам, теперь не знаю положительно, где и как вообразить Вас. Надеюсь, что предполагаемое свидание Ваше с дочерью сбылось. Вы увидали своих внуков и несколько утешились после великого огорчения от потери сестры. Я думаю, что Вы теперь вместе с дочерью и ее детьми.
Меня несказанно радует, что здоровье Ваше лучше, но я боюсь, что Вы расстроите его снова поездками, при которых будете соображать только удобства Вашей дочери непременно в ущерб себе. Я утешаюсь тем, что это свидание и отдых на водах хорошо на Вас подействуют во всех отношениях.
Лето теперь такое жаркое, даже у нас. Я знаю, что Вы трудно переносите жару. Дай Вам Бог спокойствия и здоровья. Со временем, даже очень скоро, Вас вспомнят и оценят заслуги, которыми Вам обязано общество. Вы еще доживете до этого. Все, что было против Вас и что после Вас явилось, погибает самым ужасным образом; здравый смысл возвращается даже к самым безнадежным людям, по крайней мере это видно в литературе. Впрочем, я не много читаю журналов, слежу только за общим их направлением, но и этого довольно. В настоящее время читаю Histoire de la littérature anglaise par Taine[223], которую случайно здесь достала. Вы подивитесь, я думаю, что в Иванове попадаются такие книги. Да, попадаются. Только мало читают их и читают не с начала до конца, а только частицу, что-нибудь о Шекспире, о Мильтоне, а Taine как нарочно мало написал о Шекспире, потому, должно быть, что много уже очень написано о нем.
На кого-то Вы оставили Ваш зверинец в Версале? Я уверена, что некоторые звери Вас сопровождают, по крайней мере собачка.
В начале осени буду в Москве проездом в Петербург и надеюсь узнать многие подробности о Вас от Варвары Владимировны. В Петербург я поеду к сестре, которая к тому времени возвратится с своим мужем[224]. Муж ее, должно быть, «эрундист»[225] вроде наших молодых людей, только честнее и добрее. Сестра говорит, что я с ним не сойдусь. Меня что-то не располагает жить у сестры в Петербурге. Я ее люблю очень, но многое в ней мне не нравится до крайности. Теперь, однако, мне необходимо у ней поселиться, хотя на время. Так как дом здесь у нас очень неудобен, поместиться почти негде, а дядя мой берет из разных школ своих детей, для которых начнется жизнь, неудобная для меня: будут гости нелепые ходить, вечера будут задавать.
Я думаю, что характер у меня теперь
