Батый понял, что активных действий со стороны русских можно уже не ждать. Даже отделил часть войска, чтобы «попутно» захватить Суздаль, пополнить запасы. А Владимир брали по такому же распорядку, как Рязань. В первый день построили тын, потом собрали машины, на шестой день скомандовали штурм. Князья Всеволод и Мстислав с дружинами пробовали прорваться, но кольцо окружения было плотным, всех положили. А жены и дети князей, бояре и множество горожан заперлись в храме Успения Пресвятой Богородицы. Митрополит благословлял их на смерть, и она уже ползла в щели едким дымом — татары выкуривали людей, подожгли деревянные пристройки, подтаскивали горючий материал к воротам. Некоторым повезло, мирно задохнулись. Потом двери прогорели и враги вышибли их, вломились в храм убивать и увечить.
Грабили и другие церкви, дворцы, дома, выгребали дорогую утварь. По улицам сливались в один кошмарный вой выкрики татар, вопли боли, предсмертные хрипы, ошалелое мычание убиваемых коров, визг свиней, надрывные стоны насилуемых женщин, чьи-то последние призывы к отцу, матери — которые уже плавали в лужах крови с выпущенными внутренностями и разбитыми черепами. Сгоняли в осадный лагерь пленных, но больше по привычке, по инерции. Их было слишком много, девать их было некуда, тащить с собой и кормить незачем. У них отбирали что поценнее, что можно увезти: украшения, одежду. Тысячи полураздетых и совсем голых людей замерзали на февральском снегу. Живые не требовались, а мертвые были полезными — пусть остальные русские трепещут, пусть покоряются, пусть этот страх перед победителями отпечатается в них навсегда.
Батый утвердился в мысли, что сопротивление Владимирской земли уже сломлено. Уничтожив столицу, он больше не держал армию вместе, без опаски разделил ее. Так было легче пропитать коней и воинов, да и охват получался пошире. Один корпус пошел по Волге на Городец, Галич-Мерьский, другой выступил на Переяславль, третий на Ростов. За две недели пали 14 городов. Их брали без боя. После Владимира народ осознал, что крепости превращаются в ловушки, и бросал города, разбегался по лесам.
На стойких и упорных защитников враги наткнулись лишь в Торжке. Легко овладев каменными твердынями Владимира, они застряли у здешних бревенчатых стен на две недели. Выяснилось, что обороняться от монголов вполне можно. Горожане храбро отбивали атаки, ходили на вылазки, не позволяя татарам приблизиться и поставить осадные орудия. Ждали помощи от Новгорода… Но «братья» новгородцы, недавно объявлявшие за Торжок войны русскому великому князю, теперь повели себя иначе. Обсудили бедствие на вече, поспорили и постановили — воинов никуда не посылать, готовиться оборонять собственный город. Тем более, еще вопрос, дойдет ли до него Батый?
Новгородцев ждал и великий князь Юрий II, ждал брата Ярослава с полками. Он устроил лагерь в приволжских лесах на р. Сити. По его призыву пришел другой брат, Святослав из Юрьева-Польского, пришли племянники Константиновичи из Ростова. Привели 4–5 тыс. воинов, и все, больше никого не было… Пока князья ждали в лесах, им изменили даже их собственные богатые города. Ростов, Ярославль, Углич, Тверь вступили в переговоры с монголами, выплатили дань, предоставили продовольствие, лошадей, фураж, дали людей во вспомогательные отряды и обозы. А за это заслужили пощаду.
Мало того, укрывшись в чащобах, государь ничего не мог толком разузнать о монголах — о их корпусах сообщали с разных сторон, то ли они повернули на восток, то ли на запад, то ли прошли мимо. Зато враги четко знали о великом князе. В погоню за ним был специально отправлен корпус темника Бурундая. Он опрашивал пленных, жителей тех же Ростова и Ярославля. Татар обнаружили, когда они очутились совсем рядом и уже обходили русский лагерь. 4 марта князья построили верных витязей к битве, и для большинства она стала последней. Бурундай бешеным натиском опрокинул и раскидал отряд.
После этого драка разбилась на отдельные очаги. Ратники сплотились вокруг князей. Святослав прорубился через окружение и ушел. Государю Юрию II острая сабля снесла голову, вокруг него полегла вся его дружина. Василько Константинович сражался, как лев. Обессиленный, попал в плен. Ему предложили вступить в ханское войско. Он отказался. Ответил, что враги Отечества и веры Христовой не могут быть его друзьями. Предрек:
«О темное царство! Есть Бог, и ты погибнешь, когда исполнится мера твоих злодеяний!»
Его зверски умертвили и бросили в Шеренском лесу. Впоследствии у гробниц Юрия II и Василька стали происходить чудеса, Церковь признала их святыми.
Но это было позже, а уж до исполнения предсказания Василька Константиновича оставалось совсем далеко, несколько веков… На следующий день после битвы на Сити, 5 марта, пал Торжок. Отношение к героизму у монголов было, скажем так, не совсем однозначное. Иногда доблестными воинами восхищались, чествовали. Ну а жителей Торжка за их героизм было велено предать смерти — всех без исключения, от глубоких стариков до грудных младенцев. Впрочем, Батыю было из-за чего злиться. Созвав свои разошедшиеся корпуса, он двинулся к Новгороду, такой богатый город заведомо значился в ханских планах. Но оборона Торжка спутала их. Приближалась весна… Татары еще успевали добраться до цели, могли и захватить ее. Однако Батый не был авантюристом, он просчитывал все варианты. А если у Новгорода придется простоять несколько недель? Предстоял еще и обратный путь в степи. Если поплывут снега, разольются реки, отрежут армию в лесах и болотах, начнется падеж лошадей, голод… Не дойдя до Новгорода 100 верст, хан повернул назад.
На юг пошли не прежней дорогой, по которой все было выжжено. Да и дороги по льду становились все более ненадежными. Двинулись по возвышенностям, по разделам рек, и очутились возле Козельска. В нем княжил ребенок Василий из черниговских Ольговичей. Но князь-то был мальчишечкой, а бояре-опекуны и дружинники оказались смелыми и самоотверженными людьми, они решили драться насмерть. И горожане в Козельске были такими же, единодушно поддержали решение. А полчища Батыя к этому времени значительно поуменьшились. Монгольское ядро ханы сберегли, а вспомогательные отряды таяли. Их же первыми кидали в атаки, о них никто не заботился, и они умирали от трудов, болезней, жителей Средней Азии губила русская зима. Захлестнуть дерзкий город потоками воинов теперь не получалось, первые приступы были отражены.
Но и уйти татары не могли, на юге уже началась распутица, залила дороги непролазной грязью. Батый предпочел остановиться под Козельском. Когда нужно, хан умел действовать не только ужасом. Он запретил разорять окрестные вятичские села, милостиво обошелся с крестьянами, а за это они стали возить во вражеский лагерь хлеб, сено, овес. Много веков спустя жители Козельска помнили о предательстве, существовали деревни, из которых они не брали невест, не выдавали туда девушек замуж[135]. Разумеется, крестьянских поставок не могло хватить на всю армию. Хан высылал в разные стороны эскпедиции фуражиров, а голодным вассалам указывал: запасы имеются в городе, берите его и пользуйтесь.
Штурмы повторялись, были разрушены деревянные стены, неприятели врывались на валы, но защитники стояли твердо, побивали и сбрасывали татар. Держались семь недель! Почти два месяца — под ливнями стрел, под летящими из осадных орудий камнями и зажигательными снарядами. Но подмоги не было, воины погибали, силы иссякали. Отчаявшись, козельчане пошли на вылазку. Для монголов она стала неожиданной. Ратники выплеснулись вдруг из города, налетели на лагерь, пробились к осадным машинам и изрубили их. Вернуться за укрепления им не дали. Военачальники тут же выслали отряды, отрезая героев от крепости. Последний бой был страшным. Окруженные дружинники мальчика-князя и горожане бились до конца, положили 4 тыс. врагов и в мешанине трупов полегли сами.
Татары назвали Козельск «злым городом». Батый отметил его такой же почестью, как Торжок. На развалинах крепости осталось только небоеспособное население — калеки, раненные, бабы, ребятишки. Всех их было велено перерезать, дограбить и сжечь, что еще не сгорело. А к этому времени и дороги в степь подсохли, дальше монгольское воинство без задержек и остановок покатилось к Дону.
А что же делала остальная Русь, когда погибала ее северо-восточная часть? Заперлась по городам? Дрожала от страха? Готовилась встретить врага, когда он придет на их земли? Да нет же! Распад страны и народа дошел до такой степени, что бедствие соседних княжеств вообще не относили к себе! Да-да, не относили. Именно это, а не монгольские зверства, было самым диким, самым потрясающем в русской трагедии. Другие княжества считали чужими государствами. Кому какое дело, если на них обрушилась катастрофа? Не помогали — это было еще полбеды. Нет, остальные русские продолжали… увлеченно сражаться друг с другом! Одолеть соперников казалось самым важным, куда важнее, чем какие-то татарские нашествия.
