Он представлял падающие в него звезды, крича и заполняя пустоту внутри себя. Он всегда просыпался раньше, чем полностью поглощал их. Но только не сегодня. Петр шел сквозь сон, от которого никогда не мог пробудиться. Он знал, что пересек линию, но знал также и то, что у него нет выбора. Гореть было его предназначением.
Петр смотрел на царящий вокруг хаос горящим взглядом, принадлежавшим не только ему. С помощью тысячи глаз он выискивал дорогу в этом кромешном аду.
Хотя он не умел видеть будущее — по крайней мере не больше, чем на несколько секунд вперед,— его слух ловил каждый звук, его глаза различали и истолковывали каждую вспышку, каждое движение теней, его сердце проникало в побуждения, заставлявшие других людей делать то или это, выйти из-за угла или нет, стрелять или бежать. Сейчас, когда он обрел возможности своей сестры, его чувства обострились еще больше.
И вот путь через хаос начал обретать четкие очертания.
Тропа, по которой можно было пройти.
Петр пошел по коридору, увлекая за собой Монка.
Он указал влево, и Монк выстрелил в солдата, который появился оттуда через секунду. Мужчина научился доверять инстинктам мальчика: идти, куда он ведет, стрелять по его сигналу.
Рука об руку они шли невидимой тропой, ведомые одним лишь инстинктом.
Инстинктом, рожденным слиянием сотни талантов.
Он все понимал. Инстинкт представлял собой всего лишь неосознанную интерпретацию мозгом миллионов едва различимых изменений в окружающем мире — как в момент самого события, так и на пути к нему. Мозг собирал всю эту беспорядочную информацию, систематизировал ее, а тело соответствующим образом реагировало. То, что могло показаться магией, на самом деле являлось биологией в чистом виде.
Сейчас Петр делал то же самое, только в сотни раз сильнее.
Он расширил свои чувства, читал сердца, определял мотивы, траектории, расстояния, направления, улавливал звуки, голоса, интонации, ощущал дым, жар... И так далее, и так далее. Миллион деталей заполнял его и просеивался через сотню сознаний, которые он сейчас использовал. В море хаоса сформировалась тропа, и он знал каждый свой следующий шаг.
— Куда мы идем? — снова спросил Монк.
«Туда, где ты должен находиться»,— молча ответил Петр.
Петр опять повел его вниз по лестнице, затем толкнул на пол, и через секунду над их головами просвистела пуля. Отсюда они заползли под стальные столы и отсиживались там, пока солдаты обыскивали помещение. Потом — снова вниз через два лестничных пролета. Наконец они оказались в длинном подвальном коридоре, в который выходили десятки дверей и других коридоров.
Петр спешил.
Он видел тропу, но не умел провидеть будущее. Он следовал путеводной нити инстинкта, ощущая давление веков. Они начинали опаздывать.
Мужчина выглядел все более расстроенным. По-видимому, он ощущал то же самое.
— Куда ты меня...
В этот момент из дальнего конца коридора раздался новый голос, полный удивления. Петр чувствовал, как учащенно бьется сердце незнакомца. Тот назвал имя — так, будто не верил собственным глазам:
— Монк?
Грей едва не пристрелил его. Выйдя в зал, он увидел двоих, бегущих прямо на него. Один держал выставленное вперед оружие. Если бы второй не был маленьким мальчиком, Грей непременно выстрелил бы, подчиняясь инстинкту.
Вместо этого он в изумлении застыл, сразу же узнав бегущего. А вот друг его не узнал. Его пистолет выстрелил. Пуля ударила Грея в плечо, отбросив его назад. Все тело пронизала боль.
Ковальски поймал Грея, не позволив ему упасть на пол, и рявкнул:
— Монк, придурок! Что ты творишь?
Мальчик дернул Монка за рукав, и тот остановился. Его лицо приняло растерянное выражение.
— Кто... Кто вы такие?
Грей поднялся на ноги. Его плечо горело огнем.
— Монк, ты что, не узнаешь нас?
Монк провел пальцем по красной полоске швов у себя за ухом.
— Честно говоря... нет.
Грей, пошатываясь подошел к нему. В его голове теснились десятки вопросов. Что с его другом — амнезия или они с ним что-то сделали? Каким образом Монк здесь оказался? Впрочем, в данный момент все это не имело значения. Грей по-медвежьи обнял друга, на что его раненое плечо ответило яростной вспышкой боли. Подумаешь, какая-то царапина! Да за то, что Монк Коккалис оказался жив, Грей был готов получить пулю хоть в живот. Он сжал его еще крепче.
— Я знал... Я знал...— лихорадочно твердил Грей. По его щекам текли слезы.— Господи, ты живой!
— Он еще не долго останется живым, если мы будем торчать здесь,— проворчал Ковальски.
Великан был прав. Грей отпустил Монка, но одной рукой держал его за локоть, будто боялся, как бы тот не исчез снова. Монк окинул их взглядом и заговорил:
— Слушайте, вы могли бы помочь мне. Я должен кое-что остановить.
— Операцию «Сатурн»,— подсказал Грей.
Монк задумчиво посмотрел на Грея, а потом кивнул.
— Верно,— сказал он.— Этот мальчик может... Внезапно он резко повернулся.
— Где Петр?
Грей понимал его растерянность. Посреди всего этого хаоса мальчик исчез.
13 часов 15 минут
Кыштым, Россия
Элизабет рассматривала фотографию на экране компьютера. На ней был изображен фрагмент настенной мозаики из горного храма в Индии. Пять фигур сидели на треножниках вокруг стоящего в центра омфала. Из отверстия в камне, словно из жерла вулкана, вырывался дым, а из него, наполовину скрытая этим дымом, поднималась фигура огненного мальчика.
Но его поднимал не только дым.
Возле локтя Элизабет лежали листы, исписанные строчками на хараппском, санскрите и греческом. У нее были снимки надписей на стене и ом-фале. И все же она не была уверена в правильности своего перевода.
«Мир загорится...»
Она внимательнее вгляделась в мозаику. Пять женщин сидели на своих треножниках, словно в трансе, но каждая протягивала руку к мальчику, восстающему из дыма. Ее первой мыслью было, что они вызывают мальчика или заклинают его, но теперь она понимала, что это не так. Они не вызывали его. Они его поддерживали.
Элизабет посмотрела на строчку, которая родилась благодаря ее переводческим усилиям.
«Мир загорится... если только многие не станут одним».
Это было предупреждением. Мозаика предсказывала, что должно быть сделано, чтобы мир не был уничтожен в каком-то огромном пожаре. Элизабет вспомнила слова Грея. В чем бы ни заключалась суть операции, проводимой в этих горах, ее результатом станет гибель миллионов людей, и, скорее всего, вследствие применения радиации.
Она представила себе грибовидное облако, дымящееся и горящее адским огнем.
Эта картина весьма напоминала дым, вздымающийся из омфала. «...Если только многие не станут одним».
Она переместила фотографию на экране вверх и прикоснулась пальцем к тому, что находилось под переведенным ею предупреждением.
Колесо чакр.
Кончик ее пальца скользнул по одному из лепестков к центру. Колесо чакр представляло собой то же самое предупреждение. Множество лепестков, встречающихся у одного центра.
«Многие станут одним».
Элизабет снова стала смотреть на пятерых женщин, поднимающих мальчика ввысь.
Внутри ее росла уверенность — относительно не только правильности ее перевода, но и его важности.
Элизабет дрожала от страха. Об этом необходимо кому-нибудь сообщить. Она подошла к спутниковому телефону, который оставил ей Грей. В случае чего, сказал он, нужно звонить директору Кроу.
И все же Элизабет колебалась. А вдруг она ошиблась? Вдруг ее звонок вызовет еще больший переполох? Может, лучше промолчать? Но тут она вспомнила своего отца и все его секреты, а также Мастерсона с его тайнами. Она была сыта по горло тайнами, полуправдами и недоговоренностями. Хватит!
Она не станет уподобляться своему отцу.
Не сомневаясь в том, что ее открытие имеет первостепенную важность, Элизабет взяла телефон и набрала номер, который ей оставил Грей.
15 часов 18 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер смотрел, как ребенка готовят к тонкой операции. Они с Кэт Брайент стояли в наблюдательной комнате рядом с маленькой операционной «Сигмы». Возле операционного стола были разложены и дожидались своего часа стерильные устройства: ультразвуковой аспиратор, лазерные скальпели, стереотаксические центраторы. На столах поблескивали стальные инструменты и дрели со сверлами разного диаметра. Лиза, Мал-кольм и нейрохирург из больницы Университета Джорджа Вашингтона заканчивали последние приготовления.
На операционном столе, укрытая хирургической простыней, лежала Саша. Была видна только часть ее головы — выбритая и намазанная оранжевым антисептиком. Голова девочки была закреплена в твердой рамке, соединенной со сканирующим устройством. В центре участка, на котором должна была проводиться операция, в свете лампы поблескивал ее стальной имплантат.
