Всем этим можно было гордиться, и, несомненно, Петр гордился. То же — и с людьми, специалистами во всех областях, начиная с управления государством, командования армией и флотом и кончая мастерами на верфях и уральских заводах. Сотни, тысячи таких способных, талантливых и нужных стране людей оставил Петр после себя. Около него самого сложилась когорта славных мужей. Многое они сделали для России, но и сами себя, конечно, не забывали; милости царя — чины и награды, имения и крепостные крестьяне — сыпались на них как из рога изобилия. Правда, и спрашивать царь по службе умел, мог и прогневаться, с глаз прогнать долой, а то и дубинкой поколотить так, что небо с овчинку покажется. Оснований они для недовольства давали предостаточно, и особенно первый среди любимцев — Меншиков. Он доставлял Петру радости и, особенно в последние годы, огорчения.
За свое долгое правление, хотя и недолгую жизнь Петр вырастил около себя многих мастеров, руководителей разного профиля. Одни из них уходили из жизни естественным путем, другие оканчивали жизнь на эшафоте (как, например, казнокрад князь Гагарин, проворовавшийся в Сибири, и др.), третьих царь удалял от себя.
Семья, его понимающая, заботливая жена и дети, домашний очаг и уют, покой и внимание, забота и ласка — все это у Петра было. Но и здесь он испытал удар, последний и, несомненно, очень для него тяжелый. Его жена, «друг сердешненький» Катеринушка, ставшая Екатериной Алексеевной, была его последней надеждой — и по душе, и по мыслям на будущее. Как и Меншиков, вытащенная им из низов «портомоя» стала ему очень необходима в жизни. Люди, наблюдавшие их обоих из года в год, отмечают, что Марта Скавронская, потом — Катерина Василевская, наконец — Екатерина Алексеевна легко и естественно стала подругой, спутницей, женой незаурядного, великого человека — русского царя. Умела держать себя как императрица, и это тоже было натурально, без аффектации, нажима или скованности. Не забывала о своем прошлом, не раз говорила, что была прачкой, и не стыдилась этого, как иные выскочки. Ведет себя жена государя непринужденно и просто. Ей не чужды доброта и отзывчивость, и не раз она спасает того или иного человека от царского гнева, опалы. Петра, нередко впадающего в гнев, ярость, только она может успокоить — доброе слово скажет, погладит по голове, прижмет его молча к груди, и, глядишь, остыл государь, царь-батюшка, и у всех от сердца отлегло.
После смерти сыновей Петр издает (1722 год) указ о наследии престола — вместо «недоброго обычая» автоматического перехода трона от отца к старшему сыну вводится новый порядок: «правительствующий государь" сам, своей волей, назначает наследником того, кого захочет; он может в дальнейшем изменить свое решение и назначить нового наследника. Высшие сановники Российской империи по приказу государя, выслушав указ, клятвой дали обещание выполнить его державную волю.
Кого же назначить наследником? Детей? Это — две дочери: старшая, Анна, просватанная за герцога Голштинского, и младшая, незамужняя, неполных пятнадцати лет. Вручать им руль государственного корабля он не решается. Внук, сын Алексея, царевича-изменника и врага его дел и замыслов, вызывает у него опасения — не пошел бы в отца! Остается жена — близкий и любимый человек, помощница, всюду его сопровождающая. Правда, способностей к делам управления она, прожив с Петром два десятка лет, не обнаружила. Но все-таки Екатерина всегда рядом с ним и его соратниками, и после него, с их помощью, может возглавить государство, продолжить его курс. Так, вероятно, думал и не раз, и не два император в предвидении своей кончины. Отсюда — его манифест 1723 года, в котором он, обосновывая титул императрицы для своей Екатерины, в похвальных тонах говорит о ней как помощнице, не раз испытавшей, как и он, невзгоды переездов и походов; отсюда ее коронация в Москве, торжественная и великолепная, ранней весной следующего года. Присутствует вся знать, все в парадных костюмах, в том числе и император, что с ним редко случается: он в голубом кафтане с серебряным шитьем, в красных шелковых чулках и в белой шляпе. Он возлагает на нее корону; на следующий день поздравляет ее, как один из генералов. Екатерина, как императрица, жалует графское достоинство Петру Андреевичу Толстому, верой и правдой служившему Петру и России долгие годы.
Быстро прогрессирует болезнь Петра. Но он крепится, не сдается, по-прежнему работает. Иногда лечится. В феврале вместе с Екатериной едет на марциальные воды в Карелию. После торжеств в Москве снова едет пить минеральную воду, обнаруженную на Угодских заводах. Седьмого июня супруга-императрица узнает от него:
— Воды, слава Богу, действуют изрядно, а особенно урину гонят не меньше олонецких; только аппетит не такой, однако же есть.
Не утерпел, пришел в цех, где куют железные полосы, и изготовил их на несколько пудов. Заклеймив свои изделия узнал о плате за такую работу, подсчитал и потребовал выплатить ему заработок. На выданные деньги купил себе башмаки и тем очень гордился — на свои трудовые гроши приобрел.
Вернулся в столицу. Болезнь не отставала. Но натура брала свое — он участвует в спуске фрегата в конце августа, затем, не слушая врачей, направляется в Шлиссельбург на торжества по случаю его взятия (они происходили ежегодно), на Олонецкие заводы, где берет в руки молот, кует железо, в Старую Руссу, где варят соль местные умельцы, на Ладожский канал, который строят до двадцати тысяч горожан и крестьян.
Больным возвращается в конце октября в Петербург. Тогда же случился пожар на Васильевском острове, и он поскакал туда — тушить пожары любил с детства. Пятого ноября был на свадьбе одного булочника-немца. Вскоре его постигает удар, неожиданный и для него страшный, ускоривший, без сомнения, его кончину. Дело связано было с его «сердешненькой» Катеринушкой. Явившись однажды домой, он ее не застал — она была в отъезде. Император пишет ей: «Только в палаты войдешь, так бежать хочетца — все пусто без тебя". Но потом, и довольно быстро, все меняется. Девятого ноября последовал неожиданный арест тридцатилетнего Виллима Монса, брата бывшей фаворитки царя Анны Монс — „Монсихи“, как ее называли недоброжелатели. Молодой и щеголеватый камергер Екатерины, он управлял ее вотчинной канцелярией. Берхгольц, как и многие другие, удивлен таким поворотом событий:
— Это арестование… тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревал и тени какой-нибудь немилости.
Однако все тайное становится явным — поползли слухи, разговоры о предосудительном поведении императрицы, ее интимной связи с арестованным молодцом. Следствие над ним не продолжалось и недели, и палач по приговору суда отрубил несчастному Монсу голову — за взятки от просителей, приходивших к императрице, злоупотребление ее доверием, за казнокрадство. Так выглядела официальная версия, многих не убедившая.
Имя Екатерины в связи с арестом, следствием и казнью, естественно, не упоминалось — жена Цезаря вне подозрений! Она сохраняла спокойствие и невозмутимость, но пыталась, правда, как делала довольно часто, ходатайствовать перед Петром за арестованного. Император в припадке слепого гнева разбил зеркало, очень красивое и дорогое, бросив многозначительную фразу:
— Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Хочу и уничтожу его!
Екатерина сдержанно, как всегда в таких случаях, ответила:
— Разве от этого твой дворец стал лучше?
Однако намек, более чем прозрачный, поняла, знала крутой нрав супруга. Беспрекословно поехала с ним, по его приказанию, поглядеть на отрубленную голову своего фаворита.
Инцидент был исчерпан, но добрые и сердечные отношения, царившие в доме, ушли в прошлое, и это не могло не угнетать Петра. Большей частью он лежал в постели, болезнь мучит его. Когда боли проходят или становятся не такими сильными, встает, едет куда-либо, занимается делами. В ноябре присутствует на обручении и свадебных торжествах по случаю замужества дочери Анны — она стала женой герцога Голштинского. Восемнадцатого декабря отмечали день рождения младшей — Елизаветы. Через два дня он уже на церемонии избрания нового «князя-папы», так как умер Бутурлин. Он составляет и редактирует указы и инструкции, в том числе Витусу Берингу, руководителю Камчатской экспедиции, состоявшейся уже после смерти императора. Он очень спешит закончить работу над инструкцией, вынашивая смелые планы, о чем говорит Апраксину:
— Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то есть — о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию.
В последние годы много внимания он уделял работе вместе с кабинет-секретарем Макаровым над «Историей Северной войны» — читал, переправлял, переделывал без конца ее текст. Так продолжалось до его смерти.
