— Два «кроненберга» и пакетик чипсов. Вы принимаете кредитные карты?
— При оплате на сумму не менее десяти фунтов.
Тот пожал плечами.
— Так вы не принимаете карты?
— Я только что сказал — нет. Вы будете есть?
— Нет.
— У вас нет наличных денег?
— Нет.
— Так. Очень хорошо. Вы зашли выпить, но не подумали, что…
Тамара летящей походкой подошла и положила продолговатую ладонь на его голую руку (рукава рубашки он закатал).
— Ангус, горькое пиво кончилось, — сообщила она напыщенным тоном, как будто зачитывая гороскоп.
— Ну как так можно, ради Бога! — Ангус посмотрел на посетителя, потом на Тамару, а потом, исчерпав все варианты, на Айону.
«Вот что значит быть такой задницей и никому не доверять работу с кранами под давлением, — мысленно отметила Айона. — О Господи. Если бы мне хватило ума понять, как…»
— Ну и ладно! Ладно! Боже! — Ангус понизил голос и говорил теперь яростным шепотом. — …Делайте здесь, мать вашу, все сами… — Окинув напоследок всех мрачным взглядом, он снова рывком открыл люк, ведущий в погреб, и исчез там в глубине, как обозленный на мир эльф из бригады Санта-Клауса, не переставая что-то бормотать.
Как только он покинул пределы слышимости, Айона посмотрела на Тамару и закатила глаза.
— Он все утро в таком настроении, с того самого момента… — заговорила она, но тут же умолкла, вспомнив, к кому обращается. Тамара вроде бы ничего не заметила и продолжила работать со следующим клиентом. Айона сердито вздохнула. Боже, как все сложно. Теперь нужно думать, что кому сказать. Когда Крис и Мэри устраивали сцены, то, слава тебе, Господи, не приходилось разговаривать с обоими одновременно.
— Правда? — проговорила Тамара. — Не может быть. Мне он с утра показался таким милым, в этой его красной рубашечке. Четыре двадцать, пожалуйста.
— Четыре девяносто, вообще-то, Там. Вместе с чипсами. — Айона сознательно старалась не злиться на Тамару. Бедняжке Там потребуется поддержка, если Габриэл все же проведет в неофициальной колонке фан-клуба в «Стандарде» тему по поводу телесъемок, — видит Бог, фанов у Тамары всегда хватало.
— Ах да, простите, четыре девяносто. Ох! — хлопнула она себя рукой по голове и улыбнулась Айоне с заговорщическим и немного сумасшедшим видом. В Тамаре были и очень милые черты, которые она старательно скрывала, чтобы не нарушить впечатление от своей ухоженной внешности. — Так вот что значит — влюбиться до умопомрачения! Я и подумать не могла, что это случится со мной!
Айона попыталась улыбнуться и увидела в зеркале, что улыбка вышла не такая, как хотелось бы.
Джим пришел в час дня, и Ангус поставил его работать за стойкой. Тамара и Айона разносили заказы, зал был переполнен, и Ангусу ничего не оставалось, как выйти из погреба и тоже работать за стойкой. Сейчас он немного успокоился, но состояние все еще напоминало кипение на медленном огне.
— Он действительно хочет устроить эти телесъемки, — сказал Ангус, бросив Джиму электронный ключ от кассы. Джим угрюмо прикрепил его к шлевке, понимая, что не судьба ему пропустить полстаканчика и помучить себя, глядя на Тамару. Лодыжка у него все еще болела в том месте, где ее ударило дверью.
— И я понимаю, что за него остается только порадоваться, — продолжал Ангус, наливая в кружку остатки лимонада, чтобы отнести Неду на кухню, — но я просто не могу. Он как раз такой тип… Ну, понимаешь, да?
— Ну да, — подтвердил Джим, который не только никоим образом не мог порадоваться за Габриэла, но и частенько задумывался, а не проверить ли у него допуск к работе на кухне.
— Несмотря на то что наше заведение в этом случае получило бы широкую известность. А такая передача могла бы нас прославить, понимаешь?
— Понимаю.
— Все это так непросто, да?
Ангус, наливавший пиво в кружку, перекрыл кран и посмотрел на Джима.
Джим глядел ему прямо в глаза; он знал, что Ангус так давно с ним знаком, что легко прочтет все его мысли. Ведь столько лет его держали в офисе за дурачка, и вот теперь «Виноградная гроздь» стала для него единственным шансом всем доказать — «Оверворлд», Тамаре, друзьям, родителям, обозревателям ресторанов из журнала «Тайм Аут», — что он Человек. И только дела наладились, как появился Габриэл, основной миссией которого, судя по всему, было доказать Джиму — методом сравнения, — что он просто мышь.
— Ага, — сказал Ангус, крепко по-мужски похлопав его по плечу. — Это непросто.
Глава 21
Кошмарный будильник Ангуса, издававший клокочущие звуки, заиграл в шесть, — едва он бибикнул один раз, как из-под одеяла высунулась рука Айоны, которая перевернула его вверх ногами и с силой ударила об столик — только так можно было воздействовать на сломанную кнопку. Однажды она поставила будильник у себя в студии (в сарайчике), на мольберте, чтобы не пропустить интересный фильм, который шел поздно ночью, и пластиковая кнопка расплавилась под лучами ее мощной лампы, так что теперь для выключения будильника приходилось прикладывать большие усилия, а не просто касаться кнопки сонной рукой, и невозможно было включить режим «дремать». Оставались только две опции — «Вставать немедленно» или «Спать дальше и опоздать на работу».
Она просыпалась и ждала, когда раздастся мерзкое гудение, — мучалась, но ничего не могла поделать. Всегда пробуждалась за пять минут до того, как срабатывал будильник, — вот и этим утром Айона лежала и ждала этого момента, дыша в такт с Ангусом, который спокойно сопел, как большая собака, — она прислушивалась к шуму изредка проезжающих в этот ранний час машин и вспоминала, кто имеет право преимущества на кольцевых развязках. Внутренние часы Айоны срабатывали безупречно, какую бы усталость она не чувствовала. Беспокойство и чувство вины каждый раз брали верх над утомлением. А в это утро она чувствовала и то, и другое. Всю ночь ей снилось, как она стоит в магазине для художников и никак не может выбрать краски, — а в конце она увидела, что сумочка у нее набита украденными из магазина тюбиками черной масляной краски.
В отличие от, скажем, Тамары, Айона не особенно доверяла толкованиям снов, но у нее все же было подозрение, что тюбики с черной краской имели какое-то отношение к заказанному ей подарку для новобрачных, который она так и не начала делать.
Ангус продолжал так же сопеть, укутавшись в белое одеяло, как жирная личинка, а Айона вылезла из кровати, одела те вещи, в которых всегда рисовала, и вышла на кухню; там она накарябала коротенькую записку, чтобы он не думал, что она смылась, покормила кошек, взяла из хлебницы пару кусочков пеклеванного хлеба и отправилась в сарай.
