Выдрав из блокнота два листка, он на каждом быстро нацарапал по нескольку слов; один листок он сунул в дверную щель пасечниковой кухни, а второй понес через улицу к «женскому» дому, который теперь стал уже «общим». Его остановили освещенные окна и голоса в доме; там не спали по-видимому, еще не улеглось возбуждение, вызванное сегодняшними событиями. Визин осторожно подошел, пробрался к крыльцу, придавил листок какой-то деревяшкой…
В записке он благодарил хозяев за приют и волшебную мазь, присовокупив, что серьезные деловые соображения спешно и кардинально меняют его планы «Николай вам объяснит…» А перед Марго и Кь извинялся, что вынужден оставить их, мотивируя свое решение также «серьезными деловыми соображениями», а уходит он так рано, чтобы успеть на утренний автобус, и советует всем немедленно расходиться по домам, так как им, он надеется, теперь предельно ясно, что тайга делает с человеком. Он нарочно написал «тайга», а не «Сонная Марь». Андромедову же он напишет позже, — уже в Рощах или в Долгом Логу, — так он решил, — постаравшись, разумеется, не встретиться с ним.
Стояла тихая глухая ночь. От поднявшейся над западным лесом ущербной луны исходил вялый, холодный свет; небо было безоблачным, в блеклых звездах; на востоке начинало натужно и туманно светлеть. Кое-где сумрачно отсвечивали не успевшие просохнуть лужи. На выходе из деревни он натолкнулся на спящее стадо гусей и отпрянул перед грозно вытянувшимся гусаком. Он далеко обошел стадо, и вот уже оказался на пригорке, на дороге, ведущей в Рощи, где два дня назад они с Андромедовым сделали последний привал перед Макаровым.
— Финита ля комедиа, — полушепотом проговорил он и огляделся, скользнул взглядом по темным пятнам домов. — Финита. А если они мне встретятся, встану за дерево, пропущу и — дальше. Никаких прощальных церемоний. Коля поймет и растолкует остальным… — И несмотря на все еще не прошедшую боль в икрах, он скорым шагом двинулся по дороге.
План его был несложен. Прежде всего: во что бы то ни стало не терять Звягольского из вида — будет ли тот в больнице, или в заключении. Для этого потребуется установить определенные связи — он их установит. И когда Звягольский придет в себя и будет в состоянии говорить, они встретятся. Разговор с ним, его рассказ о том, что произошло в тайге, — по крайней мере, о том, что он сумеет вспомнить, — это теперь самое-самое главное, от этого зависит, в сущности, все остальное. Он скажет Звягольскому: «Будь откровенен, я не выдал тебя». Да, он не выдал, он решил молчать, пусть считают, что пришелец — Боков. Тем более, что там, на лужайке, где все произошло, никто не обратил внимания на то, что он выкрикнул его настоящую фамилию. Он поселится неподалеку от того места, где будет содержаться Звягольский, чтобы удобнее было зондировать почву. Деньги пока есть. А надо будет, он устроится на какую-нибудь работу — он потом посмотрит, чем заняться. У него, к тому же, достаточно надежных приятелей, которые в случае чего помогут. Он напишет потом Тамаре, чтобы окончательно расставить все точки. Наверно, надо бы написать и Тоне, и, может быть даже, встретиться где-нибудь на нейтральной территории. А там будет видно, что и как. И если опять объявится Лина, — он так и думал «если опять объявится» и не мог избавиться от уверенности, что она объявится, — то он теперь сумеет ответить ей. Хватит витать в нестандартных эмпиреях, пора приземляться.
«Я был ученый и по этой причине не мог не верить в свою науку; безнравственно не верить в то, что делаешь, чему отдана жизнь. А потом я был выбит из колеи. Я усомнился. И усомнившись, не мог уже, конечно, делать то, что делал до тех пор, не-мог, чтобы не лгать себе и другим. Поэтому я оказался здесь. Да, я прежде всего предполагал сказку. Но допускал, что, может быть, и не сказка — допускал! И подобно Коле Андромедову допускал также „благотворное влияние“. Что ж! Получилась не сказка и не „благотворное влияние“. Следовательно, в Макарове больше делать нечего. Кончился один этап — начинается следующий…»
Он верил, что Звягольский разъяснит, замкнет эту «цепь развивающихся событий». Просто пока нужно ждать. А ждать можно в любом месте. В том числе и там, откуда будет виден Звягольский. «Вон, вон из Макарова! Все, что можно было, я здесь узнал. Не то, чего доброго, окончательно втянут в авантюру…»
Эти коллективные культпоходчики тоже, надо полагать, вернутся. А что им остается? Саня Звягольский-Боков не мог не остудить их вояжного пафоса.
Интересно все-таки, что погнало их из дому? Какие несчастья или тяготы? Конечно, у любого найдется что забыть, что хотелось бы исключить из памяти. Разве в своем родном городе он, Визин, не встречал, когда был внимателен, на каждом шагу людей, у которых это было буквально написано на лице?.. И вполне вероятно, что среди них могут быть такие, кто и решается вдруг на самое отчаянное, и обдумать-то все как следует некогда, а хватаются за надежду и — вперед. Ничего парадоксального: паломничество в места исцеления издавна в ходу. Разве и теперь не тянутся тысячами на разные источники, родники, ключи, воды, чтобы избавиться от недугов тела и души?.. Но действительно ли все, что они хотят забыть, достойно забвения? Или организм разучился сам справляться?..
Да! Уж слишком порой мы нетерпимы к лишениям, невезениям, недостаткам. Небольшой ущерб — и сразу уязвленность, взыгрывает амбиция, нетерпимость. А как переносится, переживается уязвленность благополучия!.. Потому что воспитаны прямолинейно и на слишком идеальных идеалах, которые на поверку оказываются абстрактными. Наша романтическая воспитательная теория только о том и говорит, что рождены мы для рая и делаем, естественно, рай. Не меньше. Но вот практика суровей. И мы бесимся: как же так!.. Вот откуда берутся недовольные и грустные люди… И как один из результатов паломничество.
Куда они идут? Чего хотят? Рая?
Рая, как минимум…
А что такое в их понимании «рай»? Конечно — полный покой и благоденствие. Лежи себе без забот и тревог и ковыряй в носу; ничто не давит, никуда не надо, ничего не должен… Неужели такой рай им нужен? Неужели именно так они понимают его, таким нарисовался в их воображении после всех учений, нравоучений, наставлений?.. Ну да! — для каждого он, в общем-то, свой, этот рай, каждый видит его, так сказать, по своему образу и подобию. И все-таки можно смело утверждать: у всех общее одно — покой и благоденствие… А ведь не исключено, что кто-то сюда подался, потому что корова дохлого отелила… Но разве они виноваты…
Почему, почему они именно его уговаривали отвести их в рай? Почему, например, не старика Филиппа, который старше и опытнее? Почему не Константина Ивановича, встав перед ним на колени и предложив хорошую плату?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
