Почему, почему они именно его уговаривали отвести их в рай? Почему, например, не старика Филиппа, который старше и опытнее? Почему не Константина Ивановича, встав перед ним на колени и предложив хорошую плату?..
«А потому, брат Визин, коллега, что верят в тебя, научного-разнаучного… В начале, конечно, было слово. Печатное. Начертанное левой ногой разностороннего Коли Андромедова. А потом появился ты — имя, авторитет. И что против этого какие-то там старшинство, опыт, навыки… Печатное слово плюс ученый авторитет — все!.. Какое потрясающее суеверие…»
Потом он стал вспоминать.
Это было семь лет назад: он вдруг получил повестку в суд.
Огромное здание, многочисленные коридоры, залы, кабинеты, вестибюли, таблички «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Визин впервые оказался в таком учреждении; он с трудом нашел нужный ему кабинет, предъявил повестку, в которой значилось, что он вызывается в качестве свидетеля по делу… А дело заключалось в том, что двое студентов украли из лаборатории спирт и распили его в каком-то притоне: сомнительное сборище, пьяная драка, кого-то изувечили… На следствии студенты заявили, что занимаются в его, Визина, лаборатории, в его группе; им нужен был его, профессора, доктора наук, известной личности, авторитет, заступничество, чтобы как-то выкрутиться или, по крайней мере, отделаться полегче. Никакой «визинской группы» не существовало, а просто-напросто доброхотный преподаватель химии Герман Петрович Визин отличил их, предложил прирабатывать в лаборатории по вечерам, а не охотиться за случайными заработками, столь важными для студента; к тому же, работа в лаборатории избавляла их от необходимости делать и сдавать лабораторные работы по предмету, предусмотренные учебным планом. Да, он их отличил, они казались ему толковыми ребятами, он был старше их на какой-нибудь десяток лет. Особенно он выделил одного видного, красивого и способного парня, с которым в неофициальной обстановке был даже на «ты», которому прочил блестящее ученое будущее, каковое в свое время прочили и ему самому. Звали этого студента Александром Звягольским.
Накануне инцидента, днем после занятий, они действительно работали в лаборатории. В одном из шкафов хранился спирт, шкаф надежно запирался, но что значат какие-то там замки для современных молодых искателей истины, которая In vino?..
Его очень раздражил, возмутил вызов в суд, — какие-то, понимаете, пустяки, какой-то вздор, а его дергают, — он даже накинулся на Алевтину Викторовну: спирт был на ее ответственности. Однако как только он оказался в здании суда, раздражение сменилось тягостным, томительным чувством — все здесь было незнакомо, загадочно, даже фантастично и до такой степени чуждо ему, что он сразу же потерял всякую уверенность и впервые подумал, что происшедшее достаточно серьезно. В какие-то минуты он и себя ощущал чуть ли не преступником. Потом он пережил приступ остолбенения, когда узнал, что его любимый Звягольский, этот красивый и талантливый юноша, эта бессомненная звезда в будущем, был уже судим: сразу после школы он год находился в колонии за хулиганство…
В коридоре толпились, расхаживали, уединенно стояли, притулясь к стене или подоконнику, какие-то странные люди со странными лицами, в странных одеждах. Кто они, откуда? Почему он, любивший прогуляться пешком, не встречал их на улицах, в магазинах, в кафе, почему не видел в студенческих и иных аудиториях? Или они собираются именно в этом здании? А может быть, дело в том, что — октябрь, люди только что сменили летние одежды на осенние, на улице слякотно, идет дождь, и потому так мрачно все, так приглушенно, так призрачно… И какое может быть веселье или хотя бы обычное уличное выражение лиц, когда в зале за стеной идет суд?..
Вон та разноцветная компания молодых людей, коротко и отрывисто переговаривающихся, по всему — договаривающихся, помятые физиономии, глаза бегают по сторонам, кто-то покуривает в рукав…
Одинокая женщина с тяжелым отсутствующим лицом, безжизненные отвислые губы, коричневые подглазицы, темный платок, темный поношенный плащ — как на похоронах…
Вызывающая пара, он и она, — яркая, ухоженная, нагловатые усмешки, претенциозность, уверенность; у нее — избыток бижутерии, у него бицепсов…
Ковыляющий туда-сюда мужичок с тростью, тщедушный, потрепанный, безуспешно пытающийся отыскать собеседника…
Приземистая, полная старушка в джинсах и плюшевом допотопном полупальто…
Какое-то соплячье…
Еще одна женщина неопределенного возраста, в темных очках, простоволосая, небрежно причесанная; к ней то и дело кто-нибудь подходит, что-то спрашивает, отходит… Их немало здесь, людей неопределенного возраста…
Парень с пластырем над бровью; рядом — две остролицые, тонкогубые, похоже — мать и сестра…
Тихий человек в углу, в надвинутой на глаза шляпе, кожаная куртка расстегнута, на лацкане пиджака видны орденские планки; читает газету…
Лица, лица…
И что-то у всех одинаковое, отмеченное одной печатью — подневольности какой-то, что ли, скрытой или явной, настороженности, надежды… «Надежда, — подумал Визин. — Кто-то, кажется, изрек так: моя надежда в том, что я надеюсь, ничего не сбудется из того, на что я надеюсь… А как выгляжу я?..»
К нему нерешительно приблизилась одинокая женщина в черном, дряблые губы ее задрожали, задвигались; она понимает, что это, конечно, бестактно, но она знает, что он — их преподаватель, Алеша так всегда отзывался, он, конечно, виноват, так нелепо, неожиданно все, и она виновата просмотрела, он всегда был таким домоседом, серьезным, уравновешенным, у него столько книг по химии, и может быть, эту историю со спиртом не нужно особенно выпячивать, они ведь могли и без того спирта выпить где-то, знаете, как это теперь у современной молодежи, и потом — этот подвал, как они туда попали, они ведь принесли с собой не только спирт… Визин постарался выдавить из себя что-то вроде того, что сделает все возможное, что надо успокоиться… Она, извинившись униженно, отошла… Алеша — это был второй, друг Звягольского…
Лица в коридоре. Лица затем в зале суда — все те же: странные, чуждые. И преимущественно — женщины, И все судейские — тоже женщины.
Визин с трудом узнал своих подопечных. Они вначале избегали встречаться с ним глазами, а потом, словно им что-то впрыснули, стали пялиться откровенно, требовательно, настойчиво, почти развязно. Особенно Звягольский. «Мы, химики, коллега, должны…» — вертелось в голове у Визина, когда он отвечал на вопросы судьи, прокурора, адвоката… Потом ему предложили сесть, и он выбрал место подальше от других и стал слушать, что и как говорят эти подходящие один за другим к судейскому столу странные личности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
