— Теперь нарежь зубровки, — говорит Морагу, не оборачиваясь. — И чем длиннее, тем лучше.
— Это еще зачем?
— Связывать кости.
Я ожидаю от него дальнейших объяснений, однако он картинно игнорирует меня. Все-таки иногда я с ностальгией вспоминаю те дни, когда приходился ему боссом, а он еще не стал шаманом.
Что ж, я достаю складной нож и плетусь на жатву зубровки, что Эгги выращивает возле колодца. Под посевы отведен довольно приличный участок, радующий глаз яркой зеленью — время от времени я сам его поливаю. Я срезаю несколько небольших пучков, не забывая воздать благодарность и растениям, и художнице.
По возвращении я вижу, что у нас появились зрители: с пяток собак Эгги и с десяток ворон, прогуливающихся вдоль гребня или разместившихся на ветках деревьев. А прямо над нами лениво выписывает круги ястреб. Обычные вороны тоже кружили бы в небе, не давая ему покоя, однако большинство черных с серым пернатых созданий из Желтого каньона — майнаво. Во всяком случае, так утверждает Морагу, и тут спорить с ним я не берусь. Согласно сказкам, что рассказывают у костра, майнаво называют ястребов «тио», то есть «дядюшка», и обращение это почтительное. Очевидно, «дядюшки» обладают немалым влиянием, и майнаво стараются лишний раз им не докучать. Собственно, по этой причине вороны сейчас и держатся внизу, а не мечутся суматошно по небу.
Под руководством Морагу я заплетаю стебельки в веревочки и завязываю концы, чтобы они не разошлись. А затем с помощью этих веревок связываю ребра карнегии в грубое подобие скелета высотой сантиметров сорок.
Теперь мне понятно, что шаман подразумевал под «костями».
Морагу окидывает взглядом ворон:
— Ни у кого случайно не заначено вороновых перьев?
Одна из птиц срывается с ветви карнегии и летит на север.
— Мне нужно четыре! — кричит ей вслед шаман.
— Четыре? — переспрашиваю я.
— Ну конечно, — кивает он. — Священное число.
В ожидании вороны я, следуя наставлениям Морагу, наполняю пустое ведро накопанной им землей и добавляю воды. На поверку местная почва оказывается глиной: сухие комочки расходятся в жидкости, образуя вязкую грязь.
— Слишком много воды, — замечает шаман.
Я послушно добавляю еще сухой глины и замешиваю массу пальцами, стараясь добиться требуемой густоты. Пока я вкалываю под палящим солнцем, Морагу нежится в тени скалы, закинув руки за голову и поглядывая на меня из-под полуопущенных век. Собаки пристроились рядом с шаманом и, похоже, задремали. Вороны вовсе не обращают внимания на жару — болтают между собой и наблюдают за процессом, — а у меня рубашка липнет к спине.
Когда глина становится достаточно густой, шаман подает голос:
— Нужно добавить в смесь что-то от тебя. Слюна подойдет, но кровь была бы лучше.
— А это за каким чертом?
— Чтобы создать связь между тобой, вороновой сестрой и глиняной куколкой, которую ты ваяешь.
Он поднимает голову и не сводит с меня взгляда, и тогда я плюю в ведро. Резать себя я не собираюсь, коли в том нет необходимости.
— Еще!
Я снова плюю.
— Должно хватить.
Я снова принимаюсь замешивать глину. И как раз когда Морагу выражает удовлетворение достигнутой консистенцией, возвращается ворона с четырьмя длинными черными перьями. Шаман благодарит птицу и обращается ко мне:
— Так, меж тем мы стремительно приближаемся к точке невозврата. Ты по-прежнему уверен, что хочешь завершить?
— Я же сказал, что сделаю это.
— Ну да, сказал.
Я начинаю прилеплять глину к каркасу из карнегии, даже не пытаясь придерживаться реалистичности. По ходу дела Морагу наставляет меня не забывать думать о Ситале и воображать, будто каждый добавляемый мною комок глины — это призыв к ней.
— Выглядит неплохо, — подытоживает он.
Может, и неплохо, но точно не обаяшкой.
Шаман втыкает в головку куклы четыре пера наподобие венца вождей. Я осматриваю плод своих трудов и добавляю чуточку глины в качестве носа, делаю две дырки-глаза и большим пальцем вывожу подобие улыбки. Морагу тем временем сворачивает сигаретку и закуривает, после чего развеивает дым на четыре стороны света.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Усевшись на корточки, я вновь критически разглядываю поделку. Добавленные черты лица окончательно превратили куклу в страшилище, и мне остается лишь надеяться, что внешний вид действительно не важен, как говорила Ситала. Лучше мне все равно не сделать, так что придется довольствоваться этим плодом своего труда.
Потом я нетерпеливо оглядываюсь. Вообще-то я не прочь полежать в тенечке, а еще лучше — поспать.
— И сколько нам ждать результата?
Морагу пожимает плечами.
— У майнаво время течет по-другому. Но если ей все еще нужно тело, долго ждать не придется.
Он начинает поправлять одно из перьев, но вдруг замирает, вскинув голову. Секунду спустя я тоже слышу звук. Шум двигателя пикапа. Собаки вскакивают и несутся к дому, во дворе которого останавливается машина. Грузовичок я узнаю — это одна из старых калош Рувима, на которых работают его псовые братцы. Водительская дверца распахивается, и наружу выбирается Джек Молодое Дерево. Он подходит к кузову и вытаскивает из него чемодан. Собаки окружают парня плотным кольцом и старательно обнюхивают.
— Похоже, Эгги вернулась, — предполагаю я.
— Не думаю. На этой развалюхе все кости отобьешь, Рувим никогда бы не посадил в нее Эгги.
Морагу прав. Когда пассажирская дверца открывается, из машины выходит не художница, а журналистка, которая в ином мире угодила в мое сознание. Лия Хардин. Я радуюсь, узнав наконец, что прыжок с обрыва ей нисколько не повредил. Но затем задаюсь вопросом, что же она здесь делает.
— А вот это интересно, — изрекает шаман.
Я киваю.
— Как она здесь оказалась?
Парочка ворон поднимается в воздух и устремляется к дому, словно решив разузнать для нас ответ.
2. Лия
Выбравшись из кабины, Лия замерла: собаки! Реагировать на их бурное приветствие с той беззаботностью, с какой принял его Джек, ей пока трудно. Заметив, как вытянулось лицо женщины, паренек, доставая из кузова ее чемодан, ободряюще улыбнулся:
— Да они добрые, не кусаются.
Лия улыбнулась в ответ и неожиданно для себя расслабилась.
— Да я знаю, я приезжала сюда. — Она огляделась — той, кого она искала, не было. — Я даже подружилась с одной из этих собак, с Руби, но сейчас ее почему-то не видно…
Паренек, как ни странно, выслушал это откровение молча, и Лия взглянула на него: жизнерадостная физиономия Джека превратилась с горестную маску.
— Да, ее больше нет с нами.
Лию словно ударили в грудь. Ей действительно понравилась Руби — и собака, и девушка, — и она заранее предвкушала общение с ней.
— Что случилось?
— Ее сожрала эчисера.
— Кто?
— Эчисера. Колдунья, которая может повелевать духами.
Джек быстро отвернулся, и прежде чем писательница успела попросить его объясниться, понес ее багаж к двери. Она торопливо зашагала за ним, все так же сопровождаемая собаками. Паренек поставил чемодан на крыльцо и вытащил из кармана клочок бумаги:
— Это телефон лавки моего дяди Рувима. Если вам или Эгги что-нибудь понадобится, позвоните, и вам все доставят.
— Спасибо. Я…
Джек не дал ей продолжить и выпалил:
— Мы все очень признательны вам за помощь. Понимаете, Эгги тут очень уважают, — и с этими словами он рванул к пикапу.
Лия так и осталась стоять возле крыльца в компании собак. Паренек сдал машину назад и помахал ей рукой, женщина машинально ответила ему тем же. Затем грузовичок покатил прочь, поднимая за собой клубы пыли. Писательница взглянула на стаю у ног:
— Может, кто-нибудь из вас захочет превратиться в человека и все мне объяснить?
Однако животные упорно продолжали вести себя как самые обыкновенные собаки. Пара из них еще раз ткнулась носами ей в ноги, а затем вся стая затрусила назад в пустыню, откуда ранее и появилась. С крыши крыльца вспорхнули две вороны и полетели следом. Лия чуть отошла от дома и, прикрыв от солнца глаза рукой, стала наблюдать за собаками. Те, преодолев заросли кустарника, направились к большому пятну вытоптанной земли с кострищем по центру. Дальше высились красные скалы и виднелись скатившиеся с них валуны. А у кострища находилось двое взрослых парней: один стоял на коленях, а рядом на земле сидел другой. Через пару мгновений Лия узнала обоих: шаман Морагу и Стив Коул.
