Да и другие теперь не на много от него отстают. Так что придется, по сути, все начинать сначала.
Он усмехнулся, поднялся с кресла и снял свой форменный жилет.
– Но ничего, – проговорил ободряюще, – все еще впереди. Не вешайте носы… Духота сегодня просто немыслимая. Вы здесь, внутри тримарана, настоящие счастливчики… Да вы не огорчайтесь, – успокаивал он экипаж. – У вас в запасе пять зачетных часов. И упрямства вам не занимать. А “Семен Гарькавый” даже “при десяти новых стартах даст форы любому паруснику. Пусть только ветерок появится. Лично меня больше огорчает третья неприятная новость: намеченный на завтра сеанс видеосвязи, к сожалению, пока откладывается. Вы будете находиться очень далеко от расчетной точки.
– Да, – спохватился Аксенов. – Есть еще одно весьма важное обстоятельство. На центральном плато Гвианы сегодня с утра разразилась песчаная буря. Дует сухой горячий ветер, который здесь, как и на побережье Африки, называют “хамсин”. Очень редкое на этом континенте, но исключительно пакостное явление природы. Не исключено, что отголоски бури дойдут и сюда, тем более, что барометр начал падать, – кивнул он на прибор, стрелка которого чуть-чуть дрожала. Посидев в рубке управления еще несколько минут, Аксенов поднялся.
– Пойду посмотрю, что делает Сережа.
Однако очень скоро Андрей Иванович вернулся.
– И Таня, и сын спят сном праведников. Будить не стал. Пусть отдыхают. Завтра непременно наведаюсь, протянул он поочередно руку обоим капитанам и стал одевать жилет.
Уже стоя на носу своего катера, Андрей Иванович вдруг замахал рукой.
– Стоп машина! Олег Викторович, а где Джек? В кубрике я его не видел…
Аксенов вернулся на тримаран. Несколько раз ласково позвал собаку, но Джек не откликнулся привычным лаем, как делал это обычно.
Стараясь не разбудить спящих, они осмотрели все закоулки в кубрике, потом в коридорах и рубке. Нашли его в душевой кабине под скамейкой. Джек лежал, спрятав голову в лапы. Аксенов принес ему баночку с водой.
Джек взглянул на хозяина тоскливыми глазами, приподнял голову, обмакнул в воду язык и пополз еще глубже под скамейку.
Было душно и как-то гнетуще тихо.
Олег открыл кран, думая, что собака хочет под душ, но Джек не вылез из своего укрытия.
– Ладно, пусть отлежится. Видимо, это от жары, – сказал Аксенов. – Ну, а мне, к сожалению, пора на плавбазу.
Проводив комиссара, они поспешили плотнее задраить за собой верхний люк – духота за стенами корпуса тримарана была нестерпимой.
– Сорок три выше нуля, – покачал головой Винденко. – А ведь уже далеко за полдень.
Они снова углубились в прерванное шахматное сражение.
В рубку поднялась Таня.
– Я не ослышалась? Мне почудился голос Андрея Ивановича. И не спала, вроде сознавала, что кто-то ходит по кубрику, что-то ищет, а глаз открыть не могу… И сейчас в затылке тяжесть, голова просто разламывается.
– Не мудрено, – ответил Александр Павлович. – Давление за час упало на пятьдесят пять миллиметров. А комиссар наш действительно был здесь. Почти час. Не захотел вас с Сережей будить.
– Сколько же это я спала? С обеда до самого вечера… Как быстро темнеет сегодня!
Олег посмотрел на часы.
– Что ты, Танюша, какой вечер? Пока только четверть пятого.
Он оторвался от шахмат, удивленно осмотрелся вокруг.
– В самом деле, Александр Павлович, темнеет. Что-то с часами, наверное. Крепко же мы с вами увлеклись!
– Погоди, Олег Викторович, дело не в часах. На моих столько же. И на индикаторе ровно четверть пятого.
Однако ясно-голубой еще четверть часа назад свод неба действительно быстро меркнул, словно покрываясь темно-желтой пленкой, которая с каждой секундой сгущалась, как бы сжимая пространство вокруг “Семена Гарькавого”. Далеко на западе сквозь эту желтую мглу едва угадывался расплывшийся красноватый диск солнца. Превратились в призраки, а потом вслед за солнечным диском вовсе исчезли небоскребы Джорджтауна и огромные океанские лайнеры на рейде. Черный, как смола, зловещий мрак окутал море и небо. Но длилось это недолго. Уже через пять-шесть минут по прозрачному куполу рубки, по парусам и пластику палубы что-то застучало едва слышно, издавая одновременно странный шорох, напоминающий возню полевки в снопе сухой пшеницы.
– “Хамсин”, – тихо сказал Винденко. – Добрался-таки от Гвианы сюда, в наш, как сказал Андрей Иванович, тихий уголок. Теперь становятся понятны и поведение Джека, и головная боль Тани, и непробудный сон Сережи. По-видимому, в рубке управления эффективность работы нашего кондиционера значительно выше, чем в кубрике. Это надо учесть в дальнейшем.
Черная стена песчаных туч вскоре посветлела. Все вокруг стало серым, пушистым. Видимость расширилась на целый кабельтов. На море просочился бледный, какой-то мертвый солнечный свет, и серо-зеленые впадины между легкими волнами зияли чернотой, словно страшные бездонные провалы. Небо, нависшее над тримараном минуту назад так низко, что, казалось, касается парусов, теперь отодвинулось, разорвалось на серо-зеленые хлопья, все больше приобретающие первоначальный цвет мглисто-желтоватой пленки. Вершины мачт, снасти и кромки парусов фосфоресцировали.
Но ни бури, ни шторма, ни просто крепкого ветра на “Гарькавом” так и не дождались. Их только отнесло от берега на пять миль. Промчавшись в верхних слоях атмосферы, “хамсин” выбросил в океан, словно ненужный мусор, тысячи тонн песка, поднятого в саваннах Гвианы, и умчался дальше на северо-восток, либо исчез совсем, насытившись тропической влагой Атлантики.
Еще семь дней болтались они по застывшему в удивительной неподвижности морю, то приближаясь почти вплотную к Джорджтауну, то удаляясь от берега во время отлива. Утром восьмого июня небо затянули серые тучи. К полудню стал накрапывать дождь и одновременно подул долгожданный северо-восточный ветер. Сначала робко, а потом все сильней и сильней погнал он тримаран давно рассчитанным курсом, и судно послушно устремилось вперед, раскрыв попутному нордосту все свои паруса.
Два дня за “Семеном Гарькавым” почти неотступно в зоне прямой видимости шли катамаран “Тирд Тертл”, яхта “Критерио-20” и болгарская “Кароли”. Аксенов рассказывал, что “Критерио-20” основательно отремонтировали на борту плавбазы, однако, учитывая, что виновен в этом был локальный ураган, о котором испанцы, как и другие участники, не получили предупреждения, ее команде отсчитали всего триста двадцать очков – ровно столько, на сколько отстала она от лидеров регаты.
В последнее свое посещение Андрей Иванович передал друзьям целую пачку советских газет и журналов, и все с интересом читали репортажи и заметки корреспондентов о старте и первом этапе состязания, рассматривали снимок, который, по словам Андрея Ивановича, обошел все крупнейшие газеты мира. На нем очень удачно был запечатлен момент выхода на стартовую отметку “Семена Гарькавого” перед бесконечным строем парусников, еще застывших в напряженном ожидании последнего выстрела стартовой пушки.
Утром следующего дня экипаж тримарана уже не увидел у себя за кормой
