Мне никогда не доводилось провести с любовником всю ночь, без боязни наступающего утра. И наши ночи, в блаженстве ласк, вина, разговоров и смеха, делали меня такой счастливой, как никогда в жизни.
— Ах, Беатрис, — говорил Джон Мак-Эндрю, с шутливой грубостью прижимая мою голову к своему плечу, — я так долго ждал тебя.
Затем мы засыпали.
А утром, запивая свежеиспеченные булочки крепким кофе, он заявлял: «Беатрис, пожалуй, мне нравится быть женатым на тебе». И мое лицо расцветало в улыбке, такой же теплой и искренней, как его, а лицо горело радостью.
Так же как первые дни нашего брака, радостно, нежно и весело прошли и первые месяцы. Джон имел до меня любовниц, но, когда мы были вместе, нас охватывали совершенно особые чувства. Смесь нежности и чувственности делала наши ночи незабываемыми, но и дни наши были не менее счастливыми. Это в большой степени было связано с постоянной готовностью Джона посмеяться по любому поводу: надо мной, над собой, над окружающими. Он мог рассмешить меня в самые неподходящие минуты: когда мы слушали жалобы старого Тайка или сумасбродные прожекты Гарри. Я едва могла сдержать смех, видя, как Джон позади Тайка почтительно стягивает свой картуз, имитируя поведение старика, или с энтузиазмом поддакивает Гарри, когда тот упивается планами постройки громадной оранжереи для выращивания ананасов.
В то счастливое время, а оно продолжалось всю зиму, мне казалось, что мы женаты уже много лет и что будущее лежит перед нами, ясное, прямое и легкое, как переход по заботливо проложенным камешкам через небольшую речушку.
Подошло Рождество, и все арендаторы были приглашены на традиционный бал. В других богатых поместьях крестьяне тоже приглашались на такие балы, где они могли, стоя у стены, почтительно следить, как веселится и танцует знать, но у нас в Вайдекре все делалось по-другому. Во дворе конюшни мы устанавливали на козлах громадные столы и ставили скамьи, затем разжигался большой костер, на котором зажаривали целого быка. После того как каждый хорошо угостился и напился свежесваренного эля, столы раздвигались и мы, сбросив теплые зимние полушубки, танцевали в лучах неяркого зимнего солнца.
На этом первом после папиной смерти балу, который был устроен в погожий зимний день, мне как невесте полагалось танцевать в первой паре со сквайром. И, послав извиняющуюся улыбку Джону, я подала руку Гарри и закружилась в его объятиях. Следующей парой были Селия, выглядящая до умопомрачения красивой в королевском синем бархате, отделанном лебяжьим пухом, и мой любимый Джон, готовый на ласковую беседу для Селии и на тайную улыбку, предназначенную только для моих глаз.
Грянула музыка. Это были всего лишь скрипка и альт, но играли они неудержимо весело, и мои малиновые юбки развевались и кружились так же неудержимо. Затем мы с Гарри хлопнули друг друга в ладоши и встали, образовав проход для следующих пар.
— Ты счастлива, Беатрис? — спросил Гарри, глядя на мое смеющееся лицо.
— Да, Гарри, я счастлива, — произнесла я с ударением. — Вайдекр процветает, у нас обоих счастливые семьи, мама спокойна. Мне больше нечего желать.
Гарри улыбнулся еще шире, и его лицо, сильно пополневшее из-за мастерства повара Селии, стало еще благодушней.
— Отлично, — сказал он. — Как хорошо все повернулось для каждого из нас.
Я улыбнулась, но ничего не ответила. Я знала, что он хочет мне напомнить о том сопротивлении, которое я высказывала при мысли о браке с Джоном. Но я знала, что он также думает о моем обещании никогда не оставлять ни его, ни Вайдекр. Гарри одновременно и желал, и боялся тех ночей, когда оставался наедине со мной в потайной комнате на нежилом этаже западного крыла. Со времени моего замужества я побывала там с Гарри два или три раза. Джон свято верил в мои уверения о необходимости поздней работы, к тому же ему самому иногда приходилось задерживаться допоздна у постели роженицы или смертельно больного пациента.
Я не успела ничего ответить, как подошла наша очередь танцевать. Мы весело кружились, затем опять хлопали в ладоши, и Гарри вертел меня снова и снова, так что под конец мои юбки взметнулись вихрем огненных красок, но тут я побледнела и пошатнулась.
В то же мгновение Джон оказался рядом со мной, за ним выросла озабоченная Селия.
— Ничего, ничего, — задыхаясь, проговорила я. — Если можно, стакан воды.
Джон щелкнул пальцами лакею, и тут же в моих руках очутился темно-зеленый стакан с ледяной водой, так приятно охладивший мои пальцы, а затем и пылающий лоб. Я ухитрилась улыбнуться Джону.
— Еще одно чудотворное лекарство, изобретенное талантливым молодым доктором, — сказала я.
— Это лекарство оказалось чудотворным, так как я предвидел болезнь, — ответил Джон тихим, теплым голосом. — Я думаю, тебе достаточно танцевать на сегодня. Пойдем, посидишь со мной в зале. Оттуда тебе все будет хорошо видно, а танцев на сегодня для тебя достаточно.
Я кивнула и взяла его под руку. Джон не произнес ни слова, пока мы не уселись у окна, выходившего во двор. Нам подали по чашке крепкого кофе.
— Итак, моя милая насмешница, — продолжил он, протягивая мне кофе, приготовленный как я особенно любила: без молока и с коричневой патокой вместо сахара. — Когда ты собираешься сообщить добрую новость своему мужу?
— Что, собственно, ты имеешь в виду? — Я широко раскрыла глаза в насмешливой наивности.
— Не надо, Беатрис, — уверенно продолжал он. — Ты забываешь, что говоришь с блестящим диагностом. Я вижу, как каждое утро ты отказываешься от завтрака. Я вижу, что твоя грудь стала полнее и тверже. Тебе не кажется, что пора сказать самой то, о чем мне давно сказало твое тело?
Я пожала плечами, продолжая глядеть на него поверх чашки.
— Ты — диагност, ты и говори.
— Очень хорошо, — сказал он. — Я думаю, это очень удачно, что мы не стали откладывать свадьбу. Я ожидаю сына. И думаю, что он может появиться в конце июня.
Я нежно улыбнулась ему. Конечно, это не был Ральф. И он не был сквайром. Но Джон был очень дорог мне.
— Ты счастлив? — спросила я.
Он соскользнул со стула и опустился на колени рядом со мной, обнимая меня за талию. Он прижался лицом к моей надушенной шее и к действительно пополневшей груди, особенно заметной из-за того, что я сильно затягивала талию.
— Очень счастлив, — произнес он. — Еще один Мак-Эндрю для «Линий Мак-Эндрю».
— Это будет мальчик для Вайдекра, — мягко поправила я.
— Деньги и земля, — задумался он. — Сильное сочетание. Такое же, как красота и ум. Он будет образцом совершенства!
— К тому же месяцем раньше положенного срока, — безмятежно сказала я.
