Этот мужчина поцеловал Маргариту в губы, и она охотно приняла поцелуй. После чего оба направились в продуктовый магазин...
Я ждал. Чего — не знаю. Наверно, хотел увидеть сквозь стенки белого фирменного пакета, что они взяли на ужин. Взяли немало. Сели в машину и уехали...
Вот и все.
Вот, значит, кто у нее — настоящий...
У этого мерзавца только и есть, что кошелек с “мерсом”, говорил я себе, деньги иссякнут, машина врежется в столб и слетит с виадука! Или же он через год присмотрит себе другую шестнадцатилетнюю. Им не быть вместе, им не быть вместе! Маргарита набьет себе шишку на лбу, затормозит и задумается... Dum spiro, spero...
Я бормотал эти слова, пока не сделалось темно. Где меня носило чуть ли не до полуночи — не знаю и знать не хочу. Сумка арестована, Васька играет в конспирацию, Маргарита все равно что умерла... Dum spiro, spero...
Домой иди, кретин, сказал я себе. Иди домой, выспись на нормальной постели, утром прими душ, и жизнь начнется сначала. Dum spiro, spero, кретин!
Час был неведомый. Бабуля наверняка давно спала. Я хотел пробраться к себе в комнату, не зажигая свет в прихожей. Казалось бы, что может быть проще и благородней такого желания?
Я сделал от двери всего один шаг — и тут что-то мокрое, тяжелое и со странным запахом весомо шлепнуло меня по лицу, залепило глаза и рот!
— Полтергейст! — подумал я, причем подумал именно так — воплем. У нас побывал дед-вонючка и разбудил мокрый полтергейст!
Я зашарил в воздухе руками — всюду было мокрое, непроходимое, тяжелое и гнусное! Как будто я попал в внутренности к какой-то вселенской лягушке! Оно пыталось спеленать меня, оно своей тяжестью хотело сбить меня с ног и швырнуть на пол. Я треснул кулаком — но оно подалось, кулак проехал куда-то не туда, меня развернуло...
Вдруг я сообразил — изгоняют же священники всякую нечисть молитвой! Заклинаний я не знаю, загадочных способностей, как Таир, не имею, но молитва?!
— In nomine Patris, et Fili, et Spiritus Sanctum!.. — заголосил я сквозь мокрое щупальце, а может, ласту, залепившую мне рот. Именно по-латыни, потому что русские слова провалились куда-то в щель между извилинами. Из всего латинского “Отче наш” я знал, разумеется, только эти начальные слова — почему и заткнулся.
Полтергейст мне попался необразованный — то бишь, я ему попался... Латынь на него не подействовала, а если и подействовала — то лишь озлобила. Он обдал меня холодом!
И я понял, что настал мой смертный час.
— Бабуля-а-а-а! — уже вне всякой латыни и вне всякого соображения, завопил я. Но жива ли бабуля, не захлебнулась ли и она в ледяных волнах полтергейста? Ведь когда я орал по-латыни, она не отозвалась!
— Иго-ре-е-е-чек! — донеслось чуть ли не с того света.
— Бабуля! Что это, бабуля?!
— Сейчас, сейчас!
Жива! И прогонит полтергейст ко всем чертям собачьим!
В этот миг я веровал не в силы добра и зла, но в бабулю, которая способна шваброй вымести полтергейст из квартиры и плюнуть ему вслед.
Сквозь мокрое и холодное забрезжил свет! И я устремился к нему!
— Что ж ты так поздно, Игоречек? — вдруг запричитала бабуля. — Ой, да стой же ты, где стоишь! Веревку оборвешь!
Какую, к лешему?.. Какую веревку?..
Вдруг мое лицо непостижимым образом освободилось от, казалось, навеки прилипшей мокрой оплеухи, и я увидел бабулю в халате.
Она собирала в крупные складки развешенную поперек всей прихожей свежевыстиранную портьеру из синтетического бархата. Вторая висела на паралелльно натянутой веревке. Человека, входящего впотьмах, и должно было занести как раз между здоровенными и тяжелыми мокрыми полотнищами.
— Сколько же можно пыль копить? — оправдывалась бабуля. — Я уже давно запланировала!..
— Вот и собралась... — пробормотал я, спасенный, но еще не способный воспрять к новой жизни. Ну да, бабуля уже полгода долбит про эти окаянные портьеры. Угораздило же ее взяться за стирку, когда вся городская нечисть активизировалась!
Купание в портьерах подействовало на меня вразумляюще — я понял, как вызволить с Базы хронодесанта свою сумку
Исходя из того, что нечисть по ночам колобродит, а по утрам отсыпается, я встал довольно рано и поехал в тир — искать Сафари. Пришлось обождать — но, когда он явился, проблема решилась стремительно. Сафари позвонил какому-то Аэглору и велел ему послать Хольгера с Фродо на Базу за сумкой. Я пытался компенсировать затраты на транспорт, но когда Хольгер прибыл с сумкой не просто на джипе, и даже не на навороченном джипе, а на расписанном вручную всякой средневековой символикой, я понял, что ролевушную тусовку умом не понять и деньгами не измерить. Такая вот роспись стоила не менее десяти долларов за квадратный дециметр...
Как быть дальше — я попросту не знал.
Очевидно, жизнь продолжалась. Следовало сдавать снимки в редакции, делать новые, покупать и читать книги, трижды в день питаться. Если Васька захочет — сам меня найдет!
И я несколько дней прожил такой вот растительной жизнью, возможно, неделю, а может, и полторы, или даже месяц, — я ведь теперь измеряю время не календарем, а графиком работы шести бухгалтерий, где получаю гонорары...
И с каждым днем я все яснее понимал, что эта жизнь — какая-то не моя. Нельзя, чтобы все дни были одинаковые! Нельзя, чтобы от этих дней оставались лишь пластиковые папки с карманами, в которых копился фотоархив! Нельзя, чтобы менялись кадры в объективе, и ничего более!
Если быть совсем честным — нельзя и без надежды, что вот еще пройдет два года, Маргарите исполнится восемнадцать...
И нельзя, будь я неладен, в полном душевном раздрае повторять, как попугай — dum spiro, spero!
Нужно что-то другое!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СЛЕДОВАТЕЛЬ ГОРЧАКОВ НАХОДИТ ПАПОЧКУ!
— Слыхал? — налетел на Васю стажер Уфимский. — Какой скандал в “Джунглях”?!
Физиономия у стажера была такая, как будто скандал развернул всю биографию страны России в нужном направлении.
— Который по счету? — осведомился Вася.
— Ну!.. — Уфимский сгорал от нетерпения развеселить старшего коллегу.
“Джунгли” — это было такое место, где рейды по отлову наркоманов следовало проводить каждый вечер — свеженького улова хватило бы на кучу отчетов. Вася неоднократно добирался до самого высокого начальства и требовал закрыть этот притон. И вот, не прошло и пяти лет, притон закрыли. Случилось это две недели назад, и владельцы “Джунглей” только-только освободили помещение от мебели, а вывеску снимать, похоже, вообще не собирались.
Эта вывеска изображала Африку в духе Корнея Чуковского, там впритирку скалились на пешеходов обезьяна, слон, удав, крокодил и, кажется, носорог. Малые дети не могли равнодушно проехать мимо в своих нарядных колясочках...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
