К концу III тысячелетия нормой был моногамный брак, где муж и жена были почти равноправными партнерами. Почти – потому что, например, при отказе жениха от вступления в брак он возвращал полученные при помолвке подарки и терял те деньги, которые были выплачены отцу невесты при помолвке. Если же разрыв происходил по инициативе невесты или ее родителей, отвергнутый жених получал от них вдвое большую компенсацию.
Когда девушка выходила замуж и вступала «в дом мужа», она приносила с собой приданое. Оно оставалось ее собственностью, перед смертью она по своему усмотрению делила его между детьми. Если умирала бездетная женщина, часть принадлежавшего ей имущества возвращалась ее отцу.
Не все браки оказывались счастливыми. Как говорилось в шумерской пословице:
Счастье – в женитьбе, а подумав – в разводе.
Среди судебных документов немало текстов, посвященных бракоразводным делам. Удовлетворяя иск о разводе, суд назначал пострадавшей стороне денежную компенсацию. Иногда суд лишь утверждал полюбовное соглашение расстающихся супругов, иногда обязывал неподатливого мужа выплатить компенсацию, а иногда…
Дитилла. Лу-Уту, сын Нибабы, отослал от себя Геме-Энлиль. Геме-Энлиль предстала [перед ним и] сказала ему: «Клянусь царем! Дан мне Юсиклей серебра, и я не буду подавать на тебя жалобу». Лу-Уту Юсиклей серебра выплатил, [о чем] Дугеду [и] Унила, земледелец, присягу принесли…
То, что в этом документе нет судебного постановления, означает, что жалоба жены, согласившейся на полюбовное решение спора и принявшей деньги, была отклонена.
Согласно тексту другого судебного протокола, муж имел право прогнать от себя жену, не выполнявшую своих супружеских обязанностей:
Дитилла. Лу-Баба, сын Элаля, прогнал Нинмизи, дочь Лугальтиды, пастуха. В том, что Элаль сказал Лугальтиде: «Твоя дочь должна выйти замуж за моего сына» – и что Нинмизи тем не менее в качестве его жены на его [Лу-Бабы] ложе не пришла, поклялся Лу-Баба. Ур-Баба [был при этом] судебным исполнителем. Энси был Урлама.
Нинмизи не была присуждена компенсация, поскольку ее несостоявшийся муж заявил под присягой, что она не выполняла своих супружеских обязанностей.
В древнейшие времена измена жены, возможно, не считалась слишком большим проступком. Может быть, играла роль свобода, которой пользовалась женщина до вступления в брак. Девушки в древнем Шумере, как и юноши, могли свободно выбирать себе партнеров. Лишь к концу III тысячелетия (не исключено, что это произошло под влиянием семитских народов) неверность жены стала рассматриваться как преступление; ее ждала смертная казнь через утопление. Другие же традиционные права и привилегии женщин продолжали сохраняться. Так, женщины могли руководить собственными предприятиями (знаменитая легендарная царица Ку-Баба была корчмаркой; собственные дела вели жены правителей Лагаша), имели власть над детьми. Специальная оговорка в брачном контракте могла оградить жену от кредиторов мужа, с которыми он вел дела до вступления в брак. Без согласия жены муж не мог распоряжаться ее имуществом. Но вместе с тем оба супруга в одинаковой степени несли ответственность по тем обязательствам, которые взяли на себя, будучи супругами. У жены могли быть собственные рабы, не подчинявшиеся мужу. Если в доме не было взрослого сына, жена в отсутствие мужа распоряжалась их общим имуществом.
После смерти мужа жена получала свою часть наследства, которое делилось поровну между нею и детьми. Если же в семье был один сын, почему-либо лишенный отцом наследства или утративший право участвовать в дележе отцовского состояния, жена становилась единственной наследницей всего имущества. Один из судебных документов рассказывает именно о таком случае. Вдова некоего Кагины, претендовавшая на часть наследства своего покойного свекра по имени Калла, подала жалобу в суд. Свидетели показали под присягой, что, во-первых, Калла назначил своей единственной наследницей жену, а во-вторых, сноха Каллы не жила в доме свекра. Это означало, что Кагина, сын Каллы, вошел в дом истицы в качестве «мужа дочери-наследницы». Тем самым он стал наследником не отца, а тестя, и его жена не имела права требовать своей доли наследства, оставленного Каллой. Здесь снова перед нами предписание, строго регламентирующее право собственности, охраняющее имущество семьи от дробления, а наследство – от незаконных претендентов.
Вдова имела право снова выйти замуж, но в этом случае она лишалась своей доли наследства покойного мужа. Ее часть наследства доставалась детям от первого брака.
Таким образом, шумерское законодательство в какой-то мере ограничивало власть мужа над женой. Зато дети целиком находились во власти родителей. Отец и мать могли лишить наследства сына или дочь, могли проклясть своего ребенка, выгнать его из города, продать в рабство. В судебном архиве Лагаша обнаружен документ о продаже матерью дочери: -
Дитилла. Этамузу, дочь Лу-Уту, Уршугаламма, повар, купил за четыре с половиной сикля серебра от Ату, супруги Лу-Уту. Этамузу заявила Уршугаламме: «Я не являюсь твоей рабой». В том, что Уршугаламма Этамузу купил и цену за нее честно уплатил, Ур-Баба, садовник, и Игитур являются свидетелями. Ату, ее мать, перед Алламу [судьей] и Луэбгаллой [судьей] подтвердила, что Уршугаламма дочь ее, Этамузу, у нее купил.
Отец мог продать в рабство не только детей, он мог, если только это не было четко оговорено в брачном контракте, при определенных обстоятельствах продать свою жену или передать ее кредитору на три года в качестве уплаты за невозвращенный долг.
В то время как жена должна была сохранять супружескую верность, муж имел право заводить себе наложниц. Этот обычай, по-видимому, вел начало от тех времен, когда в интересах общества мужчине вменялось в обязанность оставлять после себя как можно более многочисленное потомство. Таким образом, институт наложниц первоначально возник на основе определенных общественных потребностей, а не как привилегия мужчин. Надо сказать, что присутствие в доме наложниц доставляло мужчинам немало хлопот.
Если жена оказывалась бесплодной, муж мог отослать ее в дом родителей вместе с приданым и назначенной судом денежной компенсацией. Если же отец жены, предвидя такую возможность, оговорил в брачном контракте получение развода сложными для выполнения условиями, муж мог, не разводясь, взять в дом вторую жену. Новая жена, невзирая на то что брак был официально оформлен, не получала равных прав с первой. Муж нес полную ответственность за обеспечение первой жены и охранял ее привилегии. Новая жена должна была прислуживать первой, «мыть ей ноги и носить ее стул в храм». Случалось, что новая жена приходила в дом с разрешения первой. В этом случае заключалось соглашение, подобное тому, какое составила одна шумерская супружеская пара на пятом году царствования Шу-Суэна:
Дитилла. Лаллагула, дочь Эли, жреца гуда, вдова, вышла замуж за Уригалиму, сына Лугальигихуша, жреца гуда. Лаллагулу, которую [позднее] поразил демон Асаг, обратилась поэтому к Уригалиме [и] сказала: «Женись на Геме-Бабе, дочери Луказаля, жреца гуда, а я должна получать причитающиеся мне ячмень и шерсть». Он перед судьями поклялся именем царя не нарушать [этого договора]… [здесь отсутствуют три строки] мину шерсти Уригалима обязан будет давать Лаллагуле [в течение всей ее жизни]. Урлама, сын Каллы, [был при этом] судебным исполнителем…
Иначе говоря, Лаллагула, заболев какой-то болезнью, по-видимому женской, посоветовала мужу взять новую жену. При этом он должен был обеспечивать свою прежнюю жену всем необходимым в течение всей ее жизни. Уригалима согласился и поклялся перед судьями, что не нарушит обещания. В этом судебном постановлении ученые видят образец, на основе которого Хаммурапи сформулировал 148-ю статью своего кодекса: «Если человек взял жену – а ее схватила проказа (?) – и он захочет взять другую, (то) он может взять, но свою жену, которую схватила проказа (?), он не должен оставить, она может жить в его доме, который он построил, и, пока она жива, он должен ее содержать».
Легко представить себе атмосферу такого дома с двумя женами. И первой жене, и мужу двух женщин жилось, по-видимому, не очень сладко. В итоге в Шумере утвердился обычай вместо новой жены брать наложницу. Наложницу могла найти сама жена, например из числа своих рабынь. Интересно, что, родив ребенка, эта женщина становилась свободной. Правда, это не касалось наложниц, взятых мужем из числа своих рабынь. «Наложница госпожи», родив ребенка и став свободной, не получала, однако, таких же прав, какие имела законная жена. Если недавняя рабыня начинала слишком гордиться своим материнством, ее прежняя госпожа могла снова продать ее вместе с ребенком, прогнать из дома и города или принудить своего мужа сделать это.
