Такой старый добрый пережиток времен великих сыщиков, как полицейский периметр в районе Мэйден-лейн, давно канул в Лету. Публика была не в восторге, когда наряды полиции в штатском указывали гражданам, куда ходить по улицам города, даже если эти граждане обладали богатым уголовным прошлым. Но между собой союз ювелиров всегда признавал достоинства этого метода, поэтому они поддерживали наблюдение за улицами за свой счет.
В семь утра два наряда – один полицейский, второй в серых униформах, – не дождавшись ответа на долгий стук в огромные бронзовые ворота, запертые на ночь, взялись за кувалды и отбойные молотки. Вскоре ворота были открыты. К этому времени всеобщее волнение только усилилось, потому что на грохот молотков не явилось ни души, хотя “Ювелирные мануфактуры” находились под охраной и днем и ночью. Все окна в здании светились, как и в соседних домах, демонстрируя, что чья-то рука уже успела после первой тревоги пройтись по выключателям. Наконец остались лишь внутренние двери. Открыть их оказалось гораздо проще.
На полу перед клеткой лифта лежал капитан ночной стражи – связанный и с кляпом во рту. С головы его, пятная волосы и лоб, тянулась струйка крови, впрочем уже подсохшей. Капитана развязали, но он оказался в таком тяжелом состоянии, что пришлось немедленно отправить его в больницу Гавернор.
В лифте спасатели обнаружили еще двоих ночных сторожей, связанных спина к спине и в придачу придушенных веревками до бессознательного состояния. Их усыпили хлороформом, и они до сих пор почти ничего не соображали, так что толку от них не было никакого. Да и позже они рассказали лишь, что на них набросились, повалили на землю и связали. Оба ничего не видели.
На полу… лежал капитан ночной стражи – связанный и с кляпом во рту.
Капитаны обоих нарядов немедленно позвонили начальству. Они нашли глаз бури!
Заместитель комиссара полиции Бирнс когда-то служил в разведке, но правительство города сманило его из-за отличного знания преступного мира. Капитан Данстен, руководитель частной охранной корпорации – той самой, чья система сигнализации как раз переживала свою минуту славы, – был правой рукой заместителя комиссара по правительственным делам и обладал не только отличным знанием преступного мира, но и достаточными техническими навыками, чтобы разработать охранную систему, которую все знатоки посчитали абсолютно неуязвимой. И вот его противовзломное устройство оказалось клубком бесполезных проводов!
Было перерезано три главных кабеля; когда патрульный Ноль-Ноль-Четыре вытряхнулся из койки по тревоге, сигнальные лампы на щите управления на Джон-стрит показывали удивительное: в одно и то же время кто-то взламывал тысячу семьсот с лишним сейфов! О помощи взывали более тысячи семисот хранилищ, ломящихся от несметных богатств.
Справедливости ради отметим, воззвали они не совсем одновременно: хитрый вор перерезал кабели с задержкой в минуту. Сначала пала связка из почти пятисот пар проводов в свинцовом кожухе – нервные окончания всех сейфохранилищ под Сидар-стрит. В шоке от масштабов катастрофы, власти оцепили эту крошечную улочку, да так плотно, что казалось, проскочить невозможно.
Затем загорелся щит управления второго района, а еще через шестьдесят секунд и третий присоединился к светопреставлению. Именно тогда полицейское оцепление и растянули к северу до самой Фултон-стрит, на что были брошены все резервы вплоть до Сто двадцать пятой улицы[102].
Бирнс и Данстен, призванные к зданию “Мануфактур” с разных концов города, прибыли одновременно. Ситуация сложилась чрезвычайная, однако, едва их глаза встретились, они пожали друг другу руки и расхохотались. С таким вавилонским столпотворением ни один из них еще не сталкивался.
– Взяли кого-нибудь? – поинтересовался Данстен. – Готов спорить на что угодно: человек, которому хватило ума разом сломать семнадцать с половиной сотен сигнальных устройств, вам не дался!
– Сколько-то народу арестовали, как обычно, – ответил Бирнс. – Бродяги, пара поломоек, несколько истопников из небоскребов и так далее. Жаль их, конечно, но ничего не поделаешь. Из интересного был только один тип с репортерской карточкой, но он задурил голову лейтенанту и проскочил через оцепление. Ну что, капитан? – продолжал заместитель комиссара, повернувшись к одному из своих подчиненных. – Что скажете? Где они порезвились?
Капитан полиции отдал честь и препроводил их на второй этаж здания. Весь этаж принадлежал Людвигу Тельфену.
Если вам посчастливилось иметь во владении украшение с камнем необычайно чистой воды, то, скорее всего, взяв лупу, вы обнаружите на обратной стороне значок, составленный из каллиграфических “Л” и “Т”. И можете даже не сомневаться: если над золотой оправой потрудился Людвиг Тельфен, то обрамленные в нее камни превосходят ее в цене стократ, какой бы сложной и тонкой ни была работа, хоть по образцу самого Бенвенуто. Согласно одной нашумевшей истории, Людвиг Тельфен однажды отказался работать над некоей знаменитой жемчужной брошью, которая обошлась в сто тысяч одних только налоговых пошлин. Отказался, потому что жемчуга были поддельные. Из десятка ювелиров и знатоков определить подделку смог только он.
– Ох! Старина Тельфен! Плохо дело! – воскликнул Бирнс.
Двери в чертоги Тельфена стояли нараспашку. Картину дополняла уродливая дыра в стене. Тут Бирнс осознал всю дерзость преступного замысла – а ведь он чего только не повидал на своем веку.
– Какая беспардонная работа! – сказал он, повернувшись к Данстену. – В котором часу началась тревога?
– Ровно в два сорок пять! И что началось! Я тогда спал наверху. Думал, крыша обвалилась! Потом вторая тревога, третья – тысяча семьсот пятьдесят шесть сейфов разом! Надеюсь, никогда больше не услышу такой трескотни.
– Тысяча семьсот пятьдесят шесть сейфов разом! – повторил Бирнс.
Они вошли внутрь, внимательно осматриваясь. Вот выбитая дверь – по полу рассыпано битое стекло. Пока почти тысяча восемьсот сирен надрывались: “Помогите! Воры!” – преступник направился прямиком к своей цели.
В том, что эта цель находилась здесь, сомневаться не приходилось. Знаменитый сейф Людвига Тельфена стоял прямо посреди комнаты. Ограждавшая его стальная решетка была смята, будто ветошь. Этот сейф так часто и подробно описывали в газетах, что скажем о нем только пару слов. Не удовлетворившись гарвеевской сталью[103], строители со всех сторон залили его армированным бетоном толщиной в восемнадцать дюймов[104].
Сейф стоял в центре комнаты, как квадратный склеп в подземной усыпальнице. Мало было открыть сложнейшие замки. Чтобы добраться до сейфа, нужно было опустить подъемный участок пола из сплошного бетона. И он был опущен! Бетонный блок находился на шесть дюймов ниже пола. Бирнс вскрикнул в изумлении и ринулся вперед. Он повернул колесо – огромная дверь открылась! Как живой, сейф разинул рот перед собравшимися, демонстрируя свое темное нутро. С неописуемым жестом Бирнс отвернулся. Все было кончено.
Когда дверь сейфа открылась под достаточным углом, внутри вдруг засияло множество ярких ламп. На дне лежало грубоватое с виду устройство из двух необычно длинных, изолированных друг от друга графитных стержней, присоединенных к электрическому трансформатору вроде тех, какими пользуются сварщики.
Там же валялась куча мятых конвертов – все пустые. Стальные внутренние дверки едва держались на покосившихся петлях, все ячейки были пусты. Даже Бирнс – приземленный прагматик Бирнс, которого куда больше трогали дела, чем поэтические намеки, – поймал себя на том, что пытается разобрать подписи на пустых конвертах. За каждой буквой здесь таилась история сокровищ, мужской жадности, женского тщеславия и слез. Сколько пропало? Сколько осталось? Это знал старик Тельфен – только Тельфен и знал.
Но вор – ах, что это был за вор! На дне сейфа, в сторонке, лежала добыча, достойная короля. Редкие узоры, выполненные на дорогих металлах, тончайшие корзинки, сотканные из золотых нитей, не толще шелковых, завитки из неподатливой платины, с огромным терпением превращенные в крошечные оправы, готовые принять свои драгоценные камни; почти средневековое убранство, заказанное для жены мультимиллионера по случаю ее публичного выступления, – все эти вещи, сами по себе внушающие благоговение, были отброшены, как сор, не достойный тех шедевров, с какими он хранился в одном сейфе.
Пока в ужасе надрывались семнадцать с половиной сотен тревожных звонков, пока полицейские кордоны перебрасывали с одного места на другое, пока хранители немыслимых сокровищ метались в поисках тысячи воров – или одного на тысячу, – этот виртуоз твердой рукой вскрыл самый драгоценный сейф в городе и с хладнокровием истинного ценителя осмотрел, взвесил, отбраковал и унес столько, сколько его душе было угодно!
