Вероятно, он заслуживал пощечины.
— Ты никуда не уйдешь, Элиза, — тихо произнес он.
— Нет, я…
— Никуда. А если ты попытаешься вновь ударить меня, я могу и позабыть, что своим поведением заслужил наказание. Если нам и придется разыграть комедию перед своими гостями, то в этой комедии грубый муж решит наказать свою слишком дерзкую жену.
Будь у Элизы в этот момент меч, она, не колеблясь ни секунды, пронзила бы его насквозь. Она с вызовом встретила его взгляд, повернулась, высвобождаясь из его рук, и села у огня.
Несколько секунд Брайан смотрел на нее, потом вздохнул. Он узнал выражение на ее лице: она не собиралась уступать.
Он подошел к ней и провел ладонью по ее щеке. Она вздрогнула.
— Мне жаль, Элиза.
Она подняла голову.
— О чем же тебе жалеть, милорд? О том, что ты напал на меня? Или о том, что нас вынудили вступить в этот смешной и нелепый союз?
— Ты никогда не смиришься с этим, да, Элиза?
— Я задала тебе вопрос.
— Мне жаль, что я оскорбил тебя.
Она отвела глаза и принялась рассеянно вертеть сапфировое кольцо, которое носила на среднем пальце.
— Должен признаться, я польщен.
— Польщен?
— Никогда бы не подумал, что тебе есть до этого дело.
— Тогда не обольщайся понапрасну, Стед, — холодно отозвалась Элиза. — Я не люблю унижений, а подобное положение считаю унизительным.
Брайан отступил.
— Ложись в постель, Элиза, — устало приказал он.
— И не подумаю…
— Мне наплевать, что ты думаешь или не думаешь! Я не собираюсь оставлять тебя полностью одетой — я уже знаю твой талант внезапных исчезновений.
Она осталась в кресле, с отсутствующим видом глядя на кольцо, словно не слышала Брайана. С раздраженным восклицанием Брайан схватил ее за руку и поставил на ноги. Глаза Элизы ярко вспыхнули от злости.
— Элиза, я никоим образом не пытался оскорбить тебя. Но, клянусь Христом, я не позволю тебе улизнуть из этой комнаты, а потому ты должна быть рядом со мной, в доказательство, что ты не совершишь еще один глупый побег. Я страшно устал от этого ненужного спора. Считаю до десяти, если за это время ты не разденешься и не ляжешь в постель, я уложу тебя сам.
Она рассмеялась:
— Храбрец, никогда не упускающий случая показать свою власть…
— Над сварливой женой, — перебил Брайан. — Я ни к чему тебя не принуждаю, кроме того, что ты обязана делать. Однако, жена, клянусь, мое терпение лопнет, если…
— Не прикасайся ко мне! — прошипела Элиза, вырываясь из его рук и поворачиваясь к Брайану спиной. Трясущимися пальцами она сняла украшения и сбросила одежду к ногам. Слезы жгли ей глаза, ей хотелось броситься на Брайана, избить его изо всех сил, пока он не поймет…
Что? Она не знала. Она сама не понимала себя. Он думал, что она замыслила убежать к Перси; но Элиза даже не помнила, что когда-то любила его.
И все-таки ей хотелось сбежать от Брайана. Хотя, если бы он отпустил ее, Элиза испытала бы еще более глубокое отчаяние…
Ее рубашка упала на пол. Еще дрожа, она нетерпеливо стащила сетку и распустила волосы, яростно прогоняя выступающие на глаза слезы. Почти задыхаясь от негодования, она забралась в прохладную постель, отвернулась и закрыла глаза. Как глупо было бороться с Брайаном, заранее зная, что победа останется за ним!
Однако еще более глупым казалось дотронуться до него, выдать, что, несмотря на оскорбление и гнев, она жаждет его. Может, даже сильнее, чем прежде, ей хотелось оказаться в его объятиях, убедиться, что Брайан не может быть отцом ребенка Гвинет. Элиза надеялась, что в такую минуту она сможет вырвать у Брайана признание. Она, должно быть, лишилась рассудка…
Элиза вонзила ногти в подушку, не позволяя себе открыть глаза или пошевелиться.
Брайан прошелся по комнате, задувая свечи. Она услышала, как он ложится рядом.
Верный своему слову, он держался на расстоянии. Элиза слышала его дыхание в ночной тишине, ей казалось даже, что она слышит, как бьется его сердце…
Ее собственное отчаянно колотилось в груди. Она напряженно ждала, но проходили секунды, сливались в минуты, а те тянулись бесконечно долго. Он не шевелился. Элиза поднесла руку ко рту и прикусила пальцы: она сгорала от желания…
Но она не хотела этого.
Противоречивые желания создали настоящий хаос в ее душе, и хаос этот был слишком мучителен. Чувства отказывались подчиняться ей, накатывая, как океанские волны, заливающие прибрежные земли. Она просто не могла оставаться в постели, иначе она бы закричала или вспыхнула, как сухое полено в очаге.
Проведя ладонью по щекам, она почувствовала на них влагу. Она попыталась дышать ровно и глубоко, но вместо этого у нее вырвалось сдавленное рыдание.
— Элиза…
Наконец он подвинулся ближе, отвел рукой ее волосы и коснулся шеи.
— Нет! — с отчаянием вскричала она.
— Но ты плачешь…
— Я злюсь! — возразила она, и вся ее сдержанность мгновенно исчезла. Она обернулась, чуть не запутавшись в простынях, и упала к нему на грудь. Он не отстранился, а прижал ее к себе. Он коснулся губами ее щек и ощутил слезы и тут же понял, что нежность соперничает в нем со страстью, которую постоянно возбуждала в нем Элиза. Он положил ее на спину и, забыв про свое обещание, собрал губами соленые капли с ее щек, а потом нашел ее губы. К удивлению Брайана, она жадно приняла его поцелуй, радостно прижимаясь к нему всем телом.
Элиза обнаружила, что гнев может вызвать желание яростное и бурное. Еще никогда она не желала Брайана сильнее, чем сейчас.
Внезапно он отстранился. Их окружала темнота, в которой виднелся только слабый отблеск догорающих в камине дров. Брайан начал зажигать свечи у постели.
Вернувшись к Элизе, он взглянул ей в глаза и опустился рядом.
— Сегодня… сегодня мы увидим друг друга. Ты будешь держать глаза открытыми, будешь звать меня по имени.
Она не ответила. В их глазах яростное желание постепенно сменилось наслаждением.
Потом Элиза свернулась рядом с ним и, утомленная душевно и телесно, заснула.
Брайан долго лежал без сна, глядя, как догорают свечи, но не решаясь затушить их.
Он размышлял, что могло привести его жену в столь бурное состояние. Неужели она способна смотреть ему в глаза, грезя о глазах другого мужчины?
Вскоре ему предстоит уехать. Времени остается слишком мало. Брайан не верил, что у Гвинет ребенок от него, но решить все могло только время. Элиза… она слишком горда. Она никогда не простит его. Возможно, как только он уедет, она вновь попытается бежать, и успешнее, чем прежде.
Наконец он вздохнул и поднялся, чтобы затушить свечи. Он помедлил, прежде чем задуть последнюю из них. Элиза была прекрасна в шелку собственных волос, но лицо ее казалось искаженным болью, а брови хмурились даже во сне. Пока он смотрел на нее, Элиза перевернулась и что-то пробормотала.
