Губы у Расколя дрогнули, но он не произнес ни звука.
Харри провел рукой по лицу:
— Последний мазок на свой шедевр она нанесла, нажав на спуск.
— Но почему? — прошептал Расколь.
— Анна была человеком крайностей. Она решила отомстить всем, кого считала виновными в том, что утратила смысл своей жизни. Любовь. А виновными были Албу, Гуннеруд и я. И вы, то есть семья. Говоря коротко, победила ненависть.
— Bullshit,[72] — сказал Расколь.
Харри обернулся, сорвал со стены фотографию Расколя и Стефана и положил ее на середину стола:
— Ведь в вашей семье всегда побеждала ненависть, не так ли, Расколь?
Расколь запрокинул голову, осушил стакан и широко улыбнулся.
События следующих секунд отложились в памяти Харри точно при ускоренной съёмке. По истечении этих секунд он оказался лежащим на полу в железных объятиях Расколя, обхватившего его за шею. Глаза жег выплеснутый в лицо кальвадос, от его вони было не продохнуть, а к горлу приставлена бутылка с отбитым горлышком.
— Знаешь, что может быть хуже высокого давления, Спиуни? — прошептал Расколь. — Только слишком низкое. Так что лежи тихо.
Харри сглотнул и попытался что-то сказать, но Расколь еще сильнее сжал ему горло, и он смог только застонать.
— Сунь-Цзы весьма прозрачно говорит о любви и ненависти, Спиуни. В войне побеждают и ненависть, и любовь. Они неразделимы, точно сиамские близнецы. А проигрывают ярость и сочувствие.
Расколь еще больше усилил хватку.
— Моя Анна никогда бы не выбрала смерть, — голос его дрогнул. — Она любила жизнь.
Харри наконец-то удалось произнести, вернее, прошипеть несколько слов:
— Так же — как — ты — свободу?
Расколь чуть ослабил хватку, и Харри с хрипом наполнил воздухом ноющие легкие. Стук собственного сердца отдавался у него в голове. Но по крайней мере, он снова слышал шум проезжавших мимо машин.
— Ты сделал выбор, — прохрипел Харри. — Ты сдался властям, чтобы искупить вину. Никто тебя не понял, но это твой выбор. То же самое сделала Анна.
Харри попытался пошевелиться, но Расколь сильнее прижал бутылку к его горлу:
— У меня на то были свои причины.
— Я знаю, — сказал Харри, — инстинкт искупления вины столь же силен, как и инстинкт мщения.
Расколь не ответил.
— А ты знаешь, что Беате Лённ тоже сделала свой выбор? Она поняла, что ничто уже не вернет ей отца. Ярость ее прошла. Она просила передать тебе привет и сказать, что прощает тебя. — Осколок царапнул его по коже. Раздался такой звук, словно рядом кто-то писал на грубой бумаге. Медленно выписывая свои последние слова. И оставалось только поставить точку. — Так что теперь твой черед выбирать.
— Между чем выбирать, Спиуни? Оставить тебе жизнь или нет?
Харри перевел дыхание, стараясь не терять выдержки:
— Освободить Беате Лённ. Рассказать, что же произошло в тот день, когда ты застрелил ее отца. И освободить себя самого.
— Самого? — Расколь засмеялся своим легким смехом.
— Я нашел его, — сказал Харри. — То есть его нашла Беате Лённ.
— Нашла кого?
— Он живет в Гётеборге.
Смех Расколя мгновенно оборвался.
— Уже девятнадцать лет, — продолжил Харри. — С той самой поры, как узнал, кто настоящий отец Анны.
— Ты лжешь! — крикнул Расколь и занес руку с бутылкой над его головой. У Харри пересохло во рту, он закрыл глаза. А когда снова открыл, встретил остекленевший взгляд Расколя. Оба тяжело дышали.
Расколь прошептал:
— А… Мария?
Харри сумел заговорить только со второй попытки:
— От нее нет никаких известий. Кто-то говорил Стефану, что несколько лет назад ее видели вместе с бродячим табором в Нормандии.
— Стефану? Ты говорил с ним?
Харри кивнул.
— С чего бы это он стал говорить с таким спиуни, как ты?
Харри попытался пожать плечами, но у него не получилось:
— Сам у него спроси.
— Спроси… — Расколь недоверчиво уставился на Харри.
— Симон привез его вчера. Он в соседнем вагончике. У полиции к нему есть претензии, но у наших ребят указание не трогать его. Он хочет поговорить с тобой, Расколь. Так что тебе выбирать.
Харри просунул ладонь между шеей и острым краем бутылки. Но Расколь на сей раз не пытался помешать ему подняться. Только спросил:
— Зачем ты это сделал, Спиуни?
Харри пожал плечами:
— Ты позаботился о том, чтобы суд в Москве не отнял у Ракели Олега. А я даю тебе шанс не потерять единственного оставшегося из твоих. — Он положил наручники на стол. — Независимо от твоего выбора, считаю, что мы квиты.
— Квиты?
— Ты помог мне с женой и сыном. А я тебе — с братом.
— Я слышал, что ты сказал. Но что это значит?
— Это значит, что я выложу все, что мне известно об убийстве Арне Албу. И мы будем преследовать тебя всеми возможными способами.
Расколь поднял бровь:
— Тебе проще не впутывать меня в это дело, Спиуни. Сам знаешь, вам на меня ничего не повесить, так зачем же стараться?
— Затем, что мы полицейские, — ответил Харри, — а не хихикающие наложницы.
Расколь долго смотрел на него. Потом коротко кивнул.
В дверях Харри оглянулся. Согнувшись, худощавый человек сидел за пластиковым столом, и тень скрывала его лицо.
— Времени у вас до полуночи, Расколь. В полночь ребята отвезут тебя обратно.
Сирена «скорой» прорезала шум уличного движения на Финнмарк-гате, то повышая, то понижая звук, словно пыталась отыскать верный.
Глава 46
Медея
Харри осторожно толкнул дверь в спальню. Он словно бы почувствовал запах ее духов, но такой слабый, что, возможно, он просто всплыл у него в памяти. Огромная кровать возвышалась посреди комнаты, словно древнеримская галера. Харри сел на матрас, положил руки на прохладное белоснежное белье, закрыл глаза и почувствовал, что он словно бы покачивается на длинных ленивых волнах. Здесь ли Анна ждала его в тот вечер? Раздался резкий звонок. Он посмотрел на часы. Ровно семь. Это оказалась Беате. Эуне позвонил пару минут спустя. Лицо его с двойным подбородком порядком покраснело после подъема по лестнице. Тяжело дыша, он поздоровался с Беате, и они втроем прошли в гостиную.
— Значит, ты можешь определить, кто изображен на этих портретах? — спросил Эуне.
— Арне Албу, — сказала Беате и показала на портрет с левой стороны. — Альф Гуннеруд в центре и Харри — справа.
— Блестяще! — восхитился Эуне.
— А, ерунда, — возразила Беате. — Муравей различает всех своих собратьев по куче. Пропорционально весу тела веретеновидная извилина у него работает гораздо эффективнее моей.
— Боюсь, по отношению к моему весу эффективность моей извилины близится к нулю, — сказал Эуне. — Ты что-нибудь можешь разглядеть, Харри?
— Сейчас, по крайней мере, чуть больше, чем когда Анна показывала мне их в первый раз. Я знаю, что этих троих она обвиняет, — Харри кивнул на женщину с тремя светильниками: — Немезида, богиня возмездия и справедливости.
— Которую римляне слямзили у греков, — подхватил Эуне, — оставили весы, заменили кнут на меч, завязали ей глаза и назвали богиней правосудия. — Он подошел к торшеру. — Когда примерно за шесть сотен лет до Рождества Христова начали понимать, что система кровной мести действует неэффективно, и решили сделать возмездие не личным, а общественным делом, именно эта женщина стала олицетворением современного правового государства, — он провел рукой по прохладной бронзовой женской фигурке. — Холодная справедливость. Слепое возмездие. Наша цивилизация покоится у нее на руках. Разве она не красива?
— Красива, как электрический стул, — сказал Харри. — Месть Анны нельзя назвать слепой.
— Она была и слепая и осознанная, — поправил его Эуне. — Преднамеренная и бессознательная. Анна была, по-видимому, весьма чувствительной натурой. Очевидно, с нарушениями психики, но мы все такие, в сущности, речь идет только о серьезности этих нарушений.
— И какие нарушения были у нее?
— Я же ее никогда не видел, так что могу только догадываться.
— Тогда догадывайся, — сказал Харри.
— Раз уж мы заговорили о древних богах, то, надеюсь, вы слышали о Нарциссе, греческом юноше, который настолько влюбился в свое зеркальное отражение, что был не в силах от него оторваться. В психологии понятие «нарциссист» ввел Фрейд. Оно означает человека самовлюбленного, с преувеличенным сознанием собственной исключительности, помешанного на мысли о том, что он должен добиться величайших успехов. У нарциссистов потребность в отмщении тем, кто ущемил их самолюбие, зачастую превалирует над всеми другими потребностями. Это так называемое «нарциссическое неистовство». Американский психоаналитик Хайнц Кохут описал, как такая личность любыми средствами пытается отомстить за уязвленное самолюбие, даже в тех случаях, когда нам кажется, что речь идет о сущем пустяке. Например, выраженное отрицание повседневности обычно приводит к тому, что человек с маниакальным упорством стремится воссоздать внутреннее равновесие, пусть это в конечном счете и повлечет за собой смерть.
