Мозес оттолкнул ее так сильно, что она налетела на Хэнка, сбила его с ног, и они, повалившись друг на друга, растянулись на полу веранды.
А Мозес снова ударил кассету о столб, и на этот раз та раскололась. Вылетела блестящая целлулоидная лента и полетела за стену.
– Ты уничтожил ее! – кричала Китти. Поднявшись, она снова набросилась на Мозеса.
Мозес отбросил пустую бобину и перехватил запястья Китти; он легко поднял ее в воздух и держал так, хотя она вырывалась и пыталась его пнуть.
– Вы сняли зверства полиции и убийство невинных чернокожих, – сказал он. – Вы не должны были стать свидетелями остального. Я не позволю вам показать это миру. – Он оттолкнул ее. – Можете взять «паккард».
Китти свирепо посмотрела на него, массируя покрасневшие, словно от наручников, запястья, и зашипела, как кошка:
– Я этого не забуду… когда-нибудь вы за это заплатите, Мозес Гама.
От этой злобы охватывал холод.
– Уезжайте, – приказал Мозес. – Вам нужно успеть на завтрашний самолет.
Несколько мгновений она колебалась, потом повернулась и подобрала свой красный рюкзак.
– Пошли, Хэнк.
Она сбежала со ступенек и забралась в «паккард».
– Ублюдок! – сказал Хэнк Мозесу, проходя мимо. – Это была моя лучшая съемка.
– У тебя осталось три бобины, – негромко ответил Мозес. – Скажи спасибо.
Он посмотрел вслед уходящему «паккарду» и повернулся к Таре.
– Теперь нужно действовать быстро – полиция не станет ждать. Надо выбраться из пригорода, прежде чем его окружат. Я меченый человек. Нужно убираться.
– Что я должна сделать? – спросила Тара.
– Пошли, объясню по дороге, – сказал Мозес и повел ее к «бьюику». – Вначале нужно убраться отсюда.
* * *
Тара отдала продавцу чек и, пока он звонил в ее банк в Кейптаун, ждала в его маленьком кабинете, полном дыма дешевых сигар.
На столе лежала смятая газета. Тара взяла ее и прочла:
СЕМЬ ЖЕРТВ МЯТЕЖА В ПОРТ-ЭЛИЗАБЕТ
ВОЛНЕНИЯ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ
500 АКТИВИСТОВ ПОЛУЧИЛИ ЗАПРЕТИТЕЛЬНЫЕ ОРДЕРА
АРЕСТОВАН МАНДЕЛА
Почти вся газета была посвящена кампании неповиновения и ее последствиям. Внизу полосы, под жутким описанием убийства и пожирания сестры Нунциаты, помещались сообщения о действиях АНК в других районах страны. Тысячи активистов были арестованы, на фотографиях протестующие, которых грузили в полицейские фургоны, улыбались и поднимали вверх большой палец – это стало символом протеста.
На внутренней странице газеты приводился список почти из пятисот человек, получивших запретительные ордера, и объяснялись условия их изгнания – они очень действенно ограничивали участие в общественной жизни.
Приводился и гораздо более короткий список лиц, арестованных за государственную измену и поддержку целей коммунистической партии, и Тара прикусила губу, увидев имя Мозеса Гамы. Представитель полиции, должно быть, опередил события, но это служило доказательством разумной предосторожности Мозеса. Государственная измена – тягчайшее преступление, и мысленно Тара увидела Мозеса в капюшоне на голове, дергающего ногами в петле виселицы. Она содрогнулась и постаралась забыть это видение, сосредоточившись на других сообщениях в газете.
Были фотографии руководителей АНК, почти все расплывчатые и трудноразличимые, Тара невесело улыбнулась, подумав, что это первые плоды кампании. До сих пор сотни белых жителей Южной Африки никогда не слышали о Мозесе Гаме, Нельсоне Манделе и других вожаках АНК, а теперь эти люди были всем известны. Мир неожиданно узнал о них.
Остальные страницы были почти целиком отданы откликам на кампанию и принятые правительством меры. Слишком рано для реакции за рубежом, но местное мнение казалось почти единодушным: проклятия тем, кто варварски убил сестру Нунциату, и хвалы храбрым полицейским и министру внутренних дел, стремительности, с которой ликвидирован вдохновленный коммунистами заговор.
В передовице говорилось:
«Мы не всегда положительно отзывались о действиях и высказываниях министра внутренних дел. Однако нужда находит человека, и сегодня мы благодарны за то, что между нами и силами анархии стоит храбрый и решительный человек…»
Читать дальше Таре помешал вернувшийся продавец. Он ворвался в крошечный кабинет, льстя и раболепствуя:
– Дражайшая миссис Кортни, прошу меня простить. Я понятия не имел, кто вы, иначе ни за что не стал бы подвергать вас унижению, проверяя чек.
Кланяясь и непрерывно улыбаясь, он проводил Тару во двор и открыл дверцу черного «кадиллака» модели 1951 года, за который Тара выписала ему чек почти на тысячу фунтов.
Тара съехала с холма и остановилась у парка Донкин, выходящего на море. До магазинов розничной торговли было всего полквартала по главной улице, и Тара нашла там подходящий по размеру для Мозеса костюм шофера – с медными пуговицами, с форменным кепи. Продавец уложил покупку в коричневый бумажный пакет.
Потом на своем новом «кадиллаке» Тара неторопливо вернулась к железнодорожному вокзалу и остановилась у входа. Оставив ключ в зажигании, она пересела на заднее сиденье. Через пять минут вышел Мозес. Он был в грубом синем комбинезоне, и полицейский у входа даже не посмотрел в его сторону. Мозес пошел по тротуару, а когда поравнялся с «кадиллаком», Тара в открытое окно протянула ему пакет.
Через десять минут Мозес вернулся в костюме шофера: в темных брюках, в черных туфлях, в новом шоферском кепи. Он сел на место водителя и включил мотор.
– Ты был прав. Выдан ордер на твой арест, – негромко сказала Тара.
– Откуда знаешь?
– Газета на сиденье.
Тара раскрыла ее на сообщении об аресте. Мозес быстро прочел и вывел «кадиллак» в поток уличного движения.
– Что ты будешь делать, Мозес? Сдашься и пойдешь на суд?
– Суд может послужить кафедрой, откуда можно обратиться ко всему миру, – задумчиво сказал он.
– А если тебя осудят, виселица привлечет еще больше
