Случайно у одной знакомой немки я встретил некоего Бургхаузер а, бывшего капельмейстера Зальцбург-ских музыкальных фестивалей, эмигранта, проживавшего теперь в Нью-Йорке. Он тоже не имел работы, и его положение было не лучше моего. Он жил на сорок долларов в месяц, которые в память о старой дружбе в Зальцбурге давал ему знаменитый дирижер Тосканини. Бургхаузер был знаком с одной пожилой дамой — квакершей, и следовательно, обладавшей сердцем, склонным к благотворительности. Эта дама хотела уехать на неопределенное время и оставляла свою красивую четырехкомнатную квартиру за низкую до смешного цену (десять долларов в месяц) в его распоряжение. Если я там поселюсь, то каждый из нас будет платить всего пять долларов. Я переехал к Бургхаузеру в квартиру квакерши. [303]
Мы жили, как цыгане; Бургхаузер смыслил в домашнем хозяйстве еще меньше меня. Если мне удавалось приготовить завтрак так, чтобы он не подгорел, то в награду бургхаузер целый час играл на своем фаготе. Особенно я любил мелодию из «Дон-Жуана» Рихарда Штрауса. В основном мы питались горячими сосисками и котлетами с картофельным салатом, которые можно было купить в киосках на улице.
Бургхаузер сумел спасти и привезти из Австрии часть своей богатой библиотеки, и я увлекся чтением. Это было для меня большим наслаждением, поскольку в течение всего года, проведенного на Ямайке, я мог брать книги лишь в гарнизонной библиотеке, где были мемуары Сесила Родса, лорда Китченера, Лоуренса и тому подобная литература. Теперь впервые в жизни я с огромным интересом прочел все тома знаменитых мемуаров Казановы и с удивлением убедился, что они содержат не только изумительные эротические приключения, но, кроме того, дают наглядную картину жизни господствующих классов Европы XVIII века; почти все европейские страны живо и выпукло описаны автором — только нашей Пруссии посвящено лишь несколько страниц.
Почти во всех западных странах обстановка для авантюриста Казановы становилась нестерпимой. Он прибыл в Потсдам, рассчитывая, что король даст ему какой-либо пост. Фридрих II пригласил его ранним утром участвовать в инспекции потсдамского кадетского корпуса. Осмотру подверглись и спальни кадетов. Не только кровати, но стоящие под ними ночные горшки были выставлены на парад. Один горшок стоял впереди других на несколько сантиметров, из-за чего король пришел в такое негодование, что, разразившись ругательствами, распорядился строго наказать кадета. После этой неприятной сцены Пруссия показалась Казакове скучной; он упаковал свои чемоданы и уехал в Россию.
Моя идиллия с Бургхаузером длилась всего лишь несколько недель. Квакерша сообщила, что она приезжает, и мы должны были покинуть ее квартиру. У меня осталось всего двадцать пять долларов, и я не знал, что делать дальше. Незадолго до возвращения квакерши я гулял по улицам, размышляя о самоубийстве, и неожиданно на углу Пятьдесят второй улицы и Мэдисон-авеню встретил элегантную даму, еще издали радостно приветствовавшую меня. Мы были хорошими друзьями, когда я работал в посольстве в Вашингтоне. В 1930 году я был на ее свадьбе шафером, а позднее услышал, что она развелась. Ее звали Бетти. [304]
Бетти была очень удивлена, встретив меня здесь через столь продолжительное время. Я рассказал ей о своем положении, и она тотчас же пригласила меня на чай в ближайший отель «Ритц», один из самых фешенебельных в Нью-Йорке. Она подумала о моем положении и затем решительно заявила:
— Мы избавим тебя от забот. Полгода тому назад я вторично вышла замуж и переехала с мужем в собственный дом на Девяносто второй улице. Там достаточно места, и я могу немедленно устроить тебе там комнату. Питаться ты можешь у нас. Муж работает адвокатом на Уолл-стрите и через некоторое время сумеет устроить тебя на работу.
Новая фамилия Бетти была Энджел, что по-немецки означает ангел. И в самом деле, она была моим добрым ангелом. Я жил у нее до начала 1942 года, когда Вилли приехал из Вашингтона и мы сняли небольшую квартиру в дешевой части города, так называемой Гринвич-Виллэдж, где обычно живут люди свободных профессий. В конце концов и я начал немного зарабатывать переводами и другими случайными работами. Кроме того, Галантьер продал одну из моих статей, к сожалению единственную, что принесло мне триста долларов.
Вилли удалось получить место в отеле «Пенсильвания», где он должен был работать по ночам. Поэтому мы виделись редко, хотя жили вместе, ибо когда один из нас спал, другой возвращался с работы. Мы снова оказались вместе, и хотя проживали много скромнее и были гораздо хуже обеспечены, чем раньше, но все же стояли на собственных ногах.
Гестапо на Пятой авеню и Гитлер на Бродвее
В эти первые месяцы пребывания в Нью-Йорке у меня было сколько угодно свободного времени. Если в голову не приходило ничего лучшего, я часами гулял по Пятой авеню. Поскольку другим эмигрантам жилось так же, как и мне, я часто встречался со своими европейскими знакомыми, и у нас завязывались приятные и интересные беседы. [305]
Однажды после обеда ко мне подошел какой-то господин и приветствовал меня; говорил он с ярко выраженным австрийским акцентом. Как я ни силился, но не мог вспомнить его имени. И только когда он упомянул о Герхарде Гауптмане и озере Хидден, я вспомнил, что это венский актер и я встречал его в гостинице «Дорнбуш» при монастыре на озере Хидден, где в 1926 году провел несколько дней у Бенвенуто Гауптмана, сына писателя, служившего тогда, как и я, атташе в министерстве иностранных дел. Поскольку мы не виделись много лет, у нас было о чем рассказать друг другу, и мы укрылись от ветра за углом у Рокфеллер-сентр. Через некоторое время мой знакомый забеспокоился, стал поглядывать на другую сторону улицы и сказал:
— Лучше уйдем отсюда. Мне кажется, за нами следят.
Я обернулся и примерно в десяти метрах от нас увидел человека, показавшегося мне знакомым. Это был немец, изучавший в 1930 году в Вашингтоне химию, когда я по поручению посольства занимался делами немецких студентов. Звали его Куль. Он сразу же подошел ко мне и казался очень обрадованным неожиданной встречей. Но так как я не хотел оставлять моего актера в одиночестве, то просто спросил у Куля номер его телефона и обещал при случае ему позвонить.
Меня интересовал тогда всякий, кто, чего доброго, мог помочь мне найти работу. Через несколько дней я позвонил г-ну Кулю и был приглашен на ужин.
Большая красивая квартира у Сентрал-парк, в которой он жил, принадлежала одной американке. Ни в телефонной книге, ни в списке жильцов дома имя Куля не упоминалось. Дама была весьма элегантна и вела себя как хозяйка. Втроем мы ужинали на свежем воздухе, в утопающем в цветах саду, расположенном на крыше, откуда открывался чудесный вид на Сентрал-парк и западную часть Манхэттена. Дом производил впечатление не только в высшей степени богатого, но даже роскошного. Господин Куль сказал мне, что в настоящее время он занимает очень хорошую должность в химическом тресте «Дюпон де Немур».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
