Меня он точно сбил с толку.
— Ты знаешь, какая сегодня опера, Арбайтер? — спросил Фрэнк.
— Музыка, — ответил Арбайтер. — Музыка и пение.
— Но это важно, какая именно опера, — врал Фрэнк. — Имей в виду, сегодняшний спектакль полного зала не соберет. Это не то, на что венцы попрут толпой. Это не Моцарт или Штраус. Это даже не Вагнер, — сказал Фрэнк.
— Плевать мне, что там идет, — сказал Арбайтер. — Первые ряды будут заполнены. А придурки певцы будут на сцене. И без оркестра никак.
— Это «Лючия», — сказал Фрэнк. — Практически пустой зал. Не обязательно быть поклонником Вагнера, чтобы знать: Доницетти — это пустая трата времени. Честно говоря, я отчасти вагнерианец, — признался Фрэнк. — Но не обязательно разделять мнение немцев об итальянской опере, чтобы знать: Доницетти — это просто безвкусица. Мертвая гармония, никакого драматизма, — сказал Фрэнк.
— Заткнись, — сказал Арбайтер.
— Шарманочные мелодии! — сказал Фрэнк. — Господи! Я сомневаюсь, что там вообще кто-нибудь покажется.
— Покажется, — заверил его Арбайтер.
— Лучше подождать более подходящего момента, — сказал Фрэнк. — Взорвите свою бомбу в другой вечер. Дождитесь важной оперы. Если вы взорвете «Лючию», — убеждал Фрэнк, — Вена будет вам аплодировать! Они подумают, что вашей целью был Доницетти или, еще лучше, итальянская опера! Из вас сделают своего рода культурных героев, — говорил Фрэнк, — а вовсе не злодеев, какими вы хотите предстать.
— А когда вы соберете свою аудиторию, — сказала Арбайтеру медведица Сюзи, — кто из вас будет говорить?
— Ваш оратор мертв, — заметила Арбайтеру Фрэнни.
— Ты что, сам вздумал провести пресс-конференцию? — спросила его медведица Сюзи.
— Заткнись, — сказал Арбайтер. — Может быть, стоит посадить в машину вместе с Фрейдом и медведя. Все знают, что Фрейд к ним не равнодушен. Неплохая мысль — отправить его в последний путь вместе с медведем.
— Никаких изменений в плане — только не сейчас, — нервозно сказал Шраубеншлюссель. — Согласно плану, — он взглянул на часы, — осталось две минуты.
— Идите, — сказал Арбайтер. — Чтобы слепому выйти из гостиницы и добраться до машины, нужно время.
— — Только не мне! — воскликнул Фрейд. — Я знаю дорогу! Это мой отель! Я знаю, где находятся двери, — сказал старик, шаркая к двери под стук биты. — А вы уже который год ставите свою чертову машину на одном и том же месте!
— Иди с ним, Шраубеншлюссель, — сказал Арбайтер Ключу. — Держи старого засранца за руку.
— Я прекрасно обойдусь без помощи, — бодро заявил Фрейд. — До свиданья, Лилли, дорогая! — крикнул Фрейд. — Хватит уже тошнить, милочка, — предостерег он ее. — И продолжай расти.
Лилли затрясло и опять вырвало; Арбайтер отвел пистолет от ее уха дюйма на два. Ее рвота, судя по всему, была ему противна, хотя Лилли сумела выдавить из себя всего лишь небольшую лужицу; даже рвота у нее была маленькая.
— Держись, Фрэнк! — крикнул Фрейд на все фойе. — Не позволяй никому называть тебя пидором! Ты — принц, Фрэнк! — кричал Фрейд. — Ты лучше, чем Рудольф! — орал Фрейд Фрэнку. — Ты благородней всех Габсбургов, Фрэнк! — ободрял его Фрейд.
Фрэнк ничего не мог ответить, потому что плакал навзрыд.
— Ты прекрасна, моя дорогая Фрэнни, Фрэнни моя любимая, — мягко сказал Фрейд. — Не надо быть зрячим, чтобы видеть, как ты прекрасна, — сказал он.
— Auf Wiedersehen, Фрейд, — сказала Фрэнни.
— Auf Wiedersehen, штангист! — крикнул мне Фрейд. — Иди обними меня, — попросил он, раскрыв объятия и вскинув «луисвильский слаггер», будто меч. — Дай мне почувствовать, какой ты сильный, — сказал мне Фрейд.
Я подошел к Фрейду и обнял его. Вот тогда-то он и шепнул мне на ухо:
— Когда услышишь взрыв, — прошептал Фрейд, — убей Арбайтера.
— Пошли! — нервно прикрикнул Шраубеншлюссель, схватив Фрейда за руку.
— Я люблю тебя, Вин Берри! — крикнул Фрейд, но отец закрыл лицо руками; он так и не поднял взгляд с того места, где сидел, утопая в продавленном диванчике. — Извини, что втянул тебя в гостиничный бизнес, — сказал Фрейд моему отцу. — И в медвежий бизнес тоже, — добавил он. — До свиданья, Сюзи, — сказал Фрейд.
Сюзи заплакала. Шраубеншлюссель тащил Фрейда за дверь. Мы видели машину, «мерседес», который был бомбой; он стоял у поребрика, почти напротив входа в отель «Нью-Гэмпшир». Фрейд и Шраубеншлюссель протиснулись через вращающуюся дверь.
— Не нужна мне твоя помощь, — огрызался Фрейд на Ключа. — Просто дай мне почувствовать машину, просто подведи меня к капоту, — возмущался Фрейд. — Я и сам могу найти дверь, идиот, — настаивал Фрейд. — Дай мне только ухватиться за капот.
У Арбайтера, склонившегося над Лилли, затекла спина. На секунду он расправил плечи; оглянулся, проверяя, где я. Он взглянул на Фрэнни. Дуло его пистолета поворачивалось из стороны в сторону.
— Ну вот! Нашел! — услышали мы с улицы бодрый крик Фрейда. — Это фара, правильно? — спросил он Шраубеншлюсселя.
Мой отец оторвал голову от рук и взглянул на меня.
— Конечно, это фара, старый дурак! — орал Шраубеншлюссель на Фрейда. — Давай садись, ну?
— Фрейд! — закричал отец. Должно быть, тогда он уже догадался. Он бросился к вращающимся дверям. — Auf Wiedersehen, Фрейд! — кричал он.
Стоя перед вращающимися дверями, отец ясно видел все происходящее. Фрейд, ощупывая фары, скользнул рукой не к дверце машины, а к радиатору «мерседеса».
— В другую сторону, придурок! — прикрикнул на него Шраубеншлюссель.
Но Фрейд прекрасно знал, где он находится. Вырвав свою руку из рук Ключа, он вскинул биту и размахнулся. Он, конечно, искал передний номер. Слепые по стуку определяют, где находится та или иная вещь. Фрейду достаточно было три раза махнуть битой, чтобы найти номер машины. Первый удар прошел чуть-чуть выше и попал в радиатор.
— Ниже! — закричал отец, стоя перед вращающимися дверьми. — Auf Wiedersehen!
Второй удар пришелся по бамперу, но чуть левее номера, и мой отец закричал:
— Правее! Auf Wiedersehen, Фрейд!
Как позже рассказывал отец, Шраубеншлюссель уже убегал. Но ему так и не удалось отбежать достаточно далеко. Третий удар Фрейда попал в самое яблочко; третьим ударом Фрейд произвел великолепную подачу. Через сколько всего прошла эта бита за один вечер! Ее так и не нашли. Фрейда полностью тоже не нашли, а Шраубеншлюсселя и мать родная не опознала бы. Моего отца отбросило от вращающейся двери, белый ослепительный свет и осколки стекла ударили ему в лицо. Фрэнни и Фрэнк бросились к нему на помощь, а я, когда прогремел взрыв, стиснул в своих медвежьих объятиях Арбайтера, как мне и велел Фрейд.
Арбайтер — в черном смокинге, специально для оперы, — был чуть выше меня и немного тяжелее; я крепко уперся ему подбородком между лопаток и обхватил под грудью, прижав его руки к бокам. Он выстрелил, в пол. Я боялся, что он может прострелить мне ногу, но вот поднять пистолет выше он уже не смог бы. Лилли была теперь вне досягаемости Арбайтера. Он еще два раза выстрелил в пол. Я держал его так крепко, что он даже не мог попасть в мою ногу, которая стояла как раз за его ногой. Следующим выстрелом он прострелил собственную ногу и начал кричать. Он выронил пистолет. Я слышал, как пистолет ударился об пол, и видел, как Лилли его подобрала, но я не обращал особого внимания на пистолет. Я сосредоточился на давлении. Для того, кто прострелил себе ногу, Арбайтер заткнулся довольно быстро. Позже Фрэнк говорил, что Арбайтер заткнулся, потому что не мог дышать. На крики Арбайтера я тоже не очень-то обращал внимание. Я сосредоточился на давлении. Представил себе самую большую штангу в мире. Не знаю, что именно я делал с этой штангой: выжимал ее, толкал или просто поднимал на грудь. Это не играло роли; я просто сконцентрировался на ее весе. Сконцентрировался по-настоящему. Я заставил свои руки поверить в себя. Если бы я так обнял Иоланту, она бы переломилась пополам. Если бы я так обнял Визгунью Анни, она бы умолкла. Когда-то я мечтал вот так же крепко сжимать Фрэнни. Я начал заниматься подъемом тяжестей с того момента, как ее изнасиловали, с того момента, как Айова Боб показал мне, что такое штанга; сжимая Арбайтера в объятиях, я был самым сильным человеком в мире.
— Отзывчивая бомба! — доносились до меня отцовские крики. Я знал, что ему больно. — Господи Иисусе! Вы можете в это поверить? Долбаная отзывчивая бомба!
Я сразу поняла, скажет позже Фрэнни, что отец ослеп. И не в том дело, что он стоял так близко от места взрыва, и не в том, что в лицо ему полетели осколки стекла от вращающихся дверей, и не во всей той крови в его глазах, которую Фрэнни увидела, когда худо-бедно обтерла его лицо, — это было еще не все…
— Я почему-то знала, — сказала она. — В смысле, еще до того, как увидела его глаза. Я всегда знала, что он такой же слепой, как Фрейд, или станет таким. Я знала, что он ослепнет, — скажет Фрэнни.
