Глава 131
Таня перестала смеяться, перестала играть на пианино, не ходила гулять, ни к кому не ездила в гости и не вела приятных разговоров по телефону. Она, неизменно спокойная, одиноко сидела в своей комнате с книгой в руке, и слушала доносящиеся с улицы голоса. Или принимала участие в домашних делах, которыми мать пыталась отвлечь её от невеселых дум.
Лишь ночью, когда дом погружался в спокойный сон, Таня расчесывала свои темные волосы, и тогда непокорное сердце стучало тревожным призывом, и снова из серо-зеленых глаз, как из озер, текли блестящие слёзы. Она не пыталась отогнать память от дорогого имени развлечениями или какими-то делами. Знала – не поможет. Она страдала великою мукою неразделенной любви. Верила в то, что говорит мать… но периодически накрывали сомнения: может, это какая-то ошибка, недоразумения, может, все сговорились и обманывают – Тишин, Давиденко, прочие?
Андрей изменил. Но куда сдунул его ветер? Неужели столько времени не появлялся на своей любимой волгоградской фирме? Быть того не может. После поездки сам не звонит, а от его отговорок: «Танюша, не беспокойся, родная, я как разгребу здесь в Питере проблемы, мигом прилечу к тебе!» – от этих отговорок, произнесенных приторным тоном, её уже тошнило, и она перестала ему звонить.
Неужели новую забаву нашёл? Увы, размышлять было некогда. Она не фуфайка, в которую, когда холодно, кутаются, а при жаре куда попало сбрасывают.
Арина делала всё возможное, чтобы утешить дочь. В один из дней они отправились в женский монастырь, находящийся в ста километрах от города, в одном из райцентров, в котором их дальняя родственница, 60-летняя Анастасия Ивановна, вела благочестивую жизнь, дав обет целомудрия, нестяжания и послушания и посвятив себя молитве и труду.
Таня увидела величественные, утопающие в зелени храмы, ухоженные сады, десятки добротных зданий, где более трехсот сестер молились, писали иконы, шили облачения, служили ближним – словом, где текла мирная и милосердная, деятельная и возвышенная жизнь. В церковном парке они встретились с инокиней Анастасией, с которой до этого созвонились и договорились о времени и месте встречи. Им предстала женщина в черном облачении, с покрытыми волосами, с блаженной улыбкой на просветленном лице. Они устроились на скамейке, и, расспросив друг друга о здоровье, вспомнив родных, приступили к главному. Арина поведала: после трёх лет бурных отношений (последовало подробное описание почти семейных отношений), дочь забеременела, обманута, брошена, горе и растерянность не дают сосредоточиться на главном – вынашивании ребенка и подготовки к родам.
Внимательно выслушав, Анастасия кротко сказала:
– Плачь, кляни, выговорись, прости и забудь того, кто причинил тебе горе.
– Слова схлынули… слёзы высохли, как озеро, ушедшее в землю, клясть… что толку… – печально ответила Таня. – Как дальше жить, не знаю.
– Прими веру, помолись. Ты крещенная?
«Да что она за чушь несет, старая дева, которую в 18 лет бросил парень и она ушла в монастырь!» – подумала Таня. Вслух же сказала:
– Вряд ли мне поможет. Хотелось бы пожить в реальности.
А на её лице явно отразилось её отношение как к совету инокини, так и к ней самой. В церкви и на похоронах Тане всегда хотелось громко материться, ей приходилось силой удерживать себя от того, чтобы так поступить. И сейчас она боялась, что не сможет сдержаться и продемонстрирует монахине великолепное знание русского слэнга.
Анастасия опустила глаза. Немного помолчала, потом тихо заговорила.
– Ты не веруешь, а зря. Разве не была ты счастливее всех женщин? Не тебя ли ласкал возлюбленный? Не твои ли уста покрывал страстными поцелуями, вливая в кровь аромат любви? Не тебя ли сжимал в сильных объятиях? Не тебе ли в тиши ночной нашептывал слова несказанного блаженства? Не тебя ли, соперничая с солнцем, обжигал огнем страсти? Кто еще испытал счастье, подобное твоему? Пусть заплатила ты за него… пока еще не заплатила – всё ещё впереди… и я бы заплатила хоть за один день земного счастья, хоть за отблеск огня любви.
– Взгляни на меня! – повысив голос, Анастасия подняла свой ясный взгляд. – Я… я тоже любила. Он вошёл в моё сердце, как путник в дом, и остался в нём навсегда. То была ранняя весна моей жизни. Цвели в полях цветы, и ручьи, обнявшись, вели неумолчный хоровод. Он вёл меня за руку и говорил, что любит и будет любить всегда. Но была ли я счаслива хоть час? Нет, я чего-то ждала в тревоге… И она пришла, серая, как осень. Не испепеляли меня в ночной тиши поцелуи любимого, не ласкали моё истомленное тело его руки, уста его не шептали клятвы, заставляющие трепетать сердце. Цветы отцвели, и ручьи отжурчали… Остался мираж… Он ушёл к другой… А я? Не изведав и крохи счастья, я замуровала себя в каменых стенах. Так смеешь ли ты роптать, Таня? Ты, испытавашая блаженство счастья! Что ты знаешь о бурных ночах отчаяния? Что знаешь о слезах моих? Что ведаешь о цветке, нерасцветшем и безжалостно брошенном в реку забвения?.. Кто смеет требовать больше, чем мыслимо взять? Можно ли быть такой себялюбивой, чтобы не видеть того, кто ничего не взял? Того, кто всё потерял, всё отдал, навсегда приковал себя к страданиям? Того, кто обречён на одиночество, на одиночество среди тысяч…
Зазвонил колокол, больно ударив по ушам. Вопль металла до боли отозвался в Танином сердце. Колокол гудел так, словно кто-то одним рывком вырвал у него медный язык. Казалось, что это звенят, сталкиваясь, облака из меди. Арина пристально всматривалась в инокиню, эту страстную поборницу древнего благочестия.
– Ты нашла умиротворение, утешая страждущих.
Анастасия горько усмехнулась и сбросила с себя черный клобук, по плечам её рассыпались седые пряди.
– Что вы, люди, знаете о несказанной муке раненого сердца? Ночи отчаяния, ночи жарких призывов! Нет больше воли моей! За что? За что мне такое?
Сорвав белую повязку, Анастасия беззвучно зарыдала, причитая, за что всевышний обрёк её на вечное горение, молила его, чтобы поскорее погасил её жизнь, как огарок…
– Не могу больше, не могу!
Потрясенные, Таня с Ариной смотрели на инокиню, на её руки, созданные, чтобы держать розы, ласкать кудри детей, очаровывать любимого, но, увы, они 42 года сжимали только холодный крест.
Словно боясь разбудить кого-то, Арина тихо проронила:
– Наши проблемы ничто перед твоими.
Анастасия с трудом подняла голову. В её выцветших глазах будто отразилось пламя пожара, губы прошептали:
– До сих пор его люблю, несостоявшегося мужа.
Отзвенел колокол. Словно дождь прошумел и прошёл стороной – вновь наступила тишина смирения. Не мнимого ли? Анастасия встала, завязала повязку, и строго наказала:
– Видишь, как в жизни бывает. Езжай, Таня, расти детей и будь счастлива!
Поднявшись со скамьи, мать с дочерью невольно поклонились, затем, перекрестившись на церковь, направились к своей машине.
Глава 132
После нескольких встреч со старыми подругами душевное состояние Рената улучшилось. Жизнь налаживалась и становилась симметричной и стабильной. Но Таня всё ещё жила в его памяти. Половина его хотела ей позвонить или хотя бы отправить сообщение; но другая не хотела снова оказаться в черном болоте тоски и депрессии. Всё же, ему было интересно, чем занята Таня в данный момент. Но она была далеко. Она сама сражалась за свою жизнь.
Для Рената жизнь потекла своим чередом: работа на Северном Альянсе, где он выполнял каждодневную рутину – затамаживание фур на Прибалтику, контроль менеджеров и походы во Внешторгбанк; свидания с сорокалетними барышнями, которые умели найти к нему подход и общение с которыми безопаснее, чем с малолетками. И хоть он всегда всегда стремился к порядку и стабильности, неудача неизменно ждала его за углом. Сразу несколько волгоградских сотрудников позвонили и сказали, что в офис Совинкома приходила Таня и настойчиво интересовалась, почему начатые Ренатом дела недоделаны, и требовала его приезда, прикрываясь при этом Андреем.
Таня заставила Рената почувствовать настоящий вкус любви, и с этим ничто не могло сравниться. Ни одна «пума» не могла ему этого дать. Все они – резиновые куклы по сравнению с Таней. Он долго и мучительно размышлял, как поступить, и в итоге решил снова написать ей.
«Когда я узнал о том, что ты вернулась к Андрею, эмоции внутри меня чуть не привели меня к непонятным последствиям. Мысли сталкивались друг с другом, больно было так, как я помню когда-то на тренировке я получил сотрясение мозга.
Ты не идеальна, и это причина, по которой я тебя прощаю. Ты не идеальна, как и я. Все люди не идеальны. Даже мой брат Андрей не идеален. Когда я был маленький, я хотел быть только собой и никем другим. Мой психотерапевт сказал, что если бы я оказался на необитаемом острове, мне пришлось бы принять свои слова, мысли и запахи. И как-то смириться с отсутствием водопровода, канализации и элементарных удобств. Мы не выбираем свои слова, мысли и запахи. Они наша часть, и нам приходиться с этим жить (хотя кое-что можно подправить). Однако мы можем выбирать своего спутника жизни. И я очень рад, что выбрал тебя.
