По мере возможности оказывалась помощь и советским военнопленным. В изданном недавно жизнеописании настоятеля смоленской церкви св. Гурия протоиерея Е. Лызлова говорится: «В немецкой комендатуре Смоленска он выхлопотал разрешение посещать лагеря военнопленных для духовного окормления. Благодаря его стараниям немецкая администрация отпустила из лагеря всех смоленских солдат и позволила населению (крестьянам) приносить военнопленным продукты питания — это разрешение касалось одного большого лагеря в предместьях Смоленска. О. Евгений сам собирал одежду и обувь для наших солдат и на санках отвозил собранное в лагерь». Лызлову дважды удалось избежать угрозы немецкого расстрела. А то, что она была вполне реальна, подтверждает хотя бы факт расстрела 13 сентября 1942 г. священника Покровской церкви Ржева прямо на паперти, на глазах у диакона[865]. В июне 1943 г. с приближением фронта еп. Стефан и некоторые члены Смоленского епархиального управления были эвакуированы в Белоруссию — в Борисов.
Очень активно шло возрождение религиозной жизни в Центральном Черноземье. В сообщении СД от 8 мая 1942 г. говорится об особенно большом посещении населением церквей в городах Брянске и Клинцы в пасхальное воскресенье. Часть верующих не смогли поместиться и стояли на улице[866]. В одном только Брянске открылось 12 церквей. Эта епархия вошла в состав Белорусской Православной Церкви, и в июле 1943 г. для нее был хиротонисан в Минске архимандрит Павел (Мелетьев). Он получил титул епископа Рославльского, викария епископа Смоленского. Владыка всего лишь 2 месяца занимал свою кафедру. Это видно из его письма в октябре 1943 г. главе карловчан митр. Анастасию: «Я — викарный епископ Рославльский, имел пребывание в г. Брянске. Нами было открыто 67 храмов, начали учить детей и взрослых Закону Божию, приступили к восстановлению старых добрых благочестивых обычаев, но в начале сентября этого года вынуждены были эвакуироваться в г. Могилев»[867].
Именно Центральное Черноземье являлось регионом наибольшего распространения отколовшегося от Московской Патриархии движения «истинно-православных христиан», особенно враждебно относящихся к советской власти и поэтому лояльно встретивших приход вермахта. Их позиция сыграла свою роль в том, что в Брянской области 19 июля 1942 г. по приказу командующего танковой армии в качестве эксперимента был образован русский самоуправляющийся округ Локоть, охватывавший 8 районов с населением 502 000 человек. Возглавлял его обер-бургомистр Каминский — ранее инженер, а затем секретарь погибшего 8 января 1942 г. в борьбе с партизанами прежнего бургомистра Локтя К. Воскобойникова. В звании бригадного комиссара Каминский руководил также русской бригадой, состоявшей из 14 батальонов общей численностью в 9–12 тыс. солдат с 15 танками и 30 орудиями, которая сражалась с партизанами. В этой бригаде было несколько священников, «истинно-православных христиан»[868].
В докладе 7-го отдела группы армий «Центр» от 25 мая 1943 г. говорилось о распоряжениях Каминского в церковной области: «Следует упомянуть приказ от 12.12.42, обеспечивший проведение в школах рождественских праздников, к которым каждый ребенок мог потратить 3 рубля из государственных средств на елочные украшения. Преподавание религии не было введено в школах. Однако Каминский считает уместным религиозное обучение молодежи священниками и вообще проявляет большой интерес к церковным делам. Так, в приказе от 28.9.42 г. он распорядился о повсеместном восстановлении церквей, и во многих местах видны воссозданные церкви или соответствующие работы». Каминский также пытался основать политическую партию, ставящую своей целью «создание народами России собственного суверенного государства с сильной центральной властью». Округ Локоть был уникальным явлением, существование других подобных округов нигде не было допущено. В процитированном выше докладе содержится критика этой акции: «Недопустимо, чтобы каждый бургомистр обладал такой самостоятельностью в делах внутреннего самоуправления от германских органов власти, имел свою политическую программу и собственные вооруженные силы, которые в менее надежных руках опасны для немцев»[869].
Осенью 1943 г. бригада Каминского вместе с отступавшим фашистскими частями ушла в Белоруссию, а затем в Польшу. В 1944 г. она участвовала в подавлении Варшавского восстания, а затем Каминский бесследно исчез[870]. Согласно широко распространенной версии он был расстрелян нацистами «за свою строптивость»[871]. В отношении же «истинно-православных христиан» Центрального Черноземья в 1944 г. органами НКВД была проведена широкомасштабная карательная акция, санкционированная Сталиным. 15 июля одновременно из 87 населенных пунктов Воронежской, Орловской и Рязанской областей 1673 человека насильственно переселили в Сибирь и на Алтай[872]. Это был единственный случай массовой депортации русского населения в тот период.
В Орловской области положение было сходно с соседней Брянской областью. Журналист В.Д. Самарин, живший в годы оккупации в Орле, вспоминал: «Проснулось, всплыло на поверхность души спрятанное глубоко при большевиках религиозное чувство. Молящиеся переполнили церкви, по деревням носили чудотворные образы. Молились так, как давно не молились. Не было семьи, в которой не было бы своего горя, не было бы жертв… Молились истово! Мне не забыть первого посещения церкви в Орле. Мы пришли всей семьей, с женой и дочерью, которая входила в церковь первый раз в жизни. Когда мы вошли, я вдруг увидел, как у дочери, у этого маленького человека, впервые вошедшего в храм, побежали по щекам слезы»[873].
К 15 апреля 1942 г. в городе было открыто 4 храма, а в Орловском районе 10, причем к освящению готовились храмы еще в 14 селах. Осенью же 1942 г. монахиня Антония (Чиненова) возродила в Волхове женский монастырь, собрав более 35 женщин, ищущих иноческой жизни. В это время при орловском кафедральном соборе проводились семинары с молодежью по Закону Божию, лекции о христианской религии читал заведующий городской библиотекой профессор Весновский, немного позднее открылись пастырские курсы на 40 человек и т. д. Священнослужители Орла, также как и смоляне, в сентябре 1942 г. обратились к митрополиту Серафиму (Ляде) с просьбой «прислать правящего епископа в уже много лет вдовствующую Орловскую епархию»[874].
Но поскольку это не могло осуществиться, они вплоть до восстановления в Орле советской власти в августе 1943 г. оставались без архиерея.
В Курской епархии, которая в период оккупации входила в Украинскую Церковь, открылось особенно много храмов — 332. В сообщении из Курска, опубликованном в журнале «Православная Русь» от 24 мая 1942 г., говорится, что в связи с массовыми крещениями наблюдается большая нужда в крестиках и их даже «делают теперь из жести брошенных немцами консервных банок». В первый день Пасхи 1942 г. состоялось торжественное открытие Курского Свято-Троицкого женского монастыря, в котором вскоре собралось 155 насельниц. Предполагалось возродить в городе и мужской монастырь, но был ли он восстановлен, автору пока не известно. Для управления Курской епархией архиереями Украинской автономной Церкви 9 июня 1942 г. был хиротонисан в Почаевской лавре во епископа Белгородского и Грайворонского Панкратий (Гладков), однако из-за запрета германской администрации он не смог покинуть пределы Украины и проживал в ближайшей к Курской — Черниговской епархии[875].
Западная часть Воронежской области была занята вермахтом лишь в июне 1942 г., к этому времени в самом Воронеже вследствие начала изменения советской религиозной политики уже была открыта церковь Святой Троицы. Но затем город оказался прямо на линии фронта, был сильно разрушен в ходе боев и церковная жизнь в нем возродиться не смогла. В остальных же оккупированных районах области открылось 116 храмов. На 1 октября 1944 г., после изгнания нацистов, в списке действующих еще числилось 80 церквей, в которых служили епископ, 128 священников и диаконов[876].
Посетивший в 1943 г. освобожденные города Центрального Черноземья английский журналист А. Верт[877] писал о патриотической деятельности православных общин в период оккупации: «Церкви в Орле процветали, но они превратились, чего немцы не ожидали, в активные центры русского национального самосознания… именно церкви неофициально создавали кружки взаимной помощи, чтобы помогать самым бедным и оказывать поддержку военнопленным… Церкви стали центрами „русицизма“ вопреки ожиданиям немцев, что церкви превратятся в очаги антисоветской пропаганды»[878].
Этот вывод соответствует ситуации, существовавшей на всей оккупированной территории России. Религиозное возрождение там было самым тесным образом связано с ростом национального самосознания. Всего же в районах РСФСР, оккупированных немцами, открылось, по подсчетам автора, примерно 2150 храмов: около 470, как уже отмечалось, на Северо-Западе, в Курской области — 332, Ростовской —251, Краснодарском крае — 229, Ставропольском — 127, Орловской области — 108, Воронежской — 116, Крымской — 125, Смоленской — 63, Брянской — 67, Сталинградской — 8, Тульской — 8 и не менее 200 в Орджоникидзевском крае, западной части Московской, Калужской и Белгородской областях[879]. Кроме того, было создано 6–7 монастырей — 2 в Вырице, 1 или 2 в Курске, по 1 — в Рославле, Волхове и Георгиевский монастырь в Крыму.
