Еще 17 сентября 1939 г. Львовский митрополит Андрей Шептицкий назначил главой Белорусского греко-католического экзархата священника Антония Неманцевича. В начале 1942 г. он поселился в Слониме, где в июне был арестован гестапо, отправлен в концлагерь и вскоре умер. После этого Белорусская Грекокатолическая Церковь перестала существовать[889].
Нацисты привезли белорусских националистов (частично православных) из Польши, Чехословакии, Германии, для того чтобы усилить влияние националистических и сепаратистских элементов в Белорусской Церкви. Но националисты не пользовались влиянием среди местного населения. Они немедленно вступили в борьбу с православной иерархией, упорно сопротивлявшейся всем попыткам оторвать ее от Московской Патриархии. Архиепископ Пантелеймон принял в сентябре 1941 г. поставленные ему условия с оговоркой, по существу, полностью противоречащей им: отделение может состояться только после того, как Белорусская Церковь организуется, созреет для автокефалии и оформит это отделение канонически, т. е. с разрешения Московской Патриархии[890]. В октябре владыка занял восстановленную Минскую епископскую кафедру и в ноябре переехал в столицу Белоруссии.
Но еще раньше архиеп. Пантелеймон начал предпринимать усилия по возрождению церковной жизни в восточной части республики. В августе 1941 г. по его благословению архимандрит Серафим (Шахмут) и священник Г. Кударенко выехали из Жировицкого Успенского монастыря в направлении Минска. Выполняя поручения по организации приходской жизни, они собирали от верующих прошения на имя архиепископа об открытии церквей, совершали богослужения, избирали строительные комитеты для ремонта храмов, проповедовали, крестили, отпевали и т. д. В январе 1942 г. из Минска эти священнослужители с той же миссионерской целью отправились дальше в Восточную Белоруссию, вернувшись обратно лишь осенью 1943 г.[891] В подобные поездки были отправлены и другие миссионеры. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 28 июля отмечалось, что прибывшие в Минск из Волковыска православные священники совершили богослужение в кладбищенской церкви, на котором присутствовало 2000 человек, затем было крещено 45 детей[892].
В Минске, как и в других местах, в начале оккупации открытие церквей происходило стихийно, исключительно по воле верующего народа. Как только Красная Армия и представители советской власти оставляли тот или иной населенный пункт, люди тотчас снимали замки с затворенных церквей, производили уборку, вносили иконы и, как могли, молились, часто без священника, ибо их на первых порах просто не было. Немедленно после вступления немцев в Минск 28 июня 1941 г. верующие сорвали замок и вошли в церковь Св. Александра Невского на военном кладбище. 6 июля здесь была отслужена первая литургия. 4 августа начались службы в церкви Св. Марии Магдалины, 17 августа открылся женский Спасо-Преображенский монастырь, вскоре в нем собралось 11 насельниц. За один лишь месяц в Минске было крещено 22 000 детей, к концу 1943 г. открыты все 7 уцелевших православных храмов и возобновлен Свято-Духов мужской монастырь, в котором числилось 3 монаха. Во всей же Минской епархии службы начались в 120 церквах, а в д. Ляды был возрожден Свято-Благовещенский мужской монастырь. Оккупационные власти не разрешили открыть существовавшую ранее в Минске духовную семинарию, вместо нее были образованы пастырские курсы, каждые несколько месяцев выпускавшие 20–30 священников, дьяконов и псаломщиков. В первый год не был разрешен даже традиционный крестный ход на Крещение, а в 1944 г. на такой крестный ход в Минске собралось 25 000 молящихся[893].
Так же бурно шло возрождение церковной жизни и в других белорусских епархиях, в частности в Витебской. Здесь в Велиже, по сообщению СД от 8 октября 1941 г., крестьяне даже раскапывали погребенные трупы, чтобы они задним числом были отпеты священниками. Местная зондеркоманда СД запретила последним такого рода действия. В Витебске в Свято-Покровской церкви богослужения возобновились 14 октября 1941 г., а в ноябре в нее из антирелигиозного музея перенесли мощи св. Евфросинии Полоцкой. В 1942 г. в этом городе также открылись пастырские курсы. 24 октября 1943 г. состоялось торжественное перенесение мощей преподобной к месту постоянного пребывания в возрожденный Спасо-Ефросиниевский женский монастырь Полоцка. В городе уже действовало 4 храма, среди них и древний Софийский собор, но левая половина монастырских зданий с главным храмом оказалась занята нацистами под концлагерь и огорожена колючей проволокой[894].
Еще один женский монастырь был возобновлен 19 августа 1942 г. на юго-востоке Белоруссии — в Чонках, неподалеку от Гомеля. Общее настроение населения передают материалы учета местных жителей, проведенного в начале 1942 г. в г. Борисове. По данным сводки СД от 13 марта 1942 г., из 26 619 человек 19 317 назвали себя православными, 6255 католиками, 130 евангелистами и лишь 917 (3,5 %) неверующими и представителями других конфессий, хотя, как и в случае со смоленской переписью, эти сведения, вероятно, не вполне отражают реальную ситуацию[895].
Постепенно возобновлялась и издательская деятельность. К августу 1942 г. могилевский протоиерей совместно с префектурой города издал молитвенник тиражом 5000 экземпляров, который сразу же разошелся, поэтому готовилось 2-е издание тиражом 10 000. Очень активное Минское епархиальное управление в это же время предполагало организовать издание церковного журнала, правда, неизвестно, смогли он выходить или был запрещен германской администрацией, допускавшей развитие Православной Церкви лишь до определенных пределов. Так, например, в Минске появилась иконописная мастерская, но преподавание Закона Божия было разрешено лишь при церквах. А осенью 1942 г. в ответ на обращение епархиального управления к властям за разрешением на открытие духовных 6-классных семинарий в Минске и Новогрудке и псаломщицких курсов в Ракове, Вилейке и Молодечно был получен отказ. И это притом, что духовенства в связи с открытием множества храмов не хватало особенно остро. Архиепископ Могилевский Филофей в газетной статье, написанной 21 октября 1942 г., сообщал, что в Минск ежедневно прибывают из различных мест 2–3 кандидата для возведения в сан священника, которых рукополагают после короткой подготовки, и таким образом уже появилось 100 новых священников[896].
Несмотря на все сложности, в некоторых районах Белоруссии, например в Борисовском, было восстановлено до 75 % дореволюционных церквей (в самом Борисове 21 храм). Этот процесс продолжался даже в 1944 г. Так, в ежемесячном докладе командования группы армий «Центр» за февраль 1944 г. говорилось, что в районе 4-й армии вновь открыты 4 церкви, в Бобруйске впервые за время войны на Крещение состоялся крестный ход на р. Березину с участием 5000 человек. В другом подобном докладе за март 1944 г. сообщалось, что в Орше была устроена новая церковь и епископ назначил туда священника. А 21 мая состоялись церковные торжества с участием 5000 верующих по поводу возобновления древнего Супрасльского Благовещенского мужского монастыря на Западе Белоруссии под Белостоком, закрытого в 1918 г. поляками[897].
Общее число восстановленных в Белоруссии храмов точно неизвестно. Согласно документам Совета по делам Русской православной церкви, на 1 января 1948 г. их численность в республике была 1051, в том числе 302 в восточных областях. Отмечалось, что почти все они открыты в период оккупации (20–25 % в зданиях, никогда не бывших церквами), но по сравнению со временем войны количество действующих храмов сильно сократилось. По всей видимости, их было не менее 600, так как в 1945 г. в Белоруссии считались действующими 1250 православных церквей, из них на долю восточной части республики приходилось около 500 (часть храмов к тому времени уже успели снять с регистрации)[898]. Кроме того, за годы оккупации, как уже говорилось, было возрождено 6 монастырей — 3 мужских и 3 женских.
С самого начала Белорусской Церкви пришлось столкнуться с двумя попытками внести разделение в ее паству. Первая исходила от главы автокефальной Православной Церкви в Генерал-губернаторстве митрополита Дионисия (Валединского), который, как бывший руководитель Польской Православной Церкви, считал себя вправе распоряжаться церковными делами в Белоруссии и на Украине. Идя навстречу требованиям нацистов, он признал автокефалию Белорусской Церкви, но на заседании возглавляемого митр. Дионисием Синода в Варшаве 9 сентября 1941 г. было решено установить для нее трех кандидатов во епископы. Германские историки Ф. Хейер и X. Вайзе пишут, что с просьбой хиротонисать во епископов белорусов к митр. Дионисию обращались и националистические круги. Из намеченных кандидатов вначале наибольшую активность проявил иеромонах Владимир (Финковский). В сообщении СД от 21 сентября говорилось, «что он является лучшим пропагандистом для германской стороны, его богослужения всегда содержат благодарственные слова фюреру. В своей комнате о. Финковский повесил портрет Гитлера и разъяснял верующим, что Белоруссия никогда не должна быть самостоятельным государством, а всегда оставаться под германским господством». При этом, по мнению СД, существенную роль могло играть желание стать архиереем, так как генеральному комиссару Кубе поступило ходатайство о назначении о. Финковского епископом или архиепископом Белоруссии[899].
