его детей Ивана и Андрея (о старшем сыне других сведений нет, видимо, он умер еще молодым, не достигнув возраста поступления в службу).
Картины из дома Матвеева могут свидетельствовать о его вкусах, среди них были «Двенадцать Сивилл поясных, письма старого» и «Притча, как Иосиф бежал от Петерфиевы жены». Изображения античных прорицательниц Сивилл были связаны с переводом «Книги о Сивиллах», сделанным в 1673 году Николаем Спафарием и проиллюстрированным небольшими картинами на холсте иконописцем Богданом Салтановым[359]. Картина об Иосифе в Египте, не поддавшемся на искушение соблазнявшей его жены хозяина — главы стражи фараона Пентефрия, была посвящена известному библиейскому сюжету. Другие картины были описаны как аллегорические: «В станку Целомудрие, а в правой руке написан скифетр, в левой руке книга» и «На полотне написана Весна, в руках сосуд с травами». Но это могли быть изображения тех же Сивилл со скипетрами, книгами и сосудами[360].
Библиотека Артамона Матвеева тоже была конфискована и перевезена в Стрелецкий приказ. Неясно, что стало с русскими рукописям и книгами, среди которых искали доказательства для обвинения Матвеева. В «Описи имущества» упоминаются только печатные и рукописные чертежи «Московской», «Польской», «Свейской и Датцкой земель», «Архангельского города и иных Поморских городов». Иностранным книгам «на розных языках» в собрании Матвеева повезло больше, почти 70 раритетов «во 185 (1677) году» было «прислано из Стрелецкого приказу в Посолской приказ» с записью об их происхождении «из животов боярина Артемона Сергеевича Матвеева». Там были немецкая Библия, книги на греческом языке и латинском, изучение которого вменялось в вину Артамону Матвееву. Например, труды Иоанна Златоуста (Базель, 1539), Афанасия Великого (Базель, 1556) и Августина Блаженного (Базель, 1556). Явно с особым смыслом были включены в библиотеку Матвеева многие исторические и политические печатные книги: «Книга описания Иеросалима града» (Рим, 1602), «Институции» византийского императора Юстиниана — краткое руководство по римскому праву (Лион, 1622), труд византийского историка XIII века Георгия Пахимера (1666–1669), «Книга» отца-иезуита Антония Поссевино, имевшего отношение к русским делам во времена Ивана Грозного, труды католического мыслителя Адама Контзена (Майнц, 1622). Имелись среди матвеевских книг и Мартирологий — «Книга мученикословия римского» (Венеция, 1630), и Индекс отреченных книг — «Книга указ заповедных книг» (Мадрид, 1612).
Трудно предполагать, в какой мере Артамон Матвеев был знаком с содержанием речей Цицерона, виршами Вергилия и философией Аристотеля или Эразма Роттердамского, но их книги тоже присутствовали в его библиотеке. Гораздо увереннее можно говорить о трудах, представлявших практическое значение: «Книга разных городов лицы, подпись францужская», «Книга полатного строения, в лицах подписана италианским языком», «Книга чертежная полатам и источником каменным, на францужском языке», «Книга землемерие, на латинском языке». Всё это были издания крупного формата, «в десть», а были еще «книги вполдесть» — «огородного строения в лицах на немецком языке», «лекарского учения», «оружейного строения», и «в четверть» — семь книг грамматик (греко-латинские, латинская и голландская). Позже изданиями из матвеевской библиотеки интересовался другой известный «западник» — боярин князь Василий Васильевич Голицын, отобравший для себя 17 книг «огородного и полатного и городового строений» и так и не вернувший их обратно в библиотеку Посольского приказа. В XVIII веке книги из библиотеки Артамона Сергеевича Матвеева вошли в собрание Академии наук[361].
Описание библиотеки Артамона Сергеевича Матвеева лишний раз показывает сложившийся разрыв между первым «ближним человеком» царя Алексея Михайловича и его преследователями, жившими представлениями прошлого века. Не случайно бояре приговаривали к казни, ссылке и наказанию кнутом тех, кто подозревался в переписывании книг из матвеевской библиотеки. Найденные «заговорные письма», лечебник и гадательную псалтырь было указано сжечь на спинах провинившихся холопов[362]. Но с Артамоном Матвеевым все-таки решили поступить по-другому.
В Казань к Артамону Матвееву с царским указом «с отъятием чести его Боярства, и с точным осуждением, и весьма уже лишением всего его имения и вотчин, и заточением в ссылку в Пустоозерской острог» послали дьяка Ивана Горохова. Сын Матвеева, составивший свое «Объявление о возвращении из заточения Ближняго Боярина Артамона Сергиевича Матвеева и о кончине его», объяснил подоплеку этого распоряжения «произволом» и «выбором» неприятелей своего отца. Горохов сам еще недавно был у розыска, а потом в ссылке из-за тайной переписки с донскими казаками во время управления Матвеевым Посольским приказом. Теперь, освобожденный из ссылки, он еще более рьяно стал расправляться с виновником своих прежних бед. Когда Артамон Матвеев «начал ответ против извету давать», его попытка оправдаться была грубо пресечена посланцем Боярской думы: «Дьяк Иван Горохов крикнул: слушай! Молчи, а не говори». У Артамона Матвеева забрали грамоты царя Алексея Михайловича «и всякие посольские письма и наказы». Матвеев должен был выдать весь свой «архив», взятый из Москвы, включая «дворовыя и отчинныя и поместныя крепости», подтверждавшие земельные владения. Отдал он дьяку Ивану Горохову и «две книги рухлядишки своей» — описи имущества, оставленного в Москве, а потом, понимая свое положение опального, сам переписал в тетрадях «лучшаго пожитчишка своего», включая наследство сына, перешедшее ему от матери. Находившихся вместе с ним людей он вынужден был отпустить «по деревнишкам, а иных на волю». Горохов, «больше месячного времени будучи в Казани», сделал всё, чтобы отравить жизнь Матвееву, а потом еще демонстративно подчеркивал свое участие в конфискации его имущества. Как иронично писал Андрей Артамонович Матвеев, «с теми описными его Боярскими пожитки в Москву, яко из восточной Индии Гишпанской, з бесценным золота и сребра караваном на кораблях приплыл»[363].
Приговор Артамону Матвееву был объявлен в Казани 11 июня 1677 года (сам указ датирован 3 мая 1677 года, но потребовалось время, чтобы дьяк Иван Горохов приехал из Москвы в отдаленную Казань). Казанский воевода Иван Богданович Милославский велел привести Артамона Матвеева вместе с сыном в съезжую избу под стрелецкой охраной («как злодеев или изменников», с обидой писал Матвеев). По царскому указу «за великия вины и неправды» у Матвеева отняли «честь мою Боярство», что означало вычеркивание его имени из списка бояр и запись «по Московскому списку»[364]. Матвееву выдали «из нажитков» отца и его «пожитченка» 1000 рублей и отправили с сыном и немногими людьми из Казани в ссылку в Пустозерск. Он еще думал оправдаться и 3 июня 1677 года написал свою первую челобитную царю Федору Алексеевичу, но в Казани она не была принята. Стряпчий Гаврила Тухачевский исполнил выданный ему наказ и вез ссыльного по рекам Каме и Вятке до Хлынова. Зимой 1677/78
