- Ведите меня к Истргдору! - крикнул он, подскочившим всадникам: - Я - Иенхон, известен всем!
- Как вонючий раб Ниесхиока?! - рассмеялись горцы. Человек Голубого Леса по привычке вздернул руку к ремню, где раньше носил меч и если бы он имел его, насмешники, возможно, поплатились за те слова.
- Ведите! Кто я - скоро вы узнаете лучше!
Горцы переглянулись и, не переставая хохотать, направили коней к воротам, заставляя охотника успевать за ними бегом. Несущий великолепное открытие, Иенхон взошел на холм. Меж идолов был натянут тент, под которым собрались некоторые начальствующие войска имьяхийцев и люди близкие Истргдору. Когда же охотник увидел живого Оенгинара, сидящего на грубом табурете, украшенном кусочками хрусталя и блестящего обсидиана, он вдруг повалился на землю с громким восклицанием: - Вспомни и прости священный Рожденный! Это я - твой убийца! Я, слепой, неразумный отдал тебя реке! Вспомни и прости! Заклинаю именами всех богов! Вспомни и прости!
Оенгинар разглядывал его словно диковинного зверя, распростершегося у ног, с опасением и любопытством. В памяти, опьяненной в день покушения дурманящим настоем, теперь всплывали забытые туманные образы.
- Не помню, - тихо произнес Оенгинар.
От этих слов Иенхон взвыл, как от раны, потом поднял голову, глаза его слезились, и начал пересказ сути заговора и о своей недоброй воли в нем.
- И ты осмелился придти сюда?! Искать пощады?! - удивился молодой воин.
- Смерть ему! Сейчас же смерть! - зароптали горцы.
- Он сам пришел - не будем мучить!
- Топором по шее!
Вдруг все по оклику Истргдора замолчали. Оенгинар встал, подошел ближе к Иенхону, с улыбкой глядя на его косматое лицо, красные мясистые губы, горестные глаза.
- Я прощаю тебя! - сказал Рожденный, касаясь его ладонью: - Ты был ослеплен. Боги вернули зрение - ты снова с нами!
Охотник встал. Теперь вид его был спокойным, торжественным.
- Я не боюсь смерти, - отчетливо произнес он, чтобы слышали всадники, шептавшиеся за спиной, - даже просил бы о ней. Однако есть в моей жизни еще одно дело… Я знаю, как проникнуть в город!
Сообщение о тайном ходе под стеной Истргдор принял, словно послание неба. Собравшиеся на совет были так же воодушевлены полезнейшими открытием охотника. Только о способе его использования мнения значительно разделились. Имьяхийцы долго спорили, каждый желал навязать свою правду. Еще, не все безоговорочно верили в искренность человека Голубого Леса и, ожидая какой-нибудь подвох, высказывали болезненные для Иенхона сомнения.
- Эх, вы! - наконец не стерпел он. - Дайте мне сотню воинов и сегодня Ваамкан, связанный как жертвенная скотина, будет здесь! Дайте триста - и я пробьюсь к воротам и открою их! Пусть мне это будет стоить жизни, но я сделаю это! Клянусь именами богов! А вы можете рассуждать ни один день, пока не найдется другой счастливец, но служащий не вам. Говорю вам: храм Оканона разрушен и его тайны быстро перестают быть тайнами!
Пламенная речь Иенхона зажгла воителей с Имьях итак не страдающих робостью, жаждущих скорее ворваться на городские улицы. Они решили - как стемнеет проверить подземный коридор, а уже перед рассветом, учинив ложный штурм у западных ворот, тихонько направить основные силы по пути, указанному Иенхоном.
- Завтра перед тобой распахнутся эти ворота! - сказал Истргдор, кладя тяжелую руку на плечо Оенгинара. - Это по праву твой город.
За черными стенами тем временем готовились совсем к иному исходу. Магиор набирал отряд из крепких и опытных воинов. Им назначалось: лишь враги до последнего исчезнут под землю, засыпать вход у реки, затем, соединившись с другой частью войска у восточных ворот, стремительно напасть на лагерь имьяхийцев. Среди могильников Города Мертвых, где начинался, губительный лаз, подкопали несколько тяжелых плит, чтобы в свой срок обрушить их на головы доверчивых детей Имьях. Как только все было закончено, там больше никто не появлялся, кроме безразличных к закону бродяг, дабы не отпугнуть возможных лазутчиков. А вокруг, от вытоптанных садов Миофы и разоренного святилища Оканона до Дома Рода и самых дальних бамбуковых хижин, до храма Рэдо, опаленного огнем рассерженного Крилоха, все было спокойно. Спокойно, как в ожидании звука рвущихся нервов. Собираться на площадях, говорить что-либо о богах или смертном Оенгинаре, запрещалось. Тихий стон из старой крепости служил тому подтверждением. Кровь на улицах еще не смыли дожди. Едва небо усеяли звезды, Магиору доложили:
- Два десятка горцев двинулись к реке.
- Не замечайте их, - спокойно сказал он. За разведчиками, расчитывал стратег, скоро пойдет все вражье войско. Туннель был длинный, и места там бы хватило всем.
- Завтра мы раздавим их как гнусов! - заверил он Ваамкана: - Ловушка начинает работать. Благодари Иенхона. Пусть беглец сдохнет позже других, рыдая, захлебываясь подземным смрадом!
- О, нет! Его разорвут на куски, сожрут живого и выпьют кровь! - торжествовал Держатель.
В эту ночь сон не приходил к ним двоим. Поднявшись на верхнюю террасу Дома Рода, они смотрели на россыпи вечных звезд, что в умах предков рождали легенды. Ваамкан рассуждал о времени, когда вся страна Единорога будет покорна новым законам. Потом, в своих мечтаниях он пустился дальше, покоряя пределы гор на севере и земли береговых людей. Голос его дрожал, сузившиеся глаза блестели. Магиору казалось, что Держатель не в себе, проведя целый день в святилище Крилоха, непрерывно молясь, пересытившись тяжким дымом курений. Слушая бредовые речи, начальник войска, он вдруг усомнился: нужен ли этот, случаем возвеличившийся, жрец? Ведь вся власть в городе по существу принадлежала ему. Ваамкан умел только бунтовать толпу, лить яд лжи. Сумел разрушить храмы и уничтожить вечный закон. Но что дальше? Эти мысли еще не окрепли, Магиор отстранился от них, желая додумывать, когда станет ясен исход сражения с имьяхийцами. Оставив держателя, он спустился проверить посты и узнать о перемещениях во вражеском лагере. Ваамкан, потерявший в лице Магиора благодарного слушателя, стал придумывать каким казням он подвергнет пленных горцев, которых завтра обещало быть много. От кровавых сцен его самого пронимал озноб. Кутаясь в плащ, он скрежетал зубами, ухмылялся и сожалел только, что может уже никогда не встретится с Иенхоном. Потом вдохновение внезапно покинуло его. Жрец ощутил себя одиноким среди людей, безразличных к его стремлениям. Была ли это минута отрезвления или миг грусти перед порой желчного отчаяния?
- Они идут! - голос стратега за спиной вырвал его из забытья.
Держатель поспешил к лестнице. Внизу ждали кони, и они быстро достигли укреплений у восточных ворот. Со стены жрец вглядывался во тьму. По берегу реки, где черным безмолвным сном спала роща, он не мог разглядеть ничего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
