Он как-то читал книгу, самиздат, нашел ее на складе запрещенной литературы Управления. Автор – некий Эрих Мария Ремарк. Он писал о людях, переживших войну, голод, инфляцию, про таких, как сам Стас. Очень хорошо писал, Стасу так и не удалось понять, почему этого автора внесли в список запрещенных. И ни одной другой книги этого Ремарка Стасу так и не удалось найти ни среди изданных, ни в самиздате. Парень мог стать известным писателем, он и правда был чертовски талантлив. Он назвал таких, как Стас, тех, кто прошел те же дороги, лишился юности, навсегда какой-то очень важной частью своей души остался на войне, потерянным поколением. Он был прав, он был чертовски прав, этот Эрих Мария Ремарк, Стас узнавал в его героях самого себя, узнавал своих друзей, выживших и недошедших, вернувшихся к подобию нормальной жизни или спившихся, потерявших лицо или нашедших что-то новое. Все они были потерянным поколением, все они потеряли самих себя, и даже если их новая жизнь напоминала нормальную, это было только напоминанием, а не реальностью, а их новые лица не были их старыми, настоящими лицами, всего лишь масками, чем-то вроде респираторов, которые помогали им дышать в новых условиях. Им изредка удавалось вернуться к самим себе, настоящим. Нечасто, и только в кругу тех, кто прошел этот путь рядом, плечом к плечу. Именно так было и с ними, со Стасом и его друзьями, именно для этого они собирались каждую пятницу в «Долине», и, хотя не все время они были вместе, а с Арчи познакомились уже после войны, их души легко опознавали друг друга, как будто бы знали пару «пароль – отзыв». Так что да, Ремарк был прав. Но были еще и те, кто отказался возвращаться, кто так и остался там, в том времени, врос в него и не смог или не пожелал вернуться. Их окна и светились этой ночью, их дома обходил стороной проводник-латинос. Вырванные из жизни, не принявшие ее, навсегда оставшиеся в прошлом, постепенно обрастающем руинами настоящего.
Морозило не на шутку. Пальцы начинало ломить в перчатках. Стас обернулся. Алиса шла, поддерживаемая под руку Арчи, следом шли Скальпель и Шрам. «Монашка» замыкала их группу. Стас споткнулся и чуть не упал. Скальп обогнул Арчи и поддержал Стаса.
– Ты как, гардемарин?
– Все в норме, док, просто споткнулся.
– О’кей… Ты считаешь, что мы правильно поступаем? Я имею в виду этих ребят. То, что мы доверяем им.
– А я им не доверяю, – пробормотал Стас, – но ведь она права. Что у нас есть? План? Никакого. Прятаться в лаборатории вечно мы не сможем. Она права, это временное укрытие, рано или поздно лабораторию найдут. А все ведет к тому, что прятаться нам придется долго. Как минимум до того момента, пока я не смогу решить свое дело.
– Думаешь, сможешь решить?
– Не знаю. В любом случае не скоро, Скальп. У Марка Гейгера были и время, и относительная свобода передвижения. Но Гейгер не смог разобраться. А он был крутым сукиным сыном в своем деле, поверь. Я ему и в подметки не гожусь.
Латинос остановился, подал знак остальным, потом достал из кармана блокнот, полистал, посмотрел на часы. Обернулся и что-то сказал по-испански.
– Надо переждать, – объяснила девушка. – Через десять минут тут проедет патруль. Укроемся в развалинах.
– Еще немного на этом холоде – и меня нужно будет скалывать с асфальта ломом, – проворчал Шрам.
– Мы почти дошли. Но нужно переждать.
Они вошли в темноту руин. Казалось, там было еще холоднее, как будто стены конденсировали холод, не давая ему растекаться.
Крыша особняка давным-давно обвалилась внутрь, так же как перекрытие между первым и вторым этажом. Им пришлось карабкаться по груде мусора. Стас снова оглянулся на Алису. Та перебиралась через обломки спокойно, с естественной грацией. Только время от времени поднимала воротник, который почти тут же снова падал. Стас попытался рассмотреть в темноте ее лицо, но не смог.
Он нашел относительно ровный участок, встал, опираясь рукой на косо упавшую балку. Вот это все сейчас обрушится, будет весело. Особенно если как раз в тот момент, когда мимо будет проезжать патруль. Было тихо, дыхание облаком пара вырывалось наружу. Жутко хотелось курить, аж легкие сводило. Как всегда, когда не было возможности. А была бы, и не захотелось бы, наверное. Стас опустился на корточки, ноги гудели. Чертову уйму времени он не ходил столько пешком, как в эту бесконечную ночь. Это плюс к тому, что они не спали, не ели и вымотались все, как собаки. Но у усталости были и свои плюсы, усталость не давала чувствам развернуться. Можно было просто сидеть на корточках, бездумно смотреть в темноту и чувствовать, как болят от усталости ноги и от мороза – руки. Вообще болело все, что-то сильнее, что-то слабее. Стас вдруг отчетливо понял, что ему уже сорок, и если сам он отказывался в это верить, то его тело давным-давно смирилось со старением. Кто-то сказал, что жизнь – это медленное умирание. Сам-то Стас не чувствовал, что чем-то отличается от того мальчишки-гардемарина, что приезжал в эти места на каникулы. По крайней мере до этого момента…
Скальпель перебрался через балку, осмотрелся и уселся на груду кирпичей. Тронул Стаса за рукав, привлекая его внимание, и прошептал на самое ухо:
– Я гляжу, ты с Алисы глаз не сводишь?
Это было неожиданно. Стас повернул голову, но лицо друга скрывалось в тени.
– Просто беспокоюсь, – ответил он, пожимая плечами. – Мы-то старые солдафоны. А она девчонка.
– Она женщина, старик. Давно уже не девчонка. Женщина, которой многое пришлось пережить, и она это пережила. Сама, без чьей-то помощи. Чертовски сильная. Может, даже нас всех стоит.
– Да… к чему ты это?
– Ну, я ж говорю, ты с нее глаз не сводишь.
Стас вздохнул:
– Готфри, дружище, если ты беспокоишься за свою женщину…
– Она не моя женщина…
– Ну, я имею в виду…
– Тс-с-с, – зашипел латинос и махнул им рукой. Стас замолчал и тут же услышал нарастающий рокот мотора. Он приближался с севера, от блокпоста. Стас обернулся, чтоб посмотреть на остальных, увидел Алису и поспешно отвел глаза.
Звук мотора приблизился, поравнялся с руинами и начал удаляться. Они ждали, пока не наступила полная тишина. Латинос сказал что-то, обращаясь к девушке, та перевела:
– Они доедут до поста дежурных и будут возвращаться. Надо подождать.
– Еще ждать? – мрачно переспросил Шрам.
– Недолго. Пятнадцать минут, может, двадцать.
– Двадцать минут на таком холоде – это «ненедолго»?
– Надо подождать, – твердо сказала девушка.
Стас переместил вес на другую ногу, потом посмотрел на Скальпа и перебрался на ту же кучу кирпичей.
– Ты мог и не заводить этот разговор, – прошептал Стас, наклонившись к другу. – Мы друзья, и нет ничего важнее этого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
