он проснулся посреди ночи, значит, где-то внутри дома раздался некий подозрительный звук. Кейн прислушался. Насколько он мог разглядеть в щелочку ставней, снаружи ночь понемногу уступала белесому рассвету, озарявшему мир.
Неожиданно подозрительный звук послышался снова. Он был тихим-тихим и раздавался снаружи. Ни дать ни взять кошка, цепляясь коготками, карабкалась вверх по стене. Кейн внимательно слушал. Когда неподалеку кто-то как будто начал возиться со ставнями, пуританин поднялся. Держа в руке рапиру, он бесшумно пересек комнату и резким движением распахнул ставни настежь.
Глазам его предстал мир, еще окутанный предутренней дремой. Поздняя луна висела над западным горизонтом. И нигде ни души! За окном не таилось никакого грабителя. Соломон высунулся наружу и взглянул на окошко соседней комнаты. Ставни были растворены.
Кейн закрыл окно и прошел к двери. Потом выбрался в коридор. Действовал он, как обычно, по первому побуждению. Времена были лихие, к тому же таверна стояла в нескольких милях от ближайшего городка — Торкертауна. Самое обычное дело было нарваться на бандита. Судя по всему, кто-то не в меру прыткий проник в комнату рядом с его собственной, и спящему постояльцу, вполне возможно, грозила нешуточная опасность. Кейн не стал терять время, взвешивая все «за» и «против». Он просто подошел к двери соседней комнаты и открыл ее.
Окно было распахнуто настежь. Туманный свет вливался внутрь бледным призрачным мерцанием. На кровати похрапывал человек: Кейн узнал в нем Джона Ред-ли, того самого, кто выдал некроманта солдатам.
Потом взгляд его метнулся к окну. На подоконнике сидело существо, смахивавшее на здоровенного паука. Пока Кейн смотрел, оно соскочило на пол и устремилось к кровати. Существо было темной окраски и волосатое, и Кейн заметил, что оно испачкало подоконник. Оно переступало по полу пятью толстыми лапками с очень странно выглядевшими суставами и в целом производило такое невероятное и жуткое впечатление, что Кейн на мгновение прирос к месту. Тем временем существо добралось до постели и довольно неуклюже стало карабкаться наверх.
Оно влезло по столбику и замерло над спящим человеком, и тут только Кейн бросился вперед, громко крича, чтобы предупредить Редли. Тот сейчас же проснулся и посмотрел вверх. Глаза его выкатились от ужаса, изо рта вырвался отчаянный вопль. В тот же миг паукообразная тварь шлепнулась вниз, прямехонько ему на шею. Кейн уже подлетел к постели, но толстые лапки успели сомкнуться, и он услышал, как хрустнули у Редли шейные позвонки. Мужчина обмяк и остался лежать неподвижно, с головой, неестественно повернутой на сломанной шее. Паук расплел лапки, свалился на простыню и тоже безжизненно замер.
Кейн склонился над жуткими останками... Он не мог поверить тому, что видели его собственные глаза. Ибо существо, сумевшее разомкнуть ставни, проползти по полу и убить Джона Редли прямо в постели, было не чем иным, как... человеческой рукой!
Теперь она валялась безжизненная, обмякшая. Очень осторожно Кейн насадил ее на кончик рапиры и поднял, чтобы рассмотреть поближе. Рука, несомненно, принадлежала порядочному здоровяку: широкая, мясистая, с толстыми пальцами и почти сплошь заросшая волосами, точно обезьянья лапа. Она была отрублена у запястья и вся перемазана запекшейся кровью. На указательном пальце виднелось узкое серебряное колечко. Форма украшения показалась Кейну достаточно необычной: колечко было сделано в виде свернувшейся змеи.
Кейн все еще рассматривал свою устрашающую находку, когда вбежал кабатчик, облаченный в ночную рубаху. В одной руке он держал свечу, в другой — короткоствольную фузею с раструбом.
— Это еще что такое?.. — ахнул он, увидев труп на кровати. Потом он заметил то, что Кейн держал на кончике рапиры, и вся краска сползла с его лица. Он приблизился, словно бы влекомый необоримой тягой, и глаза у него вышли из орбит. Наконец он подался назад — и буквально рухнул на стул. Он был до того бледен, что Кейн решил уже — сейчас потеряет сознание.
— Во имя Бога живого, сударь!.. — прошептал кабатчик, еле дыша. — Нельзя допустить, чтобы эта штука опять как-нибудь ожила!.. Там внизу, в пивной, сэр, в камине горит огонь...
Было еще утро, когда Кейн явился в Торкертаун. Уже на окраине городка ему попался словоохотливый юнец, окликнувший его:
— Добрый день, сэр! Без сомнения, вы, как и все добрые люди, рады будете услышать, что Роджер Симеон, черный колдун, был повешен нынче на рассвете. Только-только солнце взошло, а его хлоп! — и повесили!
Кейн хмуро спросил:
— Надеюсь, он принял смерть мужественно?
— О да, сэр! Нисколечко не дрогнул! Только все равно странное вышло дело. Видите ли, сэр, он пропутешествовал к виселице всего с одной рукой вместо двух!
— Каким образом? — спросил пуританин.
— Да вот прошлой ночью, когда он сидел в кутузке — ну до чего, говорят, был похож на большущего черного паука!.. — так вот, когда он там сидел, он подозвал стражников и попросил исполнить свое последнее желание. И знаете, какое? Представляете — попросил отсечь себе правую руку! Солдат, ясное дело, поначалу не захотел ее отсекать, но потом забоялся, как бы Роджер его не проклял, ну и оттяпал ему правую руку возле запястья. И что вы думаете? Симеон, не долго думая, хватает ее левой рукой, да ка-ак запулит отрубленную кисть через зарешеченное окошко наружу, притом бормоча всякую безбожную волшебную ахинею! У стражников, сударь мой, от страха кишки узлом завязались, только Роджер им сказал: не бойтесь, ребята, вас не трону, у меня, мол, дельце осталось только с Джоном Редли, который предал меня.
Сказав так, добрый сэр, он перетянул обрубок руки, чтобы не текла кровь, и остаток ночи просидел точно в трансе. Только бормотал что-то время от времени, ну, знаете, как бывает, когда человек забудется и сам с собой разговаривает. Сидит, понимаете ли, и все бубнит: «Вправо, вправо!» А потом шепчет: «Левее, левее!» И еще: «Вперед, скорее вперед!..»
Да, сударь, жуть слушать его было, говорят! И смотреть, как он там сидит, скорчившись и прижимая окровавленный обрубок руки! А когда стало светать, за ним пришли и повели его вешать. И когда ему уже надевали петлю на шею, он вдруг весь страшно напрягся, а мускулы на правой руке, ну, на той, где не хватало кисти, прямо вздулись, как будто он кому-то шею ломал!
Стражники, конечно, бросились, но тут он и сам успокоился. И начал хохотать, да так громко и страшно! Только петля оборвала его смех, и он замолчал и повис, черный и неподвижный, и рассветное солнце смотрело на него своим красным
