конце концов на волка еще покруче себя! Мы и прознали-то про этого парня только когда нашли Жана, — вот уж был крутейший бандюга из всех, по ком плачет петля! И что же? Находим мы его, приколотого к дереву его же кинжалом, всаженным в грудь, а на щеках у мертвого вырезаны три буквы — С. Л. К.!
Потом настал черед Хуана Испанца. Когда мы его подобрали, он еще некоторое время жил и успел рассказать нам, что грохнул его англичанин, зовут Соломон Кейн, и, дескать, поклялся этот англичанин страшной клятвой истребить всю нашу шайку! А дальше? Ла Коста, наш первый фехтовальщик, отправляется разыскивать Кейна, будь он неладен. И, во имя демонов вечного пекла, похоже, он таки его отыскал! Или мы не нашли на скале его тела, этак аккуратненько проткнутого шпагой? Что же теперь? Ждать, пока чертов англичанин всех нас порешит, как баранов?..
— Верно, лучшие наши ребята нашли смерть от его руки, — задумался предводитель бандитов. — Ладно, остальные скоро вернутся... те, что отправились на маленькую прогулку — навестить отшельника. Придут, тогда и посмотрим. Не век же ему прятаться, этому Кейну. Когда-нибудь мы... э, а это еще что за херня?..
Оба разбойника вертанулись на месте: стол между ними пересекла чья-то тень. Через порог пещеры, служившей логовом шайке, шатаясь и едва держась на ногах, ввалился человек. Он смотрел прямо перед собой вытаращенными глазами, качаясь на подламывающихся ногах. Рубаха его была разукрашена багровыми пятнами. Он проковылял еще несколько шагов вперед и повалился прямо на стол, а потом сполз с него на пол.
— Дьяволы ада!.. — выругался Волк, подхватывая бессильно обмякшее тело и водворяя его на стул. — Где остальные, твою мать?
— Убиты... все... убиты...
— Каким образом? Да говори же, чтоб сатана тебя уволок!
Волк яростно тряс раненого. Второй бандит стоял столбом, выпучив от ужаса глаза.
— Мы... добрались к избушке отшельника... как раз когда восходила луна, — пробормотал вновь пришедший. — Я остался снаружи... на стреме... остальные вошли... мы собирались пытать отшельника, чтобы он выдал нам... где он хранит... свое золото...
— Да, да, все так! Дальше-то что? — Волк сходил с ума от нетерпения.
— И тогда все вспыхнуло огнем... избушка с грохотом взлетела в воздух... и пошел огненный дождь... сквозь этот дождь я увидел... отшельника и при нем второго... высокого такого парня в черном... Они выходили из-под деревьев...
— Соломон Кейн!.. — проскрежетал второй бандит. — Так я и знал, что это он! Я...
— Заткнись, недоумок! — рявкнул главарь. — А ты — продолжай!
— Я побежал... Кейн... он погнался за мной... ранил вот... но я убежал... и подоспел сюда... первым...
И раненый уронил голову, тяжело наваливаясь на стол.
— Дьяволы и святые!.. — взревел Волк. — Как хоть он выглядит, этот ублюдок Кейн?
— Как... как сам сатана...
Голос беглеца угас, и с ним жизнь. Мертвое тело вновь сползло на пол и осталось лежать кровавой бесформенной кучей.
— К-к-как сат-т-тана!.. — прыгающая челюсть мешала второму разбойнику говорить внятно. — Я ж-же т-тебе гов-ворил! Это сам р-рогатый... во плоти... Я г-говорил...
Он умолк: снаружи в пещеру просунулась чья-то испуганная физиономия.
— Кейн?..
— Да! — Волк был слишком растерян, чтобы с ходу соврать. — Смотри там как следует, Ла Мон! Сейчас мы с Крысой к тебе подойдем...
Физиономия исчезла, и Ле Лу повернулся к подельщику.
— Похоже, банде конец, — сказал он. — Ты, я да этот ворюга Ла Мон — вот и все, что осталось. Что предлагаешь?
Побелевшие губы Крысы с трудом выдавили:
— Бежать!..
— Дело говоришь. Давай-ка заберем камешки и золото из этих сундучков да и сделаем ноги через потайной ход.
— А Ла Мон?..
— Пускай себе караулит хоть до второго пришествия. Тебе что, больно надо делить добро натрое, когда можно пополам?
Злобную рожу Крысы перекосило бледное подобие улыбки. Потом неожиданная мысль поразила его.
— Он... — и Крыса кивнул на мертвое тело на полу, — помнится, сказал что-то вроде: «...и я подоспел сюда ПЕРВЫМ». Он что, имел в виду, что Кейн гнался за ним, направляясь... сюда?
Волк только кивнул, утвердительно и нетерпеливо. Крыса поспешно бросился к сундукам.
Огарок, тлевший на колченогом стволе, освещал безумную сцену. Неверный мечущийся свет бросал алые блики, отражаясь в лужи крови, все шире расползавшейся из-под мертвого тела; он играл на самоцветах и золоте, которые торопливые руки выгребали из окованных медью сундуков, выстроившихся вдоль стен; наблюдательный взгляд мог бы заметить, что глаза Волка блестели совершенно так же, как и его спрятанный в ножны кинжал.
И вот наконец сундуки опустели, а их содержимое мерцающей грудой было свалено на окровавленный пол. Тут Волк замер, прислушиваясь. Снаружи было тихо. Ночь стояла безлунная, и живое воображение Ле Лу мигом нарисовало убийцу в черном — Соломона Кейна, — крадущегося сквозь мрак по его душу. Неслышный силуэт, тень среди теней... Волк криво усмехнулся. Ну уж нет, сказал он себе. На сей раз англичанин останется в дураках.
— Еще сундучок забыл, — буркнул он, указывая рукой.
Крыса удивленно издал невнятное восклицание и склонился над сундуком, на который указывал ему главарь. Волк прыгнул к нему одним движением, как кот. И по рукоять всадил кинжал Крысе в спину, между лопатками. Разбойник осел на пол, не издав ни звука.
— Спрашивается, зачем вообще что-то делить? — пробормотал Ле Лу, вытирая кровавый клинок о камзол мертвеца. — А теперь позаботимся о Ла Моне...
И он шагнул было к двери, но тут же остановился как вкопанный. А потом отшатнулся назад.
Сперва ему показалось, что это была тень человека, стоявшего на пороге. Потом он увидел, что это была не тень, а сам человек. Человек в черном. Который стоял до того неподвижно, что свет мерцающего огарка делал его пугающе похожим на тень.
Он был высокого роста, не меньше самого Ле Лу, и одеяние его было сплошь черно, от шляпы до башмаков.
Такая простая, ничем не украшенная, облегающая одежда, удивительно подходившая к бледному сумрачному лицу. Широкие плечи и длинные руки безошибочно выдавали в нем фехтовальщика. Как, впрочем, и длинная рапира, которую он держал наготове. Лицо у человека было замкнутое и мрачное. Угрюмая бледность, особенно в неверном свете, делала его похожим на выходца с того света. А грозно сдвинутые брови и вовсе наводили на мысли
