Женщина открыла журнал регистрации новорожденных и принялась водить по страницам пальцем. Дойдя до указанной даты, она нахмурилась и с удивленным видом посмотрела на меня. На моем лице в этот момент, наверное, появилось выражение тревоги: я уже больше не могла изображать спокойствие.
— Что там такое? — спросила я.
Она закрыла книгу.
— Здесь какая-то ошибка. Я не могу найти эти данные.
Я потянулась — лишь слегка — к журналу регистрации новорожденных.
— А может, я попробую их найти? Я не могу уйти ни с чем.
— Я поговорю с сестрой Эсперансой, не переживай.
— Вероника! — крикнула я.
Вероника тут же ворвалась в комнату и подбежала ко мне, громко топая каблуками сапожек из кожи питона и шурша пакетами с покупками.
— Вот журнал регистрации, — сказала я, указывая на толстенную книгу в картонной обложке под мрамор, которую держала в руках ответственная за журналы регистрации.
Появление Вероники в норковой шубе стало для этой женщины полной неожиданностью, и нам удалось обратить это себе на пользу: Вероника бросила пакеты с покупками на пол, подскочила к ней и выхватила журнал.
— Ищи, — велела она, передавая мне журнал и вставая между мной и этой женщиной.
Та подняла было телефонную трубку, но Вероника не дала ей позвонить.
— Даже не вздумай закричать, не то я расквашу тебе физиономию, — сказала она хрипловатым голосом.
У меня дрожали пальцы, а перед глазами все плыло, и я никак не могла найти дату своего рождения, свою фамилию и имя. Ответственная за журналы регистрации попыталась было выйти из комнаты, но Вероника оттолкнула ее.
— Мы вызовем полицию, — сказала женщина, обуреваемая одновременно и негодованием, и страхом.
— Вызывайте. Полицейским, возможно, будет интересно взглянуть на этот журнал. Кстати, не надо в нем ничего искать — мы забираем журнал с собой.
Произнеся эти слова, Вероника сделала то, что я уже тысячу раз видела в кинофильмах: она вырвала с корнем телефонный провод, чтобы у ответственной за журналы регистрации ушло больше времени на то, чтобы поднять тревогу.
Я положила журнал в один из пакетов, и мы бросились бежать. Было понятно, что, когда мы добежим до входной двери, нас там уже будут ждать, однако у нас не было ни времени на раздумья, ни другого выбора. Нам навстречу попалась сестра Хустина, и я спросила:
— А где тут ближайший выход? Я уже опаздываю на работу!
— Вон там выход для экстренных случаев, — показала она.
Выскочив на улицу, мы продолжали бежать, а потом, чтобы не рисковать, поехали на такси. В машине мы проверили, не забыли ли какой-нибудь из своих пакетов, — все были на месте. Мы назвали таксисту адрес Вероники, а сами открыли журнал регистрации новорожденных. Я еще никогда ни в одном списке с таким волнением не искала свою фамилию и имя. Мы на всякий случай просмотрели нужный раздел несколько раз, понимая, что очень нервничаем и можем ошибиться. Судя по записи в журнале, девочка, родившаяся в тот день и в тот час, когда родилась я, и с таким же именем, во время родов умерла. Вероника обхватила меня рукой за плечи.
— Ну и что, что здесь написано, что ты умерла? Ты сидишь сейчас живая и здоровая, и это — самое главное.
Я, можно сказать, собственноручно прикоснулась к правде.
— Уж обман так обман! — хмыкнула Вероника.
— Это само по себе уже и есть доказательство, да? — спросила я.
— Ты переоденешься, мы перекусим, чтобы успокоиться, а после подумаем, на кого и на что нам охотиться дальше.
Вероника, похоже, твердо вознамерилась разрушить мой маленький мир. Меня раздражали ее кудрявые волосы, которые то и дело касались моего лица, запах кожи, исходящий от ее сапог, ее перстень с изображением кобры, ее норковая шуба, доставшаяся ей от матери, и ее голос, от звучания которого, если бы она крикнула, остановился бы как вкопанный даже лев. Она хотела добраться до самых укромных уголков моей жизни, и у меня уже начинала появляться неприязнь к ней и к ее дому, в котором было полно пластмассовых цветов. Я покосилась на нее и подумала, что уже ее не выношу.
— Когда мы закончим все это? — спросила я.
Вероника ничего не ответила. Она, видимо, размышляла над тем, какой бы еще удар нанести по моей прежней жизни.
50
Вероника движется против ветра
Я не смогла открыть дверь, и это означало, что кто-то вставил ключ с обратной стороны и закрыл замок на два оборота. Мне не оставалось ничего другого, кроме как надавить на звонок.
Я заметила, что в дверной глазок кто-то посмотрел. Затем раздались звуки открываемых замков — сначала основного, а затем второго, дополнительного, который родители использовали только тогда, когда оставляли меня и Анхеля в детстве дома одних.
— Что случилось? — спросила я у Анхеля, вытирая сапожки тряпочкой.
— И сам не знаю. Приходил какой-то очень крепкий парень. Он говорил со странным акцентом и спросил меня о Лауре.
Анхель снова закрыл дверь на оба замка. Мне не понравилось, что он становится таким трусливым, потому что трусость наверняка существенно снизит его привлекательность в глазах девушек.
Мы положили пакеты с покупками на диван.
— А мне вы что-нибудь купили? — спросил Анхель.
Я ответила вопросом на вопрос:
— Этот парень подстрижен очень коротко?
— Да.
— Лицо у него круглое?
— Да.
— Одет он очень легко?
— Да.
— Он немного выше меня и ниже тебя?
— Да.
— Значит, это был Петре, — вмешалась в разговор Лаура. — Не знаю, зачем он нужен Лили, если она прекрасно может ходить.
Наконец-то Лаура начала видеть реальность такой, какая она есть. Анхель с непонимающим видом переводил взгляд с меня на Лауру.
— Я видела его в обувном магазине, когда тебя держали взаперти, — сказала я.
— Когда я болела, — поправила меня Лаура.
Сейчас ее лучше не переубеждать, потому что это было бы все равно, что двигаться против ветра. Она должна сама осознать, что представляла собой ее жизнь.
— Я спросил его, кто он такой, — сказал Анхель. — Он ничего не ответил и снова спросил насчет Лауры. Он сказал, что у него есть для нее очень срочное известие. Я сказал, что никакая Лаура здесь не живет, — я подумал, что лучше будет ответить именно так. Он толкнул меня кулаком в грудь — так, что я отлетел назад. У него на безымянном пальце золотое кольцо с печаткой. Он зашел и закрыл дверь. Я был уверен, что сейчас он достанет пистолет. Дон, бедняга, заливался лаем на веранде, за стеклянной дверью. Думаю, если он смог бы ее открыть, этот головорез наложил бы в штаны.
— Так он достал пистолет или нет? — встревоженно спросила Лаура.
Анхель отрицательно покачал головой.
— Он осмотрел дом, заглянул во все комнаты. Хорошо еще, что я идеально застелил свою кровать, — хоть кто-то в этом доме любит порядок! — и этот парень увидел, что три кровати используются, а одна — нет. Но он все равно мне не поверил. Когда он уже уходил, то сказал, чтобы я передал Лауре, что ее бабушка очень серьезно заболела и ей необходимо ее увидеть.
У Лауры дрогнуло лицо. Она, видимо, подумала, что это может оказаться не враньем, что после ее побега бабушке и в самом деле стало плохо. Мне не оставалось ничего другого, кроме как прикрикнуть на нее, чтобы она пришла в себя:
— Ты сбежала, потому что тебе было очень страшно!
— Я погорячилась, — сказала Лаура, уставившись в никуда.
— Ты что, не понимаешь, что они — сообщники? Только Анне известно об этом доме и только она могла дать им наш адрес. По-твоему, когда врываются в дом и начинают угрожать, это нормально?
— Лили, наверное, в отчаянии, — прошептала Лаура, о чем-то напряженно размышляя.
— А твоя мать? Твоей матери что, все равно?
— Она и сильнее, и моложе.
— Не такая уж она и молодая, — сказала я, вспомнив о разнице в возрасте между Гретой и моей мамой.
— Я не знаю, как поступить, — сказала Лаура. — Может, позвонить им, чтобы выяснить, действительно ли она заболела?
— Поступай, как хочешь, — сказала я, изо всех сил стараясь не выйти из себя, — но сначала давай еще раз заглянем в документы родильного дома «Лос-Милагрос».
Лучшего аргумента и не придумаешь.
Лаура не стала возражать, села на диван и, положив журнал регистрации новорожденных себе на колени, открыла его. На ней были мои джинсы, в которых ее ноги казались еще более худыми. Я зажгла светильники на стене. Сад за окном постепенно погружался в сумерки, смешивавшие в единое целое время и пространство, а еще правду и ложь.
Анхель сел рядом с Лаурой и с любопытством уставился на журнал. Свет настенных светильников падал на их макушки, лбы, уши, носы, ладони. Лаура и Анхель были очень похожи, и это не могло быть случайностью. «Мама, ты была права, твоя первая дочь жива, и зовут ее Лаура».
