— А разве без тезисов нельзя?
Черные глаза Трифона оживились.
— Да вы послушайте, что я вам скажу. Я всю эту премудрость знаю. Еще до войны приезжал к нам в станицу докладчик — настоящий оратор! Так у него все течет — заслушаешься! А почему? Потому, что говорит исключительно по тезисам. Он и меня учил, как все это составить. Слушайте, я и вас научу. Это не трудно. Сперва наметьте себе главный тезис — с чего начинать. К нему припишите два-три примера — в виде наводящих вопросов. Затем идет дальнейшее развитие и углубление главного тезиса. Еще два-три наводящих вопроса — и довольно. После этого запишите себе основную мысль и тоже с наводящими вопросами. А в конце — краткие выводы и заключение. Вот и вся речь! Жаль, что мне надо идти на канал, а то бы я вам все написал.
Тимофей Ильич некоторое время молчал, комкая в горсти усы. Лицо у него сделалось грустным.
— Мне такие тезисы не подходят.
Трифон стал уверять, что именно так и нужно готовиться к выступлению, но Тимофей Ильич даже не захотел слушать.
— Не по тезису я хочу говорить, а по сердцу, — сердито сказал Тимофей Ильич и вышел из хаты.
Он прошелся по двору, постоял у калитки, потом начал расчищать в снегу дорожки. Работая лопатой, он старался ни о чем не думать, а мысли о предстоящем собрании сами лезли в голову.
«И Сергей на ту беду не едет, с ним бы посоветовался», — думал он.
Расчистив дорожки, Тимофей Ильич прошел мимо хаты в сад, постоял на берегу Кубани, — от реки доносились людские голоса, цокот копыт, скрип колес. Взошло солнце. В холодном тумане над лесом лежал багровый шар, и голые, темные верхушки деревьев, тронутые оранжевой краской, отчетливо рисовались на белом фоне невысокой горы. Тимофей Ильич вернулся во двор, поднял плетень, напоил корову, сменил в свинарнике постилку, занятый все теми же мыслями о предстоящем выступлении.
После завтрака Тимофей Ильич направился в правление. Там он поговорил с бухгалтером, худым и подслеповатым мужчиной, сказал ему, что пора провести в кладовой ревизию. Потом зашел к Никите Мальцеву и попросил выделить огородной бригаде пару саней с волами; посоветовался с Никитой, где бы достать оконного стекла для парниковых рам; поругал плотников за то, что до сих пор не сделали деревянные коробки, которыми будут накрываться парники. Собравшись пойти в кладовую, Тимофей Ильич, как бы между прочим, спросил:
— Никита, а собрание в пятницу?
— Ровно в двенадцать.
— И прямо на площади?
— А то где же? Такого здания у нас нету, чтобы всех людей вместить. Знаете, сколько там соберется народу? Шесть станиц! Еременко говорил, что и Кондратьев приедет.
— А ты, Никита, как насчет речи? — спросил Тимофей Ильич, не поднимая головы. — Подготовился?
— У меня, папаша, речь будет короткая.
— И без тезисов? — осведомился Тимофей Ильич.
— Безо всего.
— А как же так ты будешь — без тезисов?
— А так. Что есть у меня на душе, то и выскажу.
«Вот так бы и мне, безо всего», — рассуждал Тимофей Ильич, направляясь в кладовую.
Возле амбаров он встретил Еременко с газетами и журналами. Он шел напрямик через огороды. Сапоги и полы шубы у него были в снегу.
— Тимофей Ильич, а я к вам забегал, — заговорил Еременко, вытирая ладонью нагретый лоб. — Как у вас дело с речью? Не подведете? Еще не готова? Тимофей Ильич, вы сядьте за стол и напишите.
— Это вроде тезисов? — со вздохом спросил Тимофей Ильич.
— Во, во! — обрадовался Еременко. — Только расширенные. Я пришлю комсомольцев, они помогут.
— Обойдусь и без помощников.
Тимофей Ильич не пошел в кладовую, а вернулся домой, разделся, сел за стол и начал составлять конспект. В хате была одна Ниловна. Она с удивлением смотрела на мужа, который придвинул ближе чернильницу, положил перед собой ученическую тетрадь и что-то писал.
— Аль письмо сыну задумал послать? — спросила Ниловна.
— Не письмо, а тут, Ниловна, такое дело, что не знаю, как тебе и пояснить. — Тимофей Ильич поправил на носу очки. — Речь мне надо произносить — вот оно какая вещь. А без написанного неможно.
— Так по написанному говорить, как я думаю, труднее, — участливо заговорила Ниловна.
Тимофей Ильич только тяжело вздохнул.
Глава XXI
После того как во всех станицах Рощенского округа прошли собрания и Сергей Тутаринов был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР, он во вторник седьмого января выехал в Марьяновскую. Никто не мог понять, почему для первой своей встречи с избирателями он отправился в соседнюю районную станицу. Кондратьеву Сергей сказал, что лучше всего сперва поехать в Марьяновскую, где его еще и в глаза не видели. К тому же дорога в Марьяновскую лежала через Усть-Невинскую, и Сергей решил заехать на канал — посмотреть монтажные работы и заодно узнать у Виктора, как идет ученье на курсах колхозных электриков. Однако о самой главной причине Сергей умолчал: ему хотелось перед такой длительной поездкой навестить по пути Ирину.
Сергей спешил к Ирине, хотел побыть с ней хоть немного. Но почему-то к радостным мыслям примешивалась горечь, и Сергей то видел серую ложбину и убегающую к обозу Ирину, слышал ее тихий голос: «А еще я хочу ехать учиться»; то вспомнил слова Виктора: «На перевозке турбины мы познакомились». Сергей закрыл глаза, хотел ни о чем не думать, а перед ним вставало смеющееся лицо Виктора.
«Забавно! — думал он, чувствуя, как его щеки хлещет встречный морозный ветер. — Нет, нет, надо кончать слишком затянувшееся ухаживание. Вот приеду и скажу, что мы поженимся».
Сергей размечтался и не заметил, как подъехал к птичнику. Сойдя с машины, он посмотрел в знакомое окно и отшатнулся. Он не мог понять: или ему только показалось, или в самом деле у стола сидели Ирина и Виктор. Ему вдруг стало жарко. Еще не веря своим глазам и ничего не соображая, Сергей подбежал к машине и сказал:
— А ну, Ванюша, пришпорь!
Сергей побывал на канале, полюбовался цинковой крышей гидростанции, а потом разговаривал с монтажниками, — Виктора там не было, и Сергей о нем не спрашивал. У Саввы узнал о том, что занятия на курсах электриков начались.
— Ты бы посмотрел, сколько теперь курсантов! — говорил Савва. — Или потому, что преподаватель такой молодой, или еще по какой причине — все девушки в станице захотели стать электриками. Соня, Варя Мальцева, девушка из «Светлого пути», та, что ты прислал, — все учатся. Твоя Ирина тоже посещает занятия — такая активность, что я уже боюсь, как бы и моя Анюта не записалась в курсанты.
— Это отрадно, — грустно проговорил Сергей, садясь в машину.
Выехав из Усть-Невинской, Сергей как ни старался думать о том, как бы хорошо было, если бы Рубцов-Емницкий поскорее отгрузил электрооборудование, чтобы уже весной начать сооружать линию; как ни приятно было сознавать, что и крыша гидростанции блестит на солнце, и установка машин идет успешно, и учение электриков налажено, и канал, как заверил Семен, будет готов в марте, — а мысли об Ирине но покидали его, и на сердце было тяжко.
Станица Марьяновская — районный центр — растянулась по берегу Кубани. Были видны сады, ряды тополей и кущи ясеня на площади. Затем показались белые крыши, амбары, стоявшие особняком за станицей.
После встречи в Марьяновской в тот же день на закате солнца Сергей, в сопровождении председателя исполкома Кривцова, моложавого и краснощекого мужчины, выехал по станицам.
За Марьяновской в ложбине показался хуторок. На заснеженную степь ложился холодный туман.
— Хуторок Грушка, — пояснил Кривцов. — Надо нам сюда заехать. Это полеводческая бригада колхоза «Луч». Я никогда их не миную. Почему? Это такое место, что его нельзя проехать. Здесь живет наша «царица полей».
— А кто она такая?
— Да разве ты не знаешь нашу рекордистку высоких урожаев? — удивился Кривцов. — Ну, как же так? Это же знаменитость! Звеньевая Прасковья Николаевна Голубева! А мы в шутку ее зовем «царица полей».
— Ну, что ж, — сказал Сергей, — поедем и к «царице полей», это даже интересно.
Машина свернула на проселочную дорогу и направилась в хутор Грушка.
В ложбине, недалеко от шоссе, стояли десятка два домов, под камышовыми и соломенными крышами, с невысокими, из хвороста, плетнями. В центре — общественная конюшня, навесы для бричек и плугов, кузня, амбары. По обе стороны широкой улицы стояли тополя, густо, один в один, иные толщиной в два обхвата, а за тополями, как за высокой стеной, прятались палисадники, постройки, сады.
Проезжая по улице, Кривцов обратил внимание гостя на новое здание, под черепичной крышей, с высокими окнами. Передняя стена была расписана аршинными буквами — красочные слова призывали голосовать за Сергея Тутаринова. Крыльцо было увито красным полотном и украшено флажками и плакатами.
