— Бригадный агитпункт, — пояснил Кривцов. — Оборудован на время выборов, а вообще это — Дом агротехники Прасковьи Голубевой. Специально для нее построили. А у вас есть такие дома? — Не дожидаясь ответа, Кривцов продолжал: — Золотые руки у этой женщины! И если бы ты только знал, как она нас выручает. В районе с урожаем неважно: как мы ни бьемся, а похвалиться нечем. Осенью приедешь с отчетом в крайисполком, веришь, стыдно. Вот тут и приходит на выручку наша «царица полей». Это такой, я тебе скажу, козырь в руках! В этом году звено Голубевой дало по сто восемьдесят шесть пудов пшеницы с гектара. Это же рекорд! Назовешь такую цифру — и уже тебя не ругают и смотрят на тебя совсем другими глазами. Вот оно какую силу имеет эта женщина!
— А много у вас таких «цариц»? — спросил Сергей.
— Как «много»? — удивился Кривцов. — Она же рекордистка!
— Ну, а какой у вас урожай в тех бригадах, где нет «цариц»?
— Так себе. До Голубевой далеко.
Машина остановилась возле тесовых ворот, выкрашенных в зеленый цвет, и Ванюша подал сигнал. В калитке показался Петр Голубев — муж Прасковьи Николаевны. Увидев Кривцова, он торопливо распахнул ворота, показывая, как удобнее подъехать к крыльцу.
— Как поживает хозяйка дома? — спросил Кривцов, выходя из машины и здороваясь с Петром. — Как идут ее дела?
— Спасибо, Андрей Федорович, на жизнь жалоб нету, — ответил Петр, мужчина коренастый, широкоплечий, с серой и давно не бритой щетиной на лице. — И дела у нас идут исправно, а только девки из первой бригады не дают жене покою. — Петр посмотрел на окна, откуда доносились женские голоса. — Слыхал? Полдня воюют! С утра пришли и не уходят. Я уже Андриана на подсобление позвал.
— Что там еще за девки? — сердито спросил Кривцов.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел бригадир Андриан, смеясь и вытирая рукавом красное побитое, оспой лицо.
— Ох, что за канальские девчата! — сказал он, здороваясь с Кривцовым. — Комсомолки! Ну, прямо одно горе с ними!
— А что случилось?
— Две девчушки из первой бригады пожаловали к нам и хотят тут хозяйничать. Беда! Я им и по-хорошему и по-всякому.
Из дома донеслись выкрики:
— Так не дашь?
— Сказала не дам — и не дам!
— Ишь какая барыня!
— Все тебе да тебе!
— А мы разве не такие?
— Идите к председателю, а чего вы ко мне явились? Ничего вы от меня не получите. Понятно?
— Мы не к председателю пойдем, а в район на тебя пожалуемся.
— Меня в районе знают! Вот Андрей Федорович приехал, жалуйтесь ему, а от меня отцепитесь!
В сенцах Кривцова и Сергея встретила сама хозяйка. Это была женщина статная, не старше сорока лет, с той природной деревенской красотой, которая открыта всем — видна и в улыбке, и в походке, и в манере держать голову, чуть склонив ее на плечо. Прасковья Николаевна была взволнована, и от этого ее дородное лицо выглядело особенно привлекательным.
В передней комнате стояли молодые, невысокого роста, белокурые девушки; лица их были гневны.
— Ну, здравствуйте, красавицы! — сказал Кривцов. — Что у вас тут за споры?
— Не споры, а разговор, — ответила одна из них, выйдя вперед и поведя бровью.
— А кто вас сюда прислал?
— Сами себя прислали.
— Почему одна Прасковья рекорды получает?
— Разве мы хуже ее?
— Все ей да ей, царицей прозвали, а все другие будто и на свете не существуют.
— А вам завидно? — Кривцов добродушно усмехнулся. — Что же поделаешь? Ей весь край завидует.
— Мы не завидуем, а только дайте и нам хорошие семена!
— А ты кто такая смелая? — спросил Кривцов.
— Шура Богданова.
— А тебя как звать? — обратился Кривцов к подруге Шуры.
— Маруся Новикова.
— Вот что я вам скажу, Шура Богданова и Маруся Новикова. Идите домой и готовьтесь к выборам. Вот перед вами и кандидат — Сергей Тимофеевич Тутаринов, за него вы будете голосовать. Мы еще заедем к вам и побеседуем о выборах.
— Вы нам выборами зубы не заговаривайте, — смело ответила Шура. — Нам семена нужны!
— Так вы об этом поговорите со своим правлением, пусть оно вам и поможет.
— Ага, дожидайтесь! — сердито отозвалась Маруся. — Наше правление только Прасковье помогает.
— Мы ничего не хотим, — сказала Шура, — а только дайте нам «гибрид-кубанку» — ту пшеницу, что Прасковья будет сеять.
— Не можем, девушки, не можем. Ту пшеницу мы специально раздобыли. Так что, Шура и Маруся, об этом и не думайте. Идите, идите домой, пока светло.
Шура и Маруся немного постояли и ушли.
— Обиделись, — сказал Сергей.
— Обижаться тут нечего, — заговорил Кривцов, глядя на Голубеву. — Ну, «царица полей», как готовишься к севу? Может, нужна какая помощь?
— Сказать, Андрей Федорович, — к севу готовимся лучше всех.
— Вот и прекрасно.
— Дела у меня идут исправно. — Прасковья склонила на плечо голову. — Золы припасли порядочно, не зеваем! «Гибрид-кубанку» на всхожесть уже испробовали.
— Ну и как?
— Лучше и быть не может. Густая, как щетина! Сила в ней к росту необыкновенная. Такая даст двести пудов. Вчера на тех участках зяби, где будем сеять «гибрид-кубанку», снегозадержание устраивали.
— Всем хутором вышли на помощь Прасковье Николаевне, — пояснил Андриан.
— Правильно, так и нужно, — одобрил Кривцов, — Прасковья Николаевна у нас на особом счету.
— Пожаловаться я не могу. Все помогают, а только бабы из других бригад чересчур вредные.
— Отчего же они вредные? — спросил Сергей.
— Видали эту парочку? — Голубева горестно посмотрела на Сергея, как бы говоря: «Эх, что тебе сказать? Ты у нас человек новый и не знаешь, как мне тяжело». — Вы думаете, эти девчата — первые? Вчера тоже были такие ж крикливые делегатки из третьей бригады. И откуда они узнали про ту пшеницу?
— А что это за пшеница? — допытывался Сергей.
— Сергей Тимофеевич, зараз я тебе вкратце поясню, — сказал Кривцов. — Дело было так. В Краснодаре на опытной семеноводческой станции по знакомству раздобыл семян засухоустойчивой яровой пшеницы. Вот эти семена мы и передали Прасковье Николаевне, и весной она засеет шестьдесят гектаров. Ну, а в бригадах узнали об этом и взбунтовались.
— А вы дайте возможность посеять «гибрид-кубанку» всем бригадам, — посоветовал Сергей, — вот они и не будут бунтовать.
— Не можем, — решительно заявил Кривцов. — И семян маловато, да и не получится у них такой урожай, как у Прасковьи Николаевны. — Кривцов обратился к Петру и Андриану: — А вы чего стоите? Седлайте коней да созывайте народ: проведем вечер встречи с кандидатом…
На дворе вечерело. Прасковья Николаевна зажгла лампу и стала собирать на стол ужин. Кривцов умывался в соседней комнате, а Сергей сидел у окна и задумчиво смотрел в темное небо, — сумерки уже укрыли и тополя, и двор, и сарайчик с острой крышей.
«Значит, по осени Кривцов может смело ехать в край с отчетом, — думал он. — Отдушина будет. Как это он говорил, — надежный козырь в руках, о бригадах забыли, а вырастили на весь район одну рекордистку и радуются. Голубевой — все внимание, а другим — ничего. Надо поговорить с Кривцовым».
За ужином Сергей молчал. Ел и ни на кого не смотрел, а потом сказал, что на агитпункт, наверное, уже собрались колхозники, и стал одеваться.
Глава XXII
Дом агротехники, куда вошли Сергей и Кривцов, провожаемые Голубевой, состоял из просторного зала и четырех небольших комнат. В одной из них временно помещалась избирательная библиотека. Рядом с книгами и комплектами «Правды» и «Известий» Сергей увидел ящики с черноземом — в них кустилась яровая пшеница. Голубева погладила рукой густую щетку игольчатых ростков.
— Вот она, та самая «гибрид-кубанка», что никому жить спокойно не дает. Видите, какая у нее сила к росту. — Голубева обратилась к Кривцову: — Андрей Федорович, в будущем году мы еще не такие рекорды установим!
— Правильно! Действуй, действуй, Прасковья Николаевна, — одобрительно отозвался Кривцов.
Зал хотя и считался агитпунктом и был предназначен для собраний, но внешним своим видом напоминал аудиторию агрономического техникума. На стенах, рядом с избирательными лозунгами и плакатами, висели всевозможные экспонаты с надписями. Тут были и связки до половины оголенных кочанов кукурузы, и огромные головы кормовой свеклы, и снопики пшеницы, ячменя, овса, и серебристо-красные связки проса, и сухие шляпы подсолнуха, и клубни картошки — словом все, что вырастило звено Голубевой.
Желающих послушать и посмотреть будущего депутата оказалось так много, что далеко не всем им посчастливилось попасть в помещение. Народ толпился и у окон и на крыльце. Многие женщины пришли с детьми, и им отвели передние места. Все скамьи были заполнены до отказа. Те, кому негде было сесть, стояли в проходе, иные, пробравшись к столу президиума, присели на корточках вдоль стены, кое-кто забрался на подоконники. У входа, на длинной лежанке, сидели в ряд, как цветы, девушки, тайком поглядывая на Сергея блестящими глазами, и по взгляду их можно было догадаться, что они еще точно не знают, нравится или не нравится им кандидат в депутаты.
