Она вздохнула и прибавила:
— А больше ничего не вижу.
Мы расспрашивали свидетелей визита о Менелае и Одиссее — что они говорили, как смотрели? Зал совета был набит битком, люди толпились вдоль стен. Менелай произвел на всех благоприятное впечатление: смотрел прямо, открыто, говорил спокойно, убедительно. Его требования были разумны. Он сказал, что Парис нарушил самый главный закон, закон гостеприимства: переступил порог дома под видом друга и украл жену хозяина, когда тот уехал. Теперь есть два пути: путь правды и путь обиды. Правда требует возвращения беззаконно похищенного, неужели троянцы выберут путь обиды? Он уверен, что меня увезли против моей воли, совершив насилие.
— Нет, нет! — воскликнула я.
— Разве могут греки думать иначе? — ответил наш собеседник, молодой член совета. — Их гордость требует придерживаться такого мнения. Менелай также сказал, что кроме жены Парис украл много золота.
— Это ложь! — крикнул Парис. — Я ничего не брал. А Елена взяла только то, что принадлежит ей как царице Спарты. Мы все готовы вернуть!
Менелай — и вдруг лжет! Наверное, это Одиссей подучил его, чтобы упрочить их позицию.
— Клянусь перед всеми богами, что это ложь, — сказала я.
И, сказав эти слова, я горько пожалела, что те, для чьих ушей они предназначены, уже далеко. Наш враг все предвидел. Сказанные в присутствии послов, мои слова могли бы поправить дело. А теперь они их не услышат.
— Очень жаль, что ты не могла дать эту клятву на совете, — тихо сказал наш собеседник. — После того как Менелай закончил речь, слово взял Одиссей. Я не встречал более талантливого оратора. Он начал тихо, вяло, вперив взор в землю. Ну, подумали мы, этот похуже будет! Смущен, бедняга. Видно, первый раз говорит в собрании. Но Одиссей мало-помалу воодушевился, повысил голос и стал говорить о том же, о чем и Менелай, но как! И сравнения, и примеры, и наставления, и заклинания. Голос будто раскаты грома! Слова словно снежная буря в зимний день! Он говорил о бесчестном поступке Париса. Он говорил о том, как тоскует Менелай по любимой жене. Он говорил о том, что троянцы ее удерживают силой и обманом. Он предупреждал, что наше злодеяние не останется безнаказанным. Приам самым решительным образом заявил, что греки ошибаются, Парис не стал бы увозить Елену без ее согласия, ведь у него был всего один корабль, а не целый флот. Одиссей поднял подбородок и сказал: «Тогда встретимся с оружием в руках на Троянской равнине». Затем он добавил, что Агамемнон, предводитель греков, требует не только вернуть Елену и увезенное золото. Он настаивает, чтобы троянцы заплатили золотом за те издержки, которые греки понесли, предприняв столь дальний поход. Иначе греки сотрут Трою с лица земли…
— Тут в зале поднялся гвалт, — перебил Геланор. — Боюсь, греки подумали о троянцах как о варварах, которым неведомы человеческие нормы поведения — раз они даже чужих жен похищают.
— А кто устроил шум? — спросил Парис.
— Не знаю. Крики доносились из задних рядов, — ответил молодой член совета.
— Значит, злоумышленник не один, их несколько, — подытожил Геланор. — Они напоили Париса, заперли Елену, проникли в зал совета. Будем их искать.
Подозрительное затишье установилось в Трое после переполоха, связанного с визитом послов. Как будто эти два грека были богами или посланцами неведомого мира, чье существование, к великому изумлению троянцев, получило полное подтверждение.
Я была потрясена. Менелай был здесь, проходил по этим улицам. Но жизнь моя разделилась на две части — так мне думалось. Разве могут сложиться вместе эти части? Я не представляла, какие чувства испытала бы, снова взглянув в лицо Менелая.
Не без боязни группа женщин собралась за город стирать белье. Они пошли в сопровождении вооруженной охраны. Несколько женщин из царской семьи присоединились к ним — не затем, чтобы стирать, а чтобы вымочить тканые картины. Во дворце усердно ткали, и теперь гора изделий дожидалась обработки, для которой требовались корыта. Моя собственная картина совсем не продвигалась. Я хотела рассказать историю, исполненную значения, но старые легенды потеряли свою притягательность, и я ни к чему не могла приступить. Возможно, если я посмотрю на чужие работы, это мне поможет.
Утро было ясное, и день обещал быть жарким — первый жаркий день за все лето. Мы вышли через Дарданские ворота. Тканые картины, свернутые в рулоны, и грязное белье, сложенное в кучи, везли на телегах. Женщины шагали подле них, смеясь и болтая. Мальчики, охочие до шалостей, оставили лошадей и прыгали в телеги, перескакивая из одной в другую. С полей дул нежный, насыщенный ароматами ветер.
Вдруг один из мальчиков, который вскочил на самую высокую кучу белья, заорал:
— Смотрите! Смотрите!
Он показывал в сторону моря, которое открывалось с того места.
— Что там? — спросил охранник.
— А ты не видишь? Что-то чернеет!
Охранник приказал всем остановиться и, ругаясь, вскарабкался на соседнюю телегу. Он прикрыл глаза ладонью, прищурился и замолчал на несколько долгих минут, а потом закричал:
— Корабли! Корабли! Возвращаемся в город!
Большие телеги с трудом развернули и направили обратно к городским воротам. Горы белья и рулоны тканей покачивались на ходу.
— Крепко-накрепко закрыть ворота! — приказали охранники после того, как последняя телега проехала в город.
Мы, женщины, с плотно сжатыми губами поспешили к северным укреплениям, чтобы посмотреть, что происходит. Подойдя, мы обнаружили, что народ выстроился в шесть рядов и пристально вглядывается в морскую даль. Мы протиснулись сквозь толпу к своим мужчинам, встали рядом и стали смотреть в том же направлении.
Вырастая из-за горизонта и покрывая море, словно паутина, на нас надвигалась армада кораблей. Кораблям не было числа, как алчным мухам, которые, жужжа и толкаясь, слетаются на пролитое сладкое вино.
— Сколько их? — спросила Андромаха, не успев отдышаться после усилий, с которыми мы пробирались сквозь толпу.
— Сотни, — ответил Гектор, мрачно глядя перед собой. — Только что прибыли гонцы со сторожевых постов. Они говорят, там не одна сотня кораблей.
— Тысяча! — вмешался Деифоб, стоявший рядом. — Тысяча наверняка есть.
— Этого никак не может быть, — возразил Гектор. — Откуда тысяча?
— Ты считать не умеешь? — огрызнулся Деифоб. — Тогда учись: один… два… три…
— Они движутся слишком быстро и находятся пока слишком далеко, чтобы их можно было точно сосчитать.
Деифоб фыркнул:
— По крайней мере, ты согласен, дорогой брат, что их очень много?
— Да, согласен. Похоже, тебя это очень радует.
— А то как же! Руки чешутся сразиться!
— Гектор! — Андромаха коснулась плеча мужа. — Посмотри-ка туда.
— Чем больше, тем лучше! — крикнул Деифоб. — Значит, тем больше будут их потери. Армия такого размера не сможет прокормиться в чистом поле, вдали от родины. Они начнут умирать с голоду, и чем их больше — тем раньше. Их расчет — на молниеносный удар и быструю победу. Они надеются вернуться домой прежде, чем в лагере начнется голод. Но они идиоты. Они не смогут взять нас приступом. Возможно, — он самодовольно улыбнулся, — кое-кто из нас отважится дать им бой.
Он оглянулся на меня и продолжал:
— Вот он, человек, из-за которого двинулась в путь эта армада. По одному кораблю на каждый золотой волос ее головы. Так пусть они разобьются о каменные стены нашей крепости! В наших стенах камней больше, чем золотых волосков на твоей голове!
Он замолчал, легкая улыбка удовлетворения играла на его губах.
Я отошла в сторону и отвернулась. Я не в силах была смотреть, как чудовищная черная полоса приближается к берегу. «По одному кораблю на каждый золотой волос ее головы»! Как ни ужасно, но это, похоже, правда. Сорок женихов превратились в огромную армию. Сорок отвергнутых мной женихов прибыли исполнить клятву.
Улицы Трои были запружены людьми, которые проталкивались к стене, пихались. Я вглядывалась в их лица — на них не было испуга, они вели себя как дети, которым не терпится увидеть новую забаву. Вон сколько кораблей приплыло поиграть с ними!
Я пробилась через запруду из человеческих тел в свой дворец, быстро поднялась на плоскую крышу: теперь я могла с личной смотровой площадки наблюдать за морем. До сих пор я надеялась, что корабли растают, как мираж, но меня постигло разочарование.
Спустившись в домашнее святилище, я села и сидела тихо-тихо, чтобы сердце перестало бешено колотиться. Я задержала дыхание и даже начала задыхаться.
Тишина этого места подействовала на меня. Тишина и сознание того, что я нахожусь под землей, а значит — в другом мире. Медленно, бесшумно священная змея подползла ко мне из темного укрытия и замерла возле моих ног. Она приподняла головку и словно ждала, что я скажу ей.
