Но мне нечего было сказать. Все наши расчеты обернулись просчетами. Мы думали, что Менелай не будет преследовать меня. Что женихи изменят старой клятве. Что Агамемнону не удастся собрать большую армию. А если даже удастся, люди не станут подчиняться ему с его деспотизмом. И все оказалось ошибкой, все.
Эвадна в своем вещем сне видела корабли, которые движутся на Трою, но увидеть их наяву — совсем другое дело.
Такое множество кораблей! Смогут ли троянцы устоять? А что, если — подумать страшно! — Троя падет? Да, немыслимо, но ведь многое нам казалось немыслимым — а в результате греческие корабли на подходе.
И начнется великая война, и множество греков погибнет…
Но если погибнет множество греков, то, значит, и множество троянцев. И все из-за того, что я решила сбежать с Парисом.
Я сама себе говорила то, что часто говорила другим: не я причина войны. Агамемнону нужен был лишь повод. Но мне не становилось легче. Ведь поводом-то стала я!
Чувства ужаса и вины охватили меня, сжали в тисках так сильно, что заболело сердце. Эти люди — они пришли уничтожить мою новую семью, мой новый дом. Но ведь среди них могут быть члены моей бывшей семьи… Мои братья, например. Находятся ли на корабле Менелая Кастор с Полидевком? А мой отец? Впрочем, не могут же все они покинуть Спарту — кто-то должен остаться, чтобы управлять.
Только бы братьев не было среди прибывших!
Змейка коснулась моей ноги, заскользила по ней холодной гладкой чешуей.
«Скажи мне что-нибудь!» — взмолилась я, но ее черные глаза безмолвствовали.
Наступила ночь, в сумерках темнота ночи смешалась с темной тучей, надвигавшейся с моря: корабли были уже совсем недалеко от берега. Завтра они причалят.
Приам собрал чрезвычайное совещание по условному сигналу факельщиков. Люди стали собираться в мегароне; в слабом свете трудно было разобрать лица. Приам, в крайнем возбуждении, заговорил, не дожидаясь, пока придут все.
— Все мы знаем, почему собрались здесь, — приступил он к делу, отбросив обычные церемонии. — Греки идут на нас! На рассвете они высадятся на берег! С наблюдательных постов сообщают, что число кораблей превышает пять сотен. Точнее сосчитать нельзя, пока они не встанут на причал.
Приам помолчал, переводя дыхание. Я заметила, что его руки дрожат, но он сжал их в кулак, чтобы скрыть это. Он протянул руку в сторону старейшин, приглашая их подойти поближе. Тимоэт, Лампий, Клитий и Гикетаон заняли свои места рядом с царем. Гекуба встала позади, прячась в тени.
— Антимах, Антенор.
Те вышли вперед.
— Мои сыновья.
Парис оставил меня и встал рядом с братьями.
— Наши женщины и дети!
Приам обвел всех глазами, задерживаясь взглядом на каждом лице.
— Троя никогда не встречалась с таким врагом. Но я знаю, что она непобедима вашей силой и мудростью. Сначала послушаем наблюдателей, пусть расскажут, что нас ждет.
Два молодых воина, которые вели наблюдение возле гробниц Сигия и Эситес, выступили вперед.
— Мы думаем, господин, что кораблей больше пяти сотен, но меньше тысячи. Допустим, что их семьсот пятьдесят.
Услышав это, Приам возопил и схватился руками за голову.
— Семьсот пятьдесят! Даже если их всего пятьсот и в каждом корабле всего пятьдесят человек, и то набирается двадцать пять тысяч! А если оправдаются наихудшие опасения и кораблей окажется тысяча, по сто человек на каждом, то получается стотысячное войско!
— Да, господин, — кивнул наблюдатель.
Приам медленно опустил руки и поднял голову.
— Хорошо. Как будет, так будет. Каковы, по вашему мнению, — я спрашиваю всех — должны быть наши ближайшие действия?
— Это же очевидно! — взял слово Антимах. — Атаковать их с берега, когда они попытаются высадиться. Захватить, когда они наиболее уязвимы. Сколько подготовленных воинов мы сможем выставить?
— Около семи тысяч, — ответил Гектор. — Если считать самых отборных.
— Значит, они по численности превосходят нас, самое малое, в пять раз? — вскричал Антенор.
— Если учесть союзников, то скоро наши силы уравняются, — успокоил его Гектор. — Я приведу их!
— Конечно, — согласился, кивая головой, Приам. — А Деифоб и Эней поведут запасные отряды.
— А я? — не утерпел Парис.
— В этой операции нам не нужны лучники, — отрезал Деифоб. — Оставайся, охраняй стены.
Полумрак скрыл выражение самодовольства на его лице, но в голосе оно прекрасно чувствовалось.
— А как же я? — воскликнул Троил.
— Ты будешь находиться в городе, причем подальше от стен, — ответил Приам. — Вместе с младшими, Полидором и Политом.
— А я? — спросил Гикетаон. — Моя рука обгорела, но сейчас на ней наросла новая кожа, и она готова к бою, как всегда.
— Зато ты сам не готов, — резко произнес Приам.
— Я могу по-прежнему колоть и разить не хуже лучшего из них!
— Но ты не можешь бегать. Ты ковыляешь, как хромой осел.
— Кто тебе сказал? Это ложь!
— Я сам видел. — Лицо Приама смягчилось. — Мы с тобой ровесники, и наши лучшие деньки позади.
Лампий посмотрел на меня.
— Вот она. Ее красота пугает, как красота бессмертных богов. И все же, при всей ее красоте, для Трои было бы лучше, если бы мы никогда не видели ее!
— Что сделано, то сделано, Лампий. Обратной дороги нет, — сказал Приам. — Такова воля богов.
Как быстро они смирились. В отличие от греков, которые склоняют голову перед судьбой только в том случае, если попытка переломить ее не увенчалась успехом.
— Как только рассветет, отправляемся на берег! — воскликнул Гектор. — Всю ночь будем готовить оружие.
Мощный гул одобрения заполнил зал, как густой дым.
Мы вернулись к себе во дворец и остались вдвоем. Парис стоял спиной ко мне и глядел в ночное море.
— Их не видно, но мы знаем, что они там. Это знание меняет все, — проговорил он.
Я повернула его лицом к себе.
— Больше всего на свете я боялась, что этот день наступит.
— Ты говорила, что боишься, но боялась ли ты на самом деле?
— О да, Парис, да. Помнишь водопад на острове Цитера? Такой высокий, что сверху почти не было слышно плеска воды внизу? Мы стояли наверху, у меня было такое чувство, будто мы прыгнули, взявшись за руки, и никак не можем достичь дна. О Парис, я так боюсь, что Троя пострадает, и по нашей вине.
— Тогда сбудется пророчество, что из-за меня Троя погибнет. Значит, уж если боги оставили меня в живых, гибель Трои неизбежна. Следовательно, нам не следует казнить себя.
— Ты так легко к этому относишься?
— Нет, не легко. Но и взваливать на себя все бремя ответственности не хочу.
— Я просто задыхаюсь в атмосфере предзнаменований и пророчеств. Когда мы вместе бежали сюда, мы думали, что разрываем паутину и нас ждет свобода. Оказалось, паутину не разорвать: она прочнее, чем я думала.
— Борьба… Настоящая борьба еще впереди. Я разозлился сегодня, когда меня не взяли вместе с братьями участвовать в береговой атаке. «Оставайся, охраняй стены!»
— Это же сказал не царь, а Деифоб.
Злой, коварный Деифоб.
— Но царь не возразил ему и не сделал замечания.
— А может…
— Я буду сражаться лучше, чем обычно. Я закажу себе новые доспехи. Ни отец, ни братья не удержат меня!
— А может, обойдется одним сражением. Может, они устроят грекам такую встряску, что они поднимут свои якоря и уберутся прочь.
— Менелай — человек упрямый, — ответил Парис. — Одной стычки будет мало, чтобы заставить его уйти.
Никто не спал в ту ночь. И прежде чем показался на востоке слабый свет зари, Парис взял свой лук, колчан со стрелами и выскользнул из комнаты. Он думал, что я сплю. Но я притворялась, чтобы избавить его от необходимости уверять меня, мол, все будет хорошо. Как только он вышел, я вскочила с постели, набросила первую попавшуюся одежду; сердце колотилось, руки тряслись. Мне пришлось сцепить ладони, чтобы унять эту дрожь.
Стоя вместе с остальными троянцами на высокой северной стене, я смотрела, как мужчины шагают в направлении Геллеспонта, к тому месту, куда должны были причалить корабли. Парис находился в одной из сторожевых башен, и в глубине сердца я радовалась, что он не шагает вместе с отрядом навстречу грекам. Это не мешало мне ощущать обиду Париса как свою и вместе с ним страдать из-за унизительного приказа остаться в крепости.
Прошел день, наступила ночь. Никто не пришел назад, нам ничего не было видно или слышно. Только на закате следующего дня армия вернулась. От воинов пахло потом, доспехи покрывал толстый слой пыли. На подстилках несли убитых. Они атаковали греков как раз в момент высадки, и Гектор убил первого человека, ступившего на землю. Хорошее предзнаменование, хоть Гектор и не верил в предзнаменования. Но греки приняли бой, и, хотя им пришлось снова отойти в море, они сожгли много троянских кораблей, которые стояли на якоре в устье Скамандра.
