Равно было бы затруднительно отнести к сугудо авангардным произведениям злополучный роман Бориса Пастернака, каковой, как кажется, вовсе не содержит нецензурной лексики и удручающе мало туалетной эстетики.
Именно власть в России представляет тот малокультурный и прорывный авангард, рвущий с табуированием культурных ценностей, — а вовсе не интеллигенция.
Ни Мандельштам. ни Цветаева, ни Ахматова, ни Гумилев, ни Зощенко, ни Бабель, — да в общем-то и никто из пострадавших от авангардной власти — не замечены в дерзновенном нарушении культурных табу, все обстоит прямо наоборот. Мандельштам с Ахматовой культуру как раз и оберегали от хамов и вандализма, Цветаева морщилась от вульгарного слова и неточного жеста — а вот нарушавший культурные табу и рушивший культуру Казимир Малевич благополучно комиссарствовал и умер своей смертью, пережив все возможные чистки — и выжав культурнейшего Шагала из Витебской академии.
Авангардный интеллигент наших дней более всего напоминает Никиту Хрущева — сегодняшний горожанин с претензиями — плоть от плоти сановного Хряка; но проблема в том, что либеральному интеллигенту хочется быть похожим на Осипа Мандельштама.
И он стучит башмаком по столу, требует чтобы его признали правонаследником культуры.
Это несообразность поведения и претензий рождает страннейший перекос в мозгах и раскол в обществе.
Авангардист стучит башмаком по столу и вопиет «Пидорасы! Я вам покажу кузькину мать!» — однако вопль этот долженствует представлять культуру в столкновении с чиновным варварством и начальственным произволом.
Демократический интеллигент восклицает подобно Лазарю Кагановичу «Задерем подол матушке Руси» (по преданию сказано в момент взрыв Храма Христа Спасителя), и демократа не смущает, что он в точности воспроизводит и логику и лексику кровавых большевиков. Однако современная ненависть к Церкви Божьей и ненависть большевиков — абсолютно одной природы: это ненависть авангардистов к культуре.
В начале века именно большевики и были авангардом.
Затем авангард представлял Хрущев и коммунистическая партия.
А нынче авангардом являются демократическая либеральная публика.
И крайне ошибочно думать, что большевики, или Хрущевское политбюро, или сегодняшние демократы — говорят от имени культуры.
Отнюдь нет. Все авангардисты, во все времена, в любой культуре говорят только от имени власти — или той власти, которая уже воцарилась, или той власти, которая еще не пришла, но непременно придет. В этом и есть задача авангарда — преддставлять власть, ради этого стучат башмаком по столу и орут в Храмах.
Ради власти рисовал властный и тщеславный Малевич, ради торжества и власти стучал башмаком и бранился Хрущев — и разницы нет.
Роль культурного человека в России (это очень отчетливо понимали Цветаева с Пастернаком) состоит в ином. А именно в ограждении культуры от хамства власти, от хрущевского авангарда.
Проблема власти в России всегда одна и та же — власть авангардна, но вовсе не культурна; власть в России не тождественна культуре никак. Иные пытались власть воспитывать и просвещать, иные выбирали более легкий путь: стать еще большими хамами, нежели чиновный держиморда.
Это и происходит сегодня.
А иные просто уходили из того дома, где орут и матерятся — затыкали уши и закрывали за собой дверь.
Улыбка Джоконды (21.08.2012)
объясняется очень просто, никакой загадки в этой улыбке нет.
То есть, улыбка ее и впрямь загадочна — но вы эту улыбку видели не раз, просто отчета себе не даете.
Женщина, изображенная на картине Леонардо, — беременна. Женщина ждет ребенка, на ее устах — улыбка, характерная для женщины в интересном положении: так все беременные иногда улыбаются. Женщина знает и предчувствует то, что кроме нее никто и не может почувствовать.
В данном случае, она предчувствует, что ее сын спасет мир.
И она этому улыбается.
Согласитесь, тут есть чему улыбнуться.
Картина, которую мы все именуем Джокондой (причем всем известно, с кого этот образ писался, имеется — как у всякой картины — бытовая история создания вещи) — эта картина изображает Мадонну, ожидающую рождения Спасителя.
Это и есть та самая загадка — которую с поразительной наивностью обсуждает крещеный мир. Тысячи людей силятся спросить у Мадонны: ты чему там улыбаешься? — и не получая ответа, зрители начинают подозревать подвох.
Так возникло много шпионских версий. Вдруг эта картина — автопортрет Леонардо? Или эта женщина замышляет что-то роковое? Один деятель пририсовал Джоконде усы, карикатур на нее нарисовано несчитано — а что она там замышляет, так и не разгадано.
А она действительно замышляет — и это очень значительный замысел.
Впрочем, удивление зрителей перед улыбкой Богоматери — подтверждает, что мир все еще способен удивиться христианству; мы все еще удивляемся тому, что Спаситель рожден смертной женщиной, что его рождение было не торжественным — а случилось в хлеву, и сам Христос тоже смертный — хоть и не совсем простой смертный.
Сколько над ней, бедной, потешались (совсем как над Мадонной и Христом), превратили ее в конфетную обертку (совсем как христианство), опошлили и растиражировали в фальшивых копиях (совсем как веру Христову), и всякий хулиган норовил заявить о себе — высмеивая Ее.
А она все улыбается, готовя миру спасение — и принося себя и плод чрева своего — в жертву.
Это очень хорошая картина. Это очень твердая картина — сделана на века.
Таким, в сущности, и должно быть искусство: говорить о главном, отбрасывать пустое, не реагировать на суету.
Искусство — и Джоконда — заняты важным делом.
И хорошо, что самое важное дело можно делать с улыбкой.
Обзор прессы (23.08.2012)
Прочел статью некоего Файбисовича «На пути к другому народу».
Автор пишет о том, что народ в России — неудовлетворительный, но если креативный класс будет упорно бороться за ансамбль ПР, то когда-нибудь вырастет новый народ, кондиционный.
Звучит здраво: если бить зайца, он спички зажигать научится — отчего бы и русскому люду не полюбить солисток ансамбля Бешеная Пизда? Екатерина картошку насаждала, Петр брил бороды, а прогрессисты привели непотребных девок в Храм — и все это на благо прогресса. От картошки прежде нос воротили, а привыкли — жрут.
Другой автор (Быков) пишет о том, что мол, на митинги выходят не для того, чтобы изменить жизнь, а для того, чтобы быть честным с самим собой. Высказывание выглядит как благородное и продуманное: оппозиция ясно дала понять, что программой она не располагает, идей нет, но оппозиция желает быть в оппозиции. Терпеть положение в стране нельзя — доколе? Вот и идем на площадь протестовать. Против чего? против коррупции прежде всего, против тех, кто осудил солисток Бешеной Пизды за свободные пляски. И находиться на баррикадах — морально. Интеллигенту пристало взыскать с власти за насилие над народом.
Правда, сегодня спрашивают с народа.
Ну так — исторический поворот: история, по образномй выражению оратора, «поставила на либеральных зоилов — а положила на народонаселение России».
Здесь любопытно то, что история России разыгрывается как бы в казино. Всякий захочет быть на стороне победителей.
Быть честным перед собой — дивная цель, вопрос в том, до какого пункта индивид желает быть перед собой честным.
Проследить всю последовательность событий своей биографии — это мало кому понравится. Лучше быть честным до того удобного момента, который позволяет оставаться приятным собеседником у богачей, давать концерты жирной публике и одновременно выступать за свободу народа, каковой народ эти самые богачи обокрали.
Это комбинация нескольких честностей лишь кажется особенно циничной — она вполне осуществима: так всегда и врут с трибун во все времена.
Врать проще всего, когда объектом осуждения является тоталитаризм. Всем известно, что это такое. Это колонны преданных, дедушка-Ленин, «спасибо Сталину за детство» и лагеря.
В нашем пафосном сознании понятие «тоталитаризм» связано с однородной системой угнетения — вот, сидит в Кремле жестокий Сталин и угнетает инакомыслящих, подписывает приказы о расстрелах. Историческая правда состояла в том, что Сталин долгое время единоличной властью вовсе не обладал, а произвол тем не менее был — после революции и после смерти Ленина воцарилось многовластие и всякий из главарей копал под другого главаря, и всякая фракция располагала своей собственной опричниной и водовороты репрессий возникали то по воле Рыкова, то по воле Троцкого, то по воле Сталина, то воле Зиновьева — и эта система тотального террора была следствием того, что всякий мелкий тиран самовыражался, а его служилый интеллигент-идеолог доказывал ему, что завтра именно он воцарится на троне.
