Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вскоре опять начались вечеринки, пошли гости. Среди гостей Амалия иногда узнавала тех лощеных нарядных стариков, что бывали и при доне Кайо, но большинство теперь составляла совсем другая публика: помоложе, попроще одеты, и машины их не ждали, но зато какие веселые, пестрые, яркие, шумные — артисты, жужжала ей в ухо Карлота. Хозяйка развлекалась на всю катушку: сегодня у нас креольская вечеринка, Амалия! Симуле заказывалась утка с рисом или курица в перечном соусе, всякие закуски, покупалось пиво. Теперь уже хозяйка не запирала буфетную, не отсылала их с Карлотой спать. Амалия видела все это сумасшедшее веселье: хозяйка перепархивала из одних объятий в другие, в точности как ее подружки, не противилась поцелуям, больше пила, скорее напивалась. И все-таки, хоть этого и следовало ожидать, Амалия, увидав наутро после очередной гульбы выходящего из ванны мужчину, застыдилась за хозяйку, а потом даже разозлилась: прав оказался Амбросио, петух пропеть не успел, а она уж утешилась. Через месяц подцепила другого, еще через месяц — третьего. Ну, а к ним, к горничным, все равно была очень добра, и если Амбросио спрашивал, как поживает твоя хозяйка, приходилось ему врать, что с тех пор, как дон Кайо ушел, она все грустит — чтоб не думал про нее плохо.
Кого же она выберет? — трепыхалась Карлота. И правда, пора было делать выбор: телефон теперь не замолкал, часто приносили корзины цветов с записочками, а записочки эти хозяйка читала сеньорите Кете. Ну, наконец определилась: это был один из тех, кто захаживал в дом еще при доне Кайо, и Амалия тогда подозревала, что у него шуры-муры с сеньоритой Кетой. Ах, жалко, пожилой, говорила Карлота. Зато богатый, высокого роста, видный, краснощекий, седовласый, так что язык не поворачивался назвать его «сеньор Уриоста», а хотелось, смеялась Карлота, обратиться к нему: дедуля. Человек был культурный, но уж больно здоров пить, а как выпьет, глаза у него лезли на лоб, и хватал ту, что под руку подворачивалась. Раз переночевал, второй, третий, а потом уж часто оставался в Сан-Мигеле до утра, а часов этак в десять выходил, садился в свою кирпичного цвета машину, укатывал. Отбила я у тебя старичка, смеялась хозяйка, а сеньорита Кета со смехом же отвечала: было бы что отбивать. Ох и насмехались же они над ним: ну, что, куколка, отзывается он еще на твою ласку? — Нет, представь себе, но это и к лучшему, целей буду, сохраню тебе, Кетита, верность. Ясно было, что живет с ним хозяйка из одной корысти. Сеньор Уриоста был совсем не такой противный и страшный, как дон Кайо, симпатичный был, и даже жалко его становилось, когда, осунувшийся, с мешками под глазами, брел он вниз по лестнице, а потом совал Амалии в кармашек фартука несколько монеток. Был он куда щедрее дона Кайо и, сразу видно, человек из порядочных. А когда через сколько-то месяцев исчез, Амалия осуждать его не стала: почему, в самом-то деле, должен был терпеть, что его обманывают? Он, понимаешь, узнал про Голубка, возревновал, хлопнул дверью, объясняла хозяйка сеньорите Кете, но ничего, скоро назад прибежит. Однако не прибежал.
Ну, что, хозяйка твоя все грустит? — спросил ее однажды в воскресенье Амбросио. И Амалия сказала ему все как есть: утешилась, завела полюбовника, поругалась с ним, а теперь у нее много разных. Она подумала, он скажет: а что я тебе говорил? И может, даже скажет, чтоб не смела там больше служить. Но он только пожал плечами: ее дело, бог с ней. Ей захотелось его спросить: а если б я так себя вела? — но не решилась. Виделись они по воскресеньям в комнате Лудовико, а иногда и с ним самим встречались: он их приглашал пообедать или пива попить. Вы что, в аварию попали? — спросила Амалия, когда увидела, что он весь перебинтованный. Да, засмеялся он, вроде бы как в аварию, там в Арекипе, но сейчас-то что, было куда хуже. Чего он радостный такой? — спрашивала Амалия у Амбросио, а он ей объяснил, что его после того, как пострадал, взяли наконец в кадры, и получает он теперь больше и вообще важный стал — не дотянешься.
Хозяйка времени теперь дома проводила мало, так что жилось им вольготно, как никогда. Днем они с Симулой и Карлотой слушали по радио постановки или же пластинки крутили. А однажды утром, когда понесла хозяйке завтрак, увидела такое, что дух захватило, Карлота, и скатилась в страшном волнении по лестнице, Карлота, там у сеньоры — новый, молодой и такой красивый, я как увидела, так и обмерла, Карлота. Они с хозяйкой вставали поздно, а Амалия с Карлотой глядели на него не дыша, до того он был хорош собою, голова кругом шла. И хозяйка тоже была как зачарованная: томная такая, ласковая, без конца ластилась к нему, кокетничала, кормила его, можно сказать, с ложечки, сюсюкала, лохматила ему волосы, ворковала с ним, шепча: любовь моя, жизнь моя, ангелочек мой. Амалия ее прямо не узнавала: откуда взялась и нега эта, и голосок, и взгляды.
А сеньор Лукас был такой молоденький, что рядом с ним и хозяйка даже казалась старовата, и такой красавец, что Амалию при одном взгляде на него в жар бросало. Смуглый, зубы белые-белые, глазищи такие, и держится — владыка мира, хозяин жизни. Нет, говорила она Амбросио, с ним-то она крутит не за интерес, да у него и нету ни гроша. Он был испанец и выступал там же, где и хозяйка. Там, в кабаре, мы познакомились и полюбили друг друга, призналась она Амалии, потупив глазки. Иногда они с хозяйкой, расшалившись, начинали петь на два голоса, а Амалия с Карлотой мечтали: вот бы поженились, вот бы детишек завели — уж больно счастлива была сеньора Ортенсия.
Но когда сеньор Лукас совсем перебрался в Сан-Мигель, обнаружились у него коготки. До самого вечера он из дому не выходил, полеживал на диване и распоряжался: то виски налей, то кофе подай. Угодить на него было трудно, в еде он привередничал, а влетало за это от хозяйки Симуле. Заказывал какие-то диковинные блюда — черт его знает, что такое гаспачо[59], ворчала та, и Амалия впервые услышала, как она черного поминает. Короче говоря, они все в нем быстро разочаровались, даже и Карлота. А он, мало того, что капризы строил, оказался вдобавок большим нахалом: хозяйкиными деньгами так и швырялся, тратил их без счета, а если посылал купить что-нибудь, говорил: возьми у Ортенсии, она — мой банкир. Еще любил закатывать вечера, каждую неделю гости, он жить без них не мог. А однажды Амалия подглядела, как он целует сеньориту Кету прямо в губы. Да она-то как могла, ведь самая ближайшая хозяйкина подруга, что с ней-то было бы, если б она их застукала? Да ничего не было бы, простила бы, она влюблена была в него без памяти, и все ему с рук сходило, и стоило ему сказать ей ласковое слово, как вся ее мрачность исчезала, а сама прямо расцветала, молодела на глазах. Ох, он и попользовался же этим. Приносили счета за то, что накупил сеньор Лукас, а хозяйка раскошеливалась или изобретала какие-то невероятности, чтоб оттянуть платеж. Тогда-то Амалия впервые поняла, а сеньор Лукас — нет, и с каждым днем требовал все больше и больше. Одет был как картинка, галстуки разноцветные, пиджаки в талию, башмаки замшевые. Жизнь коротка, любовь моя, смеялся он, надо прожить ее с толком, любовь моя, — и раскрывал объятия. Ты как младенец, отвечала хозяйка. Ну и ну, думала Амалия, выдрессировал — как шелковая стала. Беспрестанно ластилась к нему, садилась к нему на колени или на пол у его ног, так что Амалия глазам своим не верила. Слышала, как она говорит: приласкай меня — нежным таким голоском — поцелуй меня, обними свою старушку, она так тебя любит — и тоже не верила.
В те полгода, что провел сеньор Лукас в Сан-Мигеле, дом уже никак нельзя было назвать полной чашей. И шкафы опустели, и в холодильнике стояло только молоко да зелень, и вина перестали выписывать. Виски отошло в область воспоминаний, и пили теперь писко[60], разбавленную «джинджер-эйл» с сандвичами вместо креольских кушаний. Амалия рассказала об этом Амбросио, а тот улыбнулся: ну и сукин же сын этот сеньор Лукас. Впервые, кажется, в жизни взялась хозяйка подсчитывать расходы, и Амалия чуть не прыснула — такое лицо сделалось у Симулы, когда потребовали у нее сдачу. А потом в один прекрасный день она заявила: они с Карлотой уходят, давайте расчет, поедем в Гуано, там откроем харчевню. Но Карлота перед самым уходом, видя, до чего же Амалия огорчилась, шепнула ей: все вранье, никуда они не уезжают, будем видеться, Симула нанялась в один дом в центре кухаркой, а ее берут в горничные. И тебе, Амалия, надо отсюда ноги уносить, мама говорит, тут добра не жди. Уволишься? Нет, Карлота, я от хозяйки, кроме добра, ничего не видела. Осталась да еще взялась стряпать, лишние полсотни не помешают. С тех пор, правда, хозяева почти никогда дома и не ели: пойдем, любовь моя, поужинаем где-нибудь. Не нравится ему, видишь ли, моя готовка, говорила Амалия Амбросио, ну и пожалуйста. Но работы против прежнего прибыло втрое: прибраться, застелить постели, посуду вымыть, подмести. Домик в Сан-Мигеле перестал быть таким ухоженным и уютным, как раньше. Амалия читала в хозяйкиных глазах страдание: патио, бывало, неделями не поливала и по три, по четыре дня не прохаживалась метелочкой из петушиных перьев по комнатам. Уволили садовника, и герани увяли, трава пожухла. С тех пор как воцарился в Сан-Мигеле сеньор Лукас, сеньорита Кета ночевать не оставалась, но приезжала часто, иногда и с этой иностранкой, с сеньорой Ивонной, а та все подшучивала над хозяйкой и сеньором Лукасом: ну, голубки, как? Ну, новобрачные, что? Один раз, когда сеньора Лукаса не было, Амалия услыхала, как сеньорита пилит хозяйку: он тебя разорит, он проходимец, брось его пока не поздно. Побежала в буфетную: хозяйка скорчилась на диване, а потом вдруг подняла голову да как заплачет. Что ж она, Кетита, сама не видит, не понимает — и Амалия сама чуть не разревелась, — она же, Кетита, не слепая — она же его любит, что же делать, она впервые в жизни полюбила по-настоящему. Амалия выскользнула из буфетной, побежала к себе, закрылась на ключ, и снова привиделось ей лицо Тринидада — когда болел он, когда его выпустили после отсидки, когда он умер. Нет, никуда она не уйдет, хозяйку одну не оставит.
- Город и псы - Марио Льоса - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Ближний берег - Марио Бенедетти - Современная проза
- Дэниел Мартин - Джон Фаулз - Современная проза
- Белая собака - Ромен Гари - Современная проза
- Невероятная частная жизнь Максвелла Сима - Джонатан Коу - Современная проза
- Номер 411 - Симона Винчи - Современная проза
- Московские каникулы - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Принцесса из собачьей будки - Елизавета Ланская - Современная проза
- Вопреки искусству - Томас Эспедал - Современная проза