я вам врата не открою».
Как-то на Пасху отец наместник стоял у Святых ворот, христосуясь с паломниками. В их толпу затесался и псковский уполномоченный Совета по делам Церкви. Его о. Алипий, как и всех, приветствовал звучным «Христос воскресе!», но ответа не услышал. Наместник грозно нахмурился:
— Вы почему не отвечаете?
— Я — уполномоченный, — пробурчал чиновник от религии.
— А что, для уполномоченного Христос не воскрес, что ли?.. А ну вон за ворота!
Ошалевшего чиновника быстренько выпроводили, и вошел он в монастырь только через несколько минут, пришибленно ответив на приветствие наместника «Воистину воскресе»…
Другой визит в монастырь светского начальства сам о. Алипий описал в рапорте на имя архиепископа Псковского и Порховского Иоанна:
«Во вторник 14 мая сего 1963 года эконом игумен Ириней организовал, как и во все прошлые годы монастырской жизни, поливку и опрыскивание монастырского сада дождевой и снеговой водой, которую мы собираем благодаря нами сделанной запруде около беседки за крепостной стеной. Когда наши люди работали, к ним подошли шесть мужчин, а потом еще двое; у одного из них в руках была мерка, которой они разделяли бывшую монастырскую огородную землю. Он стал ругаться на работающих и запрещать качать воду, говорил, что это вода не ваша, приказывал прекратить качать. Наши люди пытались продолжить работать, но он подбежал к ним, схватил шланг и стал его вырывать, другой — с фотоаппаратом — стал фотографировать наших людей…
Эконом сказал этим неизвестным людям, что пришел наместник, идите и объясните всё ему. Подошел один из них. Остальные стояли поодаль, фотографируя нас; их осталось трое.
— Кто вы и что от нас требуете? — спросил у них я.
Этот человек в шляпе не назвал своего имени и чина, а сказал мне, что мы не имеем права на эту воду и на эту землю, на которой стоим. Я добавил:
— Не смеете дышать воздухом и не смеете греться на солнце, потому что солнце и воздух и вода — всё и вся ваше, а где же наше? — И переспросил его:
— Кто ты и зачем пришел?
Он не сказал своего имени. Я ему сказал:
— Я, Воронов Иван Михайлович, гражданин Советского Союза, участник Великой Отечественной войны, и мои товарищи, которые живут за этой стеною, ветераны и инвалиды Отечественной войны, многие — потерявшие руки и ноги, получившие тяжелые ранения и контузии, поливали эту землю своей кровью, очищали этот воздух от фашистской нечисти; а также мои товарищи, живущие здесь, труженики заводов, фабрик и полей, старые инвалиды и пенсионеры, старые отцы, потерявшие своих сыновей в боях за освобождение этой земли и этой воды, и все мы, проливавшие свою кровь и отдававшие свои жизни, не имеем права пользоваться своей землей, водой, воздухом и солнцем — всем тем, что вырвали у фашистов для себя, для своего народа? Кто вы? — снова спросил я. — И от чьего имени вы действуете?
Они стали лепетать, называя райкомы, обкомы и т. д.
Уходя от нас боком, человек в шляпе сказал: „Эх… батюшка!“
Я ответил, что батюшка я — для вон тех людей, а для вас я — русский Иван, который еще имеет силу давить клопов, блох, фашистов и вообще всякую нечисть».
В другой раз, разговаривая с визитерами, о. Алипий объяснил им, почему не сдаст монастырь без боя, доступно, по-военному:
— У меня половина братии — фронтовики. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь — какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы сможете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что думайте сами!
И всё же приказ о ликвидации монастыря был подготовлен. Согласно бытующей в Печорах легенде, сам Хрущёв, посетив монастырь летом 1964 года, на прощанье якобы сказал наместнику: «Извини, отец, придется твою лавочку закрывать. Спасибо за прием. Жди бумаги из Москвы». Бумага с приказом «монастырь закрыть, имущество передать городским властям, а самим идти на все четыре стороны» пришла 8 октября. Но о. Алипий в присутствии братии сжег документ на свече, а в ответ на ужас присутствующих коротко ответил: «Сам он сгорит». На следующий день в газетах появилось сообщение о снятии Хрущёва с должности… Но это всё же хоть и красивый, но апокриф. Архимандрит Нафанаил был свидетелем другого события — прихода высокой делегации в кабинет наместника. О. Алипий, ознакомившись с приказом о закрытии монастыря, некоторое время молчал, а потом негромко произнес:
— Лучше я буду вторым Корнилием, но монастырь не закрою. — И бросил постановление Совета министров СССР в горящий камин…
Присутствующие остолбенели. Закрыт монастырь не был.
Еще о. Алипий славился своим юмором — когда надо, мягким, когда надо — резким и язвительным. Так, когда экскурсанты расспрашивали его об ужасной жизни монахов, о тех страданиях, которые они испытывают, наместник отвечал: «Слышите, из храма доносится пение, монахи поют? Ну вот, если бы плохо жили — так не пели бы». А на ехидный вопрос какого-то финского коммуниста, почему космонавты во время полетов не видели Бога, заметил: «Так вы ведь тоже в Хельсинки сколько раз бывали, а президента небось ни разу не видели».
Юмор наместника распространялся и на высоких советских чинов. Однажды в монастырь нагрянула финансовая проверка. Но комиссию о. Алипий развернул с порога словами:
— У меня только один начальник — архиепископ Псковский и Порховский владыка Иоанн. Езжайте к нему за разрешением. Без него — никаких финансовых проверок.
Через несколько часов из Пскова позвонил владыка Иоанн с приказом пустить комиссию в монастырь. О. Алипий ответил:
— Звонок к делу не пришьешь, владыко. Пришлите мне телеграмму.
Телеграмма пришла, а следом вернулась и торжествующая комиссия. Но о. Алипий тут же поинтересовался:
— Скажите, пожалуйста, а вы коммунисты?
— Да, в основном коммунисты.
— Значит, коммунисты? И получили благословение у Псковского архиепископа?.. Да-а… А пошлю-ка я эту телеграмму, пожалуй, в обком партии, чтобы там разобрались с вашим моральным обликом…
Комиссию словно ветром сдуло. Но через некоторое время она опять вернулась — проверку-то надо произвести.
— Кто вас уполномочил? — поинтересовался на этот раз наместник.
— Народ, — бодро ответил один финансист.
— Тогда мы на службе попросим вас выйти к амвону и спросим у народа, правда ли, что он вас на что-то уполномочил.
— Нас уполномочила партия, — быстро поправился другой финансист. Но и на это у о. Алипия нашелся достойный ответ:
— А сколько в вашей партии человек?
— Двадцать миллионов.
— А в нашей Церкви — пятьдесят миллионов. Меньшинство большинству диктовать не может. Всего хорошего…
В другой раз, во время визита в монастырь
