в 1960-х на Рязанщине и в конце 1980-х вернулись в родную обитель. Пожалуй, самыми ценными реликвиями в келии были полумантия преподобного Амвросия Оптинского и епитрахиль и поручи Патриарха Сергия (в начале 1990-х батюшка передал их о. Сергию Правдолюбову).
Среди икон размещались и фотографии людей, много значивших в жизни насельника. Это снимок, подаренный ему архиепископом Орловским Серафимом, фотографии о. Георгия Коссова и о. Александра Воскресенского, изображения преподобного Серафима Саровского, еще не прославленных в то время Амвросия Оптинского, Иоанна Кронштадтского, Патриарха Тихона и многих других. Схиигумен Серафим (Романцов) был запечатлен фотографом во время встречи с епископом Зиновием (Мажугой) во дворе своего сухумского дома. Нашел свое место и небольшой снимок императора Николая II, которого батюшка очень почитал.
В шкафу выстроились собранные о. Иоанном духовные книги — от старинных до современных, подшивки «Журнала Московской Патриархии» и толстые тетради, где неторопливым обстоятельным почерком батюшки были сделаны понравившиеся ему выписки. Там же хранились спасенные на Рязанщине напрестольные кресты, плащаницы, копия для проскомидии. Некоторые из этих предметов батюшка потом дарил. Например, в храме Санкт-Петербургской духовной академии проскомидия и сейчас совершается с использованием копий, подаренных о. Иоанном. А Никольскому храму монастыря батюшка передал запрестольный крест XVI века.
Жизнь о. Иоанна отныне была целиком подчинена строгому монастырскому распорядку. Подъем ежедневно в пять часов утра. (Из-за северного расположения Печор в это время осенью и зимой на улице непроглядная темень, а летом уже светло из-за белых ночей.) Через час — Братский молебен, который служится в Успенском соборе. На нем присутствует вся монастырская братия.
Валерий Николаевич Сергеев так вспоминал свое посещение утренней службы в Псково-Печерской обители поздней осенью 1972 года: «Каждое раннее утро, когда было еще темно, шли мимо приходской Рождественской церкви, расположенной недалеко от входа в монастырь (помню осеннее золото листвы окружавших ее берез, ярко вспыхивавшее в тусклом свете одинокого фонаря). Мы подходили к Святым вратам обители, и заспанный монах-привратник открывал нам боковую калитку. В монастыре уже царило утреннее оживление. В неярко освещенном пространстве обители двигались монахи, спешившие из келлий на службу. Литургию служит вместе с наместником незнакомый мне архиерей. Вскоре выяснилось, что это был проживавший здесь на покое бывший Черниговский архиепископ Андрей (Сухенко). В идеально спокойном выражении его красивого, благообразного лица ничто не выдавало пережитой им трагедии — потрясенный массовым закрытием церквей его епархии, владыка Андрей сошел с ума. Его болезнь поначалу была тихой и мало заметной для окружающих. Он временами просто заговаривался… На этих торжественных богослужениях в ряду выстроившихся перед архиерейской кафедрой монахов ничем не выделялся маленький, поблескивающий стеклами дешевых старомодных очков о. Иоанн (Крестьянкин). Его фигура окажется в центре внимания, когда придет ему черед произносить проповедь, как всегда, ясную, сердечную и бездонно глубокую по смыслу. В его обращении к слушателям — никаких католических „Дорогие братья и сестры“, но сердечное, русское: „Други мои“…»
Братский молебен — одна из самых волнующих и сокровенных монастырских служб. Рано утром в полутемном Успенском храме братия молится перед иконой Успения Божией Матери. Звучит канон основателю обители — преподобномученику Корнилию, рака с чьими мощами находится тут же: «Святый преподобномучениче Корнилие, моли Бога о нас». Благоговейные паломники толпятся за шнуром, который ограждает небольшое пространство храма. После окончания молебна шнур снимается, можно приложиться к иконе, к мощам великого наместника-основателя.
В половине восьмого утра у наместника собираются все должностные лица монастыря — казначей, эконом, келарь и т. п., и одновременно начинается завтрак для братии (по желанию). В восемь — молитва и распределение хозяйственных послушаний. Кто-то из братии отправляется трудиться в коровник, кто-то ведет экскурсию, трудится во фруктовом саду на Святой Горке, в трапезной, кто-то складывает дрова в гигантские поленницы-«костры», кто-то работает в гараже (в 1960-х, когда в монастырь пришел о. Иоанн, монастырь располагал двумя ЗИМами, «победой» и грузовиком ГАЗ-51). Выполнение послушаний — с 8.15. до 12.45. В час дня — обед, чтение житий святых, объявления. Присутствие всей братии на обеде обязательно.
Монастырский обед также запомнился В. Н. Сергееву: «Обедаем после литургии в столовой для паломников — простая вкусная еда: грибные щи, гречневая каша с топленым маслом, чудесный, озорно бьющий в нос монастырский квас. Мы уже как-то слышали разговор трапезующих с веселым старичком-монахом, готовящим тут еду: „Батюшка, — спросили его, — почему в столовой ту же гречку есть противно, а у вас так вкусно?“ И тот с мелким смешком ответил: „Дак у меня готовка с молитовкой, а у них — с матерком“».
День продолжается. В 14.00. — молитвенное монашеское правило в Сретенском храме. В 14.35. — 17.15. — продолжение выполнения послушаний. В 17.30. — подведение итогов рабочего дня. С шести до девяти — вечернее Богослужение в Михайловском соборе. В 21.15. — ужин (по желанию) и вечернее молитвенное правило. С десяти до одиннадцати — личное время. В 23.00. — отбой для всех, за исключением дежурных и привратников. Конечно, в большие праздники расписание меняется, но в будни оно именно такое. И так год за годом, десятилетие за десятилетием.
Послушанием о. Иоанна стала череда седмичного священника. Так называется очередность служения, когда один иеромонах служит утренние и вечерние службы, другой совершает отпевания, панихиды и молебны, третий — исповедует, и т. п. Неделя служб, потом неделя исповедей, неделя молебнов, неделя панихид… Н. Самойлова, впервые увидевшая о. Иоанна летом 1968 года, вспоминает: «Батюшка очень ревностно относился к богослужению. Даже если не служил, всё равно находился в храме. Только болезнь заставляла его изменить это правило. Вспоминаю, как отец Иоанн читал каноны на вечернем богослужении. Голос его звучал громко и отчетливо, батюшка в каждое слово вкладывал свою душу и сердце». А наместник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря в 1995–2018 годах архимандрит Тихон (Секретарев) писал: «Старец отец Иоанн очень любил священнодействовать Божественную литургию, которую служил, пока были силы. <…> Он проникался Духом Святым при службе, чувствовал стихию души в Богослужении подобно святому праведному Иоанну Кронштадтскому. В чем это проявлялось? Много старцев служило Литургию, и мы, молодые священноиноки, им сослужили. До пяти пар было в Успенском соборе на ранней Божественной литургии, и мы видели, как служат отец Серафим, отец Иероним, схиигумен Савва, отец Александр и многие другие, возглавляя Литургию. Но среди всех перечисленных старцев отец Иоанн выделялся необыкновенной собранностью во время Литургии». И одновременно, по свидетельству митрополита Тихона (Шевкунова), «необыкновенная собранность» о. Иоанна сочеталась с живостью: «На „часах“ перед Литургией он мог еще „пошептаться“ с приезжим священником, давая ему советы, какое-то письмо или исповедь прочитать».
О. протоиерей Олег Тэор так вспоминает общую исповедь о. Иоанна на первой неделе Великого поста 1968 года: «Исповедников было немного, не больше десяти человек. Отец Иоанн исповедовал общей исповедью с объяснением каждого греха против десяти Заповедей и заповедей блаженств. Это было в Сретенском храме. Общая исповедь прерывалась благоговейным
