Вишну, полного нигилизма, насилия и юмора, премьер-министру рано или поздно суждено было оказаться в ловушке божественного начала
(21). В ноябре 1958 года в местных газетах стали мелькать сообщения о том, что в округе Сабаркантха, неподалеку от Ахмедабада, появился культ поклонения Неру. Провозгласив премьер-министра последней инкарнацией бледно-голубого четырехрукого Творца, секта стала создавать идолов Неру, а потом ежедневно совершать перед новым богом пуджу. В типографии тайком отпечатали сборник гимнов, потом распространив среди посвященных. По ряду свидетельств, Неру, придя от этих новостей в ярость, отправился к главному министру Бомбея Яшвантрао Чавану и выразил протест его администрации, которая, будучи, по его мнению, просвещенной, терпела на подведомственной ей территории подобный абсурд. Но с учетом того, что премьер-министр лично включил в конституцию страны свободу вероисповеданий, Чаван вряд ли мог с этим что-либо поделать. При этом самого главного министра божественный дух Неру, похоже, тоже не обошел стороной. «В его сиятельном присутствии
(22), – писал он в том же году о премьер-министре, – в меня вошли сила и нежность, молодость и зрелость, вызов и смирение, исходящие от его естества, вознеся меня над будничным и банальным планом нашего земного существования».
На страницах издания «Таймс оф Индиа» радостные колумнисты и возмущенные подписчики начали занимать сторону нового божества. Один из читателей, стойкий сторонник теории заговоров, назвал все происходящее пропагандистской кампанией связанных с партией Конгресса слуг общества, дабы воспользоваться легковерностью крестьян и таким образом укрепить свои позиции на следующих выборах. Он призвал к реабилитации Неру, считая его «самым далеким от религии из всех наших руководителей». А Н. Б. Харе, выступавший с крайних индуистских позиций, с ликованием объявил это «отличной психологической местью признанному агностику». В статье под названием «Основополагающее право» политик Рафик Закария отмечал, что, поскольку конституция гарантирует свободу вероисповедания, даже если бы Чаван попытался уничтожить культ, Верховный суд все равно заблокировал бы его решение. И при этом громогласно выражал свое удивление по поводу того, что Неру так злится, когда его почитают божеством. «Кроме всемогущества на земле может быть много других проявлений божественного начала. В конце концов, что есть Бог, если не любовь, о чем провозглашала еще Библия? И что есть господин Неру, если не любовь?» На одной из пресс-конференций в Нью-Дели в ответ на вопрос о его апофеозе премьер-министр с негодованием возразил, что газетам не пристало рекламировать подобную «чушь». «Таймс оф Индиа» писала: «Тогда корреспондент попросил его объяснить, с чем были связаны меланхоличные нотки в его голосе во время недавнего выступления в Парламенте. На что господин Неру ответил, что на тот момент лечил больное горло».
В 1937 году, за двадцать лет до всех этих событий, Неру дошел до того, что написал под псевдонимом эссе, отговаривая народ не то что обоготворять его, но даже переизбирать. В одном из журналов Калькутты появилась непонятная полемическая статья за подписью «Чанакья» (23) – так звали жившего в IV веке мудреца, обладающего способностями возводить на престол, который получил известность как «индийский Макиавелли» и написал «Артхашастру» – санскритский учебник по искусству управления и руководства. Этот древний писец предупреждал, что Неру, с его невероятной популярностью и головокружительным взлетом, вскоре стал превращаться в диктатора: «Посмотрите на него еще раз. В его честь устраивают грандиозные процессии, его машину окружают десятки тысяч человек, чествуя в самозабвенном экстазе. А он стоит на сиденье, весьма ловко балансируя, высокий и прямой, как бог… Что лежит за этой маской? Какие желания? Какое стремление к власти?..» Материал призывал читателей не избирать Неру на третий срок. «Такие, как Джавахарлал, со всем их талантом вершить благие, великие дела, в условиях демократии могут причинить немало вреда, – вещал с того света Чанакья, – они по-прежнему могут пользоваться слоганами демократии и социализма, но мы-то знаем, как на таком языке может жиреть фашизм».
Избранный вновь на должность президента Конгресса, Неру пришел к выводу, что поднятая вокруг него шумиха действительно препятствует демократическому посылу, который он нес массам. И всячески отбивался от досадных прозвищ вроде Бхарат Бхушан («Жемчужина Индии») или Тьягамурти («О, воплощение жертвы»). Он прилагал все усилия, опровергая несуразные легенды о приписываемой ему храбрости, отвлекавшие его от общественной повестки дня. Некий предприниматель даже окружил его аурой линейку косметических продуктов, таких как «Бриллиантин Неру» (24). Утомившись быть центром внимания, что его очень расстраивало, Неру стал подумывать об уходе из политики. Чанакья на это намекал уже давно: «Несмотря на смелые речи, Джавахарлал явно устал и топчется на месте, а если и дальше будет оставаться в должности президента, все будет только хуже. Отдыхать ему нельзя, ведь если оседлал тигра, на землю уже не сойти». Возвысившись до ранга первого премьер-министра Индии, Неру сделал несколько уступок новым высотам своей власти. В частности, настоял на том, чтобы его чествовали не гирляндой, а одним-единственным цветком, и отказался восседать в отделанном золотом и серебром кресле, до нелепости устланном подушками, очень напоминавшем трон.
«В действительности господин Неру не конкурент Богу, хотя из уст премьер-министра и звучали недвусмысленные заявления о том, что он Его не боится, – писал Рафик Закария, – в то же время у него нет времени сотворять Бога по собственному образу и подобию; при том что Бог в своей бесконечной мудрости сотворил господина Неру по Его собственному образу и подобию». Не в состоянии засадить в тюрьму сторонников посвященного ему культа благодаря разработанной при его личном участии конституции, Неру хоть и мог оставаться главным борцом за светское государство, но его власть трогать в душах народа трепетные нотки оставалась священной. Ганди когда-то заявил, что Неру ближе к Богу, чем любой другой, с кем когда-либо встречался Махатма. «Восхвалять кого-либо больше уже было нельзя, – утверждал Закария, – а раз так, то господину Неру надо больше развивать в себе дух терпимости к тем, кто видит в нем самого Бога!»
* * *
Над сценой поднимается занавес.
В тиши храма слышны приближающиеся шаги. Священную тишину ночи прорезает лязг железа о камень. Несколько монахов, вызванных к правителю и застывших в ожидании, окутавшись облаком ладана, в страхе видят перед собой премьер-министра, некоего мистера Захму, который бредет по коридорам, попутно разбивая топором свои собственные лики. Опасливо, но с почтением монахи встречают своего Бога.
АББАТ. Как милосерден Твой талант! Как велика Твоя слава! [Склоняет голову и закрывает руками лицо.] Моим глазам не хватает силы лицезреть великолепие Твоего света.
ЗАХМУ. О чем он таком говорит? О свете? О моем свете? Да здесь так темно, что я едва вижу собственную руку.
Премьер-министр, должно быть, не может видеть исходящий от Него свет, рассуждает монах.
