Свидетельством о смерти ЮК не удовлетворится. Первым, тогда еще не идентифицированным, свидетельством для ЮК стало то, что ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.
Всё, что удалось узнать Колчину в Санкт-Петербурге, свидетельствовало о смерти Инны намного убедительней, нежели бумажка, выписанная по прошествии трех-четырех месяцев.
Да и не в том ведь дело! Дело ведь не в том!
«Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!» В каком смысле? В какой области? В области сыска? Сыска чего? Тела? Нет тела — нет преступления.
Пусть! Пусть они, специалисты, привлеченные Валей Дробязго, настолько лучшие, что найдут… тело.
А дальше?
Возбуждение уголовного дела, следовательская тягомотина, очевидный «глухарь».
Ладно, не «глухарь». Докопаются.
И что тогда? Суд?
По «пятерке» на каждого — Агони-Бялый, Емельянов, Погуда, Калошный?
Шлите приветы в Израиль!
Еще «пятерочку» генералу-Фиме?
А ему-то за что? За кражу — да. Про какое-то там тело он впервые слышит, никогда не видел и тем более не заказывал. Кому он мог заказать? Какому-такому киллеру?! (М-да, киллер — профессия рискованная, сегодня ты киллер, завтра тебя — киллер). Приведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! Нет? И суда нет…
И киллер ли — ГЛАВНЫЙ виновник?
Колчин ЗНАЕТ виновника-виновников. Уже ЗНАЕТ. И нужны ЛУЧШИЕ специалисты в несколько иной области, нежели область сыска. И разумней привлекать не специалистов, но специалиста. Одного. И никого привлекать Колчин не намерен. Один — уже есть. Сам-большой…
(Из невысказанного интервьюерам:
«Однозначно. Если кто-то обидит меня в жизни, я не пожалею ничего — ни денег, ни времени, ни репутации, ни здоровья, ни жизни. Для того, чтобы обидчиков к ногтю прижать. Однозначно совершенно. Если кто-то посмеет обидеть меня и мою семью!» — Ю. Д. Колчин…
И правильно, что не «озвучил».
Заповедь: «Плох тот кэндоист, который постоянно вынимает меч из ножен. Плох тот кэндоист, который, вынув меч из ножен, не убивает».
Пока меч в ножнах, пожалуйста — рукояткой отбивай, руками-ногами, бросай через себя. Меч — крайнее средство, и если он извлечен, значит, ситуация — дальше некуда!)
Ситуация — дальше некуда. Война. И это война одного человека — Ю. Д. Колчина, сэнсея.
Иной бы сказал ученикам: «Ребяты! Зря, что ли, я вас учил?! Видите вон того?!» Так, между прочим, и бывает. «Мастер» формирует вокруг себя ватагу, доводит до кондиции, потом говорит: «Ларек знаете? Ага, этот самый. Там меня задели». Ватага бьет ларек. «Мастер» заявляется после, забирает выручку и еще намекает, что аналогичная история может приключиться с ларьками по соседству… А если ватагу хватают-сажают, «мастер» ни при чем! Он просто сказал, что его задели, а пацаны молодые-горячие — неправильно поняли…
Вот и конкретизировано: «Иной бы сказал ученикам…»
Иной, не Колчин.
Задача сэнсея ЮК — указать ученикам путь-до. Если ты встал на путь-до, иди — быстро ли, медленно, с остановками ли, без. Сэнсей не имеет права сказать, мол, ребяты, срежем угол, путь-до вот он, рядышком, слышите, машины фырчат, видите, фонари горят, так что мы с пути-до сошли, но сейчас опять на него выйдем, а пока тут короче. Нет…
Хотя в глазах у них читалось: Ю-Дмич, ты только скажи!
Не скажет. Только если бы кто-нибудь из учеников (тот же Ильяс со своими выходами на Бая-Баймирзоева…) расхрабрился и произнес вслух то, что читалось в глазах. Тогда бы ЮК сказал. Он сказал бы: «Запрещаю вмешиваться!»
Да и в чем, собственно, дело?! Он и Гришане Михееву, когда сдал тому квартиру и показывал где что, сказал: «В чем, собственно, дело?!» Жена исчезла? Чья? Колчинская? И кому какая заноза, кроме именно и только Колчина?! Трудно высказать и не высказать то, что на сердце у меня. Подмосковные вечера.
Заявление участковому он отнес. Без толку, конечно. Он и сам понимает, но формальности должны быть соблюдены. Тем более, в Берлин зовут, а отозваться на приглашение и не соблюсти формальности в отношении «потеряшки» — не ровен час приплетут мужа: чего это он за кордон смотал, не поинтересовавшись, куда жена подевалась?!
Нет уж, в ЭТОЙ стране, с ЭТОЙ властью лучше соблюдать формальности. Хотя и он, Колчин, знает, и власть со всеми своими блюстителями знает: не найти. Однако для создания видимости результата привлекут по делу Ю. Д. Колчина, промурыжат, сымитируют бурную работу для успокоения общественности.
Общественность, правда, не самая широкая — исчезновение жены сэнсея ЮК — это вам не взрыв в редакции «МК». Более-менее в курсе самого факта исчезновения всего-то человек десять.
Узок круг этих людей. Ну, Борисенко. Ну, Егор Брадастый. Ну, Давид Енохович. Ну, ученики сэнсея.
А в Питере? Да там вообще никто ничего! Зря прокатился! Нет, конечно, Санкт-Петербург, Эрмитаж, Невский, мосты, Летний сад…
Это все на тот случай, ежели «жучки» в квартире на Шаболовке продолжают шевелить усиками.
Колчин искал жену. Да, искал. Не нашел. И — поехал-ка он куда подальше отсюда! Время лечит все.
Да и кто знает, насколько глубока душевная рана, которую надо лечить временем? ЮК никого никогда не впускал в семейные отношения.
Ну, была у сэнсея жена. Да нет, не ссорились. Но особого проявления чувств — тоже как-то…
Баба с возу…
Она, конечно, симпатичная. В очёчках такая, худенькая. Но — детей у них не было, да и со здоровьем у нее чего-то не того…
Втайне каждый супруг хоть раз за всю семейную жизнь да и подпустит мыслишку: а вот пропала бы ты бесследно и некриминально — сколько бы проблем отпало раз и навсегда!
А тут вдруг р-раз и пропала. Приезжает муж из командировки — жена пропала.
Ну, муж сделал все, что мог. Не заточаться же ему в четырех стенах и стенать до конца дней своих: «Один! Совсем один!» — плавно переходя из похоронного минора в ликующий мажор.
Майор-полковник РУОПа Борисенко мог бы сказать: «Юр! Не могу ли я чем-нибудь быть полезен? Возьмем человечка и устроим ему сеанс массажа — резиновой дубинкой по пяткам, пока не скажет. А неважно, что скажет!»
Но Борисенко уже сделал все, что мог. Спасибо, Ром. Не надо.
Егор Брадастый мог бы сказать: «Юра! Пока ты там в Ленинграде прохлаждался, мы с парнями твою тачку прощупали. И знаешь что обнаружили? Гляди, какой „маячок“. Тебя, старик, кто-то пасет. Ты как к этому?»
Да никак! Вот и уезжает Колчин отсюда, из страны, где тебя могут профилактически СЛУШАТЬ — на перспективу. Нет, ничего серьезного-конкретиого, однако авось пригодится в будущем…
Еще Егор Брадастый мог бы сказать: «Мне, кстати, Витька Ломакин из Питера звонил вдруг! Он так, экивоками, про тебя спрашивал. Ты, я так понял, в Питере не скучал? А, старик? Не скуча-ал?!»
Не скучал. И на контакт с Ломакиным ЮК не пошел, само собой, только потому, что был ЮК с дамой-НЕ женой. Личное дело Колчина — устраивать личную жизнь. Даже если не надолго, а дней эдак на пять. А жена — что ж, нет ее…
Еще Егор Брадастый мог бы сказать: «А у Витьки, я так понял, что-то с кино налаживается. У него теперь свой коммерческий директор появился классный. Коммерческий директор и жена в одном лице. Слушай, Юра! А то есть мысль! Десять процентов мои — только за идею! Кино, а?! У сэнсея пропадает жена. Он сначала ищет, потом находит, потом всех гробит. И главного злодея гробит прямо в тюрьме, в камере! Идея богатая! Я не про сюжет, а про главную роль. Согласен, Юра?! Ч-черт, жаль, уезжаешь. Чего ты в этом Берлине не видел! А то бы зарядились серий на пять…»
Ведущий патологоанатом столицы Давид Енохович Штейншрайбер мог бы сказать: «Юрий Дмитриевич, если у вас возникнут проблемы определенного свойства, я всегда в вашем распоряжении…» — и произнес бы, будучи профессиональным читателем с феноменальной памятью, цитату… но не из «Незабвенной», а из «Крестного отца» — о доставке трупа к гробовщику. Только, применяясь к ситуации, не для приукрашивания покойника-Санни, а для расчленения на составные о-очень мелкие части анонимного тела, буде таковое объявится во владениях Давида Еноховича, — вот, озадачится ЮК, есть тут у меня чье-то анонимное тело, и ума не приложу, куда его девать! Что за проблема, Юрий Дмитриевич! Волоките!..
Благодарствую, о подобной услуге Юрий Дмитриевич никогда не попросит. Спасибо и на том, что Давид Енохович принял от ЮК «Этику японцев» — принял в работу и по ее результатам сообщил: да, кровь, срок «заляпывания» — две недели, три максимум, кровь: А(II) Rh+. Более полный анализ позволит уточнить…
Спасибо. Достаточно. Более полного анализа не требуется. Но точно, что группа крови вторая?
Обижаете, Юрий Дмитриевич! Кровь идентифицируется по двенадцати и еще трем дополнительным факторам…
Не надо. Значит, точно — вторая?
Обижаете!..
Не обижайтесь, Давид Енохович…
Группа крови, пролитой на обложку «Этики японцев», — вторая. У Инны — третья группа. Доподлинно. А(III) Rh+. Так что действительно кому-то из противников успела закатать в пятак. Не ее кровь, не ее. Опять же, дубленый полупердон в тахте у Тоболина был без следов крови, чего бы не избежать, пролей ОНИ кровь Инны. Не ее кровь…
