Опять-таки имеются мельчайшие части, элементы тела, в которых происходят процессы, составляющие главный предмет изучения физиологии. Глаза наши созданы, чтобы служить житейским нуждам и издали видеть, что полезно для нас и что губительно. Вооружим их микроскопом, чтобы проникнуть и в эти мельчайшие части. Без этих выпуклых стекол ты никогда не узнаешь ни формы кровяных шариков и их вращения, ни живчиков в мужском семени, ни изумительной красоты человеческого глаза, ни роста кости, ни множества других первичных функций животной жизни.
Оставляю в стороне такие вспомогательные приемы, как инъекции, выпускание жидкости и т.п.— в какой-то мере это тоже вскрытие. Эти искусственные меры многочисленны и трудны, отнимают много времени; они доставили известность своим последователям.
Во всем этом необходим некий дар открывать; его нельзя определить кратко, и природа наделила им немногих. Нужно подходить к работе без предвзятых мыслей, не с намерением увидеть то, что описывал древний автор, но с желанием увидеть то, что создала природа. Следует ту же самую частицу, например какую-нибудь внутренность, прежде всего рассмотреть в ее естественном положении в тканях, ее окружающих. Общей ошибкой прозекторов прошлого века было то, что они пренебрегали таким рассмотрением. Следует разглядеть все части этой внутренности, ее мелкие артерии, вены, нервы, общий вид ее, и терпеливо это описать; тогда только следует извлечь из клеточных оков внутренность цельной и неповрежденной и медленно отделить от всего окружающего, чтобы постепенно предстала она в чистом своем виде. Но следует тебе помнить, что ты отбрасывал, пока она этот вид приняла. Необходимо, наконец, эту внутренность, взятую в отдельности, рассмотреть со всех сторон, во всех видах, изнутри и снаружи. Часто полезно бывает разорвать со всех сторон клеточную ткань; тогда, по удалении ее, семенные пузырьки превращаются в единственную, но разветвленную внутренность; тогда вместилище химуса изливается не в ячейки, а в лимфатические каналы, и тогда освобожденный эпидедимус превращается в единственный сосуд. Часто полезно бывает измерить диаметр сосудов, а также неповрежденные частнцы, еще сохранившие свои углы.
Вымачивание производит тот же эффект и восстанавливает элементы оболочек. Надувание чрезвычайно увеличивает клеточные ткани и выявляет, в какой части находится ткань, о существовании которой и не подозревали. Всему этому конца нет.
Во всех этих опытах есть закон, пренебрежение которым навлекло наказание и на великих мужей. Ни один опыт, ни одна постановка его не должны быть единичными: истина выясняется только, если повторные испытания приводят неизменно к одному результату. К опытам примешивается много посторонних явлений; так как они посторонние, то при повторении опыта они отходят, и во всей чистоте предстает то, что является неизменно одинаковым, потому что проистекает из самой природы предмета. И природа, однако, подвержена изменениям, и ее, так сказать чувство и воля проясняются только при повторениях. Этот закон, который раньше едва ли знали, первый внес в анатомию Моргани.
Химия есть некий орган апатомии. Более известна та, которая разлагает твердые части живого тела на их частицы, но и гниющее вещество, и вошедшие в состав его жидкости требуют известной силы для разложения их на свойственные им соли, масла, воду. Природу крови, молока, мочи, желчи,— жирную, пресную, щелочную или еще какую — открывает только химия. Нельзя забывать, какое значение в изменениях тела имеет теплота или гниение; не подобает по неразумению считать, что в наших соках были соли, образовавшиеся только под действием тепла.
Так как физиология целиком занята рассказом о движениях одушевленной машины, а всякое движение подчинено своим законам, то понятно, почему в конце прошлого столетия предписания механики, гидростатики и гидравлики были перенесены в физиологию. Применение того полезного, что дают эти науки, соединено, однако, со своеобразными трудностями и, если учесть все хорошее и плохое, что внесено их поклонниками в физиологию, то, пожалуй, найдутся люди, которые скажут, что мы спокойнее обойдемся без этого хорошего, если одновременно избавимся и от плохого. В одушевленной машине есть много такого, что совершенно необъяснимо законами механики: сильные движения, вызванные незначительными причинами; быстрый ход жидкостей, от этих причин почти не замедляющийся, тогда как по упомянутым законам они должны бы остановиться; движения, возникающие вдруг по причинам, совершенно неизвестным; неистовые движения, произведенные хилыми волокнами; уменьшение волокон, несоизмеримое ни с какими расчетами и т.д. Я не считаю, что поэтому следует отвергать законы, управляющие двигательными силами, действующими вне живого организма; я хочу только, чтобы их применяли к нашим одушевленным машинам только при согласовании их с опытом. Это легко понять, хотя бы на таком единственном примере: течение воды в каналах, которые ничего не добавляют от себя к движению этой воды, обусловлено иными причинами, чем движение по каналам одушевленного организма, которые сообщают различную.быстроту своим жидкостям, а при возникновении противодействующих сил задерживают их продвижение.
Пусть не пугаются новички, думая, что от них требуют длинных и сложных вычислений; пусть, лучше изучив предмет, они поймут, что о г вычислений и анализа требуют решений более легких; от простой геометрии ждут правильных построений, объясняющих природу явлений с помощью треугольников и квадратов. Только это и можно найти в работе Бореллия, полной выдумок врачей-математиков; понятнее изложение Стефана Галя, который, правда, держался больше опыта, чем вычисления. Тем не менее, имеется общий источник, откуда черпали сторонники недавно возникшего направления, о котором я говорил.
Я дал только самый общий очерк обширнейшей науки. Тот, на кого возлагаются такие обязанности, может заявить, что один человек пе может справиться с работой, которую мы требуем от физиолога. Один ученый не в силах охватить анатомию человека во всем ее объеме; вскрыть всех животных, сочетать со вскрытиями занятия химией, взять па себя бесконечные опыты, которые требуются, чтобы объяснить все виды движений у животных.
Не следует отчаиваться. Пусть пи один анатом не вскрыл достаточного количества тел, пусть ни одну минуту досуга нельзя использовать в созерцании природы — есть вспомогательные средства, которые приходят на помощь человеческой помощи, краткости жизни, обстоятельствам, не всегда благоприятным. Мореплаватели привозят в наши северные страны ароматы Индии, роскошные произведения тропических стран, лекарства другого полушария. И чтение книг, хорошие описания, полезные опыты вскрытия умерших и больных, нужные для наших целей, доставят нам — по невысокой цене — то, что мы не могли узнать собственным трудом. Перед нами сокровища всей древности и прежде всего открытия последних 120 лет, больше содействовавшие познанию истины, чем все сделанное за пятнадцать предшествовавших столетий; перед нами обширные отчеты академий о новых опытах не всегда доступных частному человеку; отдельные описания, где на нескольких страницах изложены труды многих лет. Люди, рожденные для исследования, сделали предметом своих изысканий те или иные части организма и, работая в одной только области, упорно и умело, полностью ее изучили. Итак, для тебя есть надежда, что и те области человеческого тела, которые тебе удалось только бегло обозреть, пе будут тебе совершенно незнакомы.
Слышу крики тех, кто презирает книги, кто ничего не читает, кроме новинок, кто упоминает «авторов» только затем, чтобы тут же их опровергнуть. Это обычные чувства у людей даровитых и требовательных, которых отпугивает часто от чтения незнание языков, которых широкая возможность заниматься вскрытиями зовет прислушиваться к природе, которых подстрекает исследовательский пыл и жажда наград и академических титулов.
Они правы, желая убедить тех, кто считает, что, читая человеческие писания, мы сами впадаем в заблуждения и вводим в заблуждение и других: истинна одна природа. Они правы, ежедневно втолковывая, что больше ясного, больше верного узнаешь, наблюдая предметы, чем читая верное описание этих предметов. Они правы, повторяя, что чтение книг ничего не добавило к тому, что знают люди, что это сокровища, которые не увеличиваются от перечитывания; что только природа никогда пе отказывается нас учить, что это неисчерпаемый родник, из которого черпали истину в первые века и будут черпать потомки, причем он неиссякаем. Только природа всегда нова, только она правдива, ее никогда достаточно не изучишь, но никогда не изучаешь напрасно.
Слишком уж требовательны люди, которые поэтому на захотят, чтобы мы двигались вперед путем чтения. Может быть тут замешалась и та причина, что сами они не слишком продвинуты ни в анатомии, ни в физиологии. Пример у меня перед глазами: человек делает опыты, иногда повторяет их, а дарованиями выделяется даже среди людей, выдающихся по своим дарованиям. Он ничего не читает, не видит возможности противоречивых объяснений, не замечает, сколько затруднений возникает при той гипотезе, которую он доверчиво предлагает.
