крепко спал.
Мы не могли наглядеться на него. В свете костра на груде африканских камней спал, похрапывая, огромный, лоснящийся потом доисторический зверь, С большим шприцем во лбу. Мы были очень довольны своей добычей.
Томпсон ухватился за шприц и потянул. Шприц не поддавался. Он взялся покрепче и опять потянул, вращая шприц, словно вытаскивал неподатливую пробку из бутылки, и шприц выскочил. Томпсон поднес к глазам большую окровавленную иглу длиной и толщиной с трехдюймовый гвоздь. Игла была изогнута и сломана. Вот почему она не поддавалась. Видно, дошла до черепа и согнулась. В голове носорога остался кончик длиной больше двух сантиметров. Из ранки струилась кровь, сбегая по коже вниз.
Томпсон достал перочинный нож и, присев на корточки, стал медленно погружать лезвие в ранку, пока не уперся в черепную кость. Осторожно поводил лезвием, нащупывая отломившийся кончик. Носорог шумно, протяжно застонал, и Томпсон весь напрягся, готовый отскочить. Но зверь крепко спал. В свете костра Томпсон продолжал зондировать рану окровавленным лезвием, однако никак не мог нащупать кончик. Вытащил нож и сделал новый надрез, поперек первого.
— Вот он.
Мы напряженно следили за ним. Мне было не по себе от этой картины, но зверь крепко спал. Томпсон знал, что делает. Он поводил лезвием, однако никак не мог поддеть обломок. Встал и вытер окровавленный нож о свои шорты.
— Придется подождать, пока приедет Норман, у него в ящике с инструментами есть плоскогубцы.
Я был рад, что он кончил зондировать. Пусть зверь ничего не чувствовал, все равно жалко смотреть. Хотя именно лоб принимает на себя все удары, когда носороги сражаются между собой.
— Мути, — сказал Томпсон. — Лекарства.
Подошел носильщик с деревянным ящичком. Африканцы плотным кольцом обступили носорога. В аптечке лежали пузырьки с лекарствами, препарат М-99 для шприцев, противозмеиная сыворотка, пластырь. Томпсон достал маленький пластиковый шприц с пенициллином. Срезал кончик и погрузил шприц глубоко в кровоточащую рану на лбу носорога. Густой белый антибиотик заполнил рану доверху и, смешавшись с кровью, потек вниз длинной красно-белой струйкой. Носорог глубоко вздохнул. Мы смотрели на него с чувством удовлетворения.
Томпсон протянул Калашаке термометр:
— Померь ему температуру.
Вместе с Ричардом Томпсон приступил к измерениям, а Невин записывал данные в дневник.
— Общая длина от основания хвоста до конца верхней губы? — прочел Невин первый пункт.
— Три метра десять сантиметров.
— Высота в холке?
Они смерили высоту.
— Сто шестьдесят пять сантиметров.
— Обхват груди?
— Двести пятьдесят восемь сантиметров.
— Диаметр ступни?
— Двадцать пять сантиметров.
— Длина рога?
— Семьдесят три сантиметра.
— Окружность рога в основании?
— Семьдесят сантиметров.
— Пульсация сердца?
Томпсон вооружился стетоскопом. Присел подле связанных ног носорога и приложил воронку к могучей груди. Отыскал точку с лучшей слышимостью и посмотрел на часы.
— Шестнадцать, — сказал он.
— Дыхание?
Я уже подсчитал, приставив руку к широким ноздрям зверя.
— Семь раз в минуту.
Ноздри были теплые и мягкие.
— Температура?
Калашака, вставивший термометр в анальное отверстие зверя, с готовностью выдернул его и передал Томпсону. Томпсон поднес термометр к свету.
— Тридцать восемь и девять. Малость повышенная.
Кожа носорога была по-прежнему влажной под действием М-99, но в целом все было в порядке, он крепко спал. Мы были очень довольны. Все, что зависит от нас сделано, оставалось ждать старину Нормана.
Я закурил сигарету. Все подыскивали себе удобное сиденье. Это была моя первая сигарета за четыре часа и я с удовольствием затягивался. Мы не ели с самого утра, если не считать таблетки с глюкозой, но я не чувствовал голода. Сигарета отменно действовала на мои нервы. Я вдруг почувствовал запах собственного пота и ощутил приятную усталость человека, побродившего по бушу; за весь этот день я присел всего лишь в третий, может быть в четвертый раз, я наслаждался отдыхом. Беспокойное жёлтое пламя большого костра, ярко-красные отсветы толстых чурбаков и громкий треск; и летящие к звездам искры, словно стаи бесенят; и ярко-желтые блики, брызгающие золотом на черный кустарник, на камни, на черные лица; и наш здоровенный зверь, простертый на земле могучий носорог с переливами золота и черни на огромных ребрах и схваченные веревками толстые ноги, и ровно лежащая, объятая глубоким сном громадная голова — такая мирная и безобидная в мятущемся свете костра, и гулкие, сиплые вздохи, и теперь он наш, и я был вполне счастлив. Продолжая курить, я поглаживал одной рукой широкую морду зверя. Огромная пасть была открыта, и мне нравилось гладить треугольник верхней губы носорога; широкие ноздри ласкали руку протяжными, теплыми, влажными, стонущими выдохами, и рог безмятежно и безобидно поблескивал в свете костра, и сладкая усталость пронизывала меня до костей, и я курил и был совершенно счастлив.
Вот так мы сидели, и тут зверь внезапно очнулся. Вдруг, в одно мгновение, он накопил достаточно кислорода, чтобы справиться с наркозом, глубоко вздохнул с подвыванием, вздымая могучую грудь, поднял голову с широко раскрытыми остекленевшими глазами, и Томпсон крикнул: «Берегись!» — и мы бросились врассыпную. Ричард, сидевший на ногах носорога, резким прыжком переместился на камни ниже по склону. Громадная одурманенная голова качнулась вбок-вверх, спина выгнулась, ноги взбрыкнули, ища опору, носорог взвыл, отупело вращая глазами, привстал и снова грохнулся. Мы стояли поодаль, беспомощные, разинув рты. Могучим рывком он снова приподнялся, сверкая в свете костра обезумевшими глазами, на одно долгое, напряженное мгновение встал на подкашивающиеся ноги, потерял равновесие, шлепнулся на собственный зад, свирепо мотая головой, и передние ноги задрались вверх и нелепо замахали в воздухе, словно зверь надумал выполнить какой-то трюк. В следующую секунду носорог перевалился через край скалы назад, прямо на стоявшего с разинутым ртом Ричарда, и Томпсон крикнул: «Берегись!» — и Ричард попятился вниз по камням и упал. С высоты полутора метров зверь шлепнулся на спину с хриплым уханьем, и ноги его дергались в свете костра, и Ричард барахтался на земле в каком-нибудь метре от носорога, и Томпсон крикнул: «С дороги!» — и зверь катился прямо на Ричарда. Огромное чудовище катилось по камням на перепуганного насмерть, барахтающегося Ричарда, и Ричард отчаянным усилием отскочил в сторону, и в целом мире не было ничего, только это: могучая туша и толстые ноги и длинный рог, с треском катящиеся вниз по склону, и отчаянно метнувшееся в сторону тело долговязого Ричарда, и голос Томпсона: «С дороги!» — и Ричард распластался на камнях и рывком вскочил на ноги, и носорог приземлился рядом с ним на коленях. Взревел, тяжело поднялся, тут же снова упал и поехал по каменистому склону, сшиб тяжеленный камень, вслед за камнем заскользили целые плиты, и
