Я вырвалась из его рук и яростно хлопнула по столу.
— Почему ты так жесток? Если я не получу масла ягод дикого можжевельника, то попробую что-то другое! Вытяжку олеандра! Рвотный орех! Касторовое масло! Все что угодно! Я не могу потерять все, что у меня есть, только потому, что ты боишься!
Мы в ярости смотрели друг на друга, тяжело дыша, потом он толкнул меня обратно в кресло и присел передо мной. Он взял меня за руки. Я попыталась высвободиться, но он крепко держал их.
— Послушай меня, глупышка, — сказал он более спокойно. — Я в самом деле боюсь. Боюсь помогать тебе, потому что мои средства могут убить тебя. Боюсь, что в своем страхе ты сама неосторожно убьешь себя. Нельзя действовать безрассудно, Ту. Как ты представляешь, каково будет мне, если Египет больше не будет озарен твоим присутствием? Отстранись и обдумай ситуацию со стороны.
— Я уже обдумывала ее, — мрачно ответила я. — Какая разница — умру я сейчас, пытаясь спасти свое будущее, или буду медленно год за годом умирать, отвергнутая фараоном, сосланная в жуткий гарем Фаюма? — Голос у меня дрожал. — Гуи, скажи, что мне делать!
Он начал гладить меня по волосам, и, как всегда, его прикосновения были как расслабляющее масло, скользящее по коже. Я медленно начала успокаиваться.
— Не делай ничего, — спокойно сказал он. — Тот факт, что Рамзес раньше терял интерес к наложницам, когда они рожали ему детей, вовсе не значит, что он утратит интерес к тебе. Сколько раз повторять, что в гареме еще не бывало такой наложницы, как ты? Только Аст-Амасарет может сравниться с тобой по силе влияния на фараона. Ты влияешь по-другому, я понимаю, но не менее сильно. Поверь в свою способность выдержать это испытание, моя Ту. Действительно, для тебя это потрясение, но оно не станет гибельным.
Я приклонила к нему голову и закрыла глаза.
— Гуи, я не хочу этого ребенка, — прошептала я. — Но я сделаю, как ты говоришь. Может быть, ты и прав. Рамзес любит меня, и боги знают, что я на самом деле не хочу умирать. Когда придет мое время, ты будешь со мной, чтобы принять ребенка?
Он продолжал гладить меня по голове.
— Конечно, — сказал он, — Я же люблю тебя, моя непокорная маленькая дикарка. А теперь расскажи, как ты себя чувствуешь в роли владелицы куска египетской земли? Я слышал от Атирмы, что твоя земля очень плодородна и со временем ты станешь богатой. И что там за глупости ты говорила об этих богах Фаюма?
Так, успокоившись рядом с ним, я начала рассказывать о подношениях фараона и о своем позоре перед Херишефом и Себеком. Когда я закончила, он нежно поцеловал меня, и нам принесли еду, которую мы разделили в тишине и спокойствии. Потом он проводил меня до двери.
— Держи меня в курсе своего состояния, — сказал он на прощание. — Если буду нужен тебе, я всегда здесь, моя Ту. И выброси из головы все мысли о ядах! Обещай мне!
Я пообещала, но, пока я по отупляющей жаре шла обратно в гарем, на меня вновь нахлынуло отчаяние. Что бы ни случилось, ничего уже не будет так, как прежде, и я пожалела, что дала Гуи свое обещание. Вряд ли мне легко удастся удерживать привязанность фараона, с ребенком, дергающим за подол платья. И где-то в глубине своего ка я сознавала, что Гуи мог помочь мне, если бы захотел.
Мне удалось вернуться к себе незамеченной. Хотя во дворе теперь было полно женщин и детей, никто дважды не взглянул на меня, грязную и закутанную в плащ. Как только я, измученная, со стертыми ногами, переступила порог и поставила корзину на пол, Дисенк заторопилась мне навстречу. Я опустилась в кресло, и она вручила мне свиток.
— Это доставили совсем недавно, — сказала она, — Принес царский вестник, которого я никогда раньше не видела. На нем печать царевича, Ту!
Мои пальцы оставляли грязные следы на чистом папирусе, когда я ломала восковую печать, и я сразу забыла о своих заботах. Я быстро пробежала глазами содержание свитка.
«В случае моего вступления на Престол Гора я, царевич Рамзес, командующий пехотинцев фараона и старший сын защитника Египта, обещаю возвысить госпожу Ту, наложницу, и даровать ей титул царицы Египта со всеми привилегиями и правами, приличествующими этому высокому сану. Подписано мной собственноручно во второй день месяца пахон сезона тему шестнадцатого года правления царя». Действительно, внизу была неразборчивая подпись царевича вместе с подписями свидетелей, как я и просила: Нанаи, смотрителя Сахта и жреца Сета, и Пенту, писца Обители Жизни.
Я свернула свиток и поднесла его к груди. Так скоро! Только этой ночью я высказала свое дерзкое требование, и оно уже выполнено! Скорость, говорившая о беспощадности решения царевича, поразила меня.
— Дисенк, — сказала я с дрожью в голосе, — принеси мне воска и огня. — Она повиновалась, и, когда я снова запечатала драгоценный документ, я вжала в мягкий воск одно из своих колец. — Это моя гарантия обретения царской короны, — пояснила я ей. — Спрячь свиток. Думаю, будет довольно трудно поднять плитки и упрятать его в пол. Лучше зашей его в подушку. И сделай это сегодня, но, пожалуйста, сначала отмой меня и потри бальзам мне в ноги. Они очень болят.
Ее тщательно выщипанные брови почти слились с прической, она осторожно взяла у меня свиток, всем своим видом выражая немой вопрос.
Некоторое время я колебалась, посвящать ее в тайну или оставить в неведении, потом решила, что в данном случае излишняя таинственность бессмысленна. Она уже знала о моем положении. И вообще, Дисенк знала обо мне все. Поэтому я рассказала ей о своем изматывающем противостоянии с царевичем и о том, как я сходила к Гуи. Когда я закончила рассказ, она повернулась ко мне со свитком в руке.
— Мастер прав, госпожа, — сказала она. — Зачем испытывать судьбу и рисковать закончить жизнь так скоро, когда еще неизвестно, чем завершится твоя беременность. Это было бы безумием. А теперь у тебя есть и гарантия царевича. Даже если фараон отвернется от тебя, что мало вероятно, царевич все равно потом возвысит.
— Ты забываешь о том, что, если от меня отвернется отец, я не смогу просить за сына, — уныло возразила я.
Она слегка пожала плечами.
— Есть все предпосылки к тому, что царевич унаследует власть после смерти отца в любом случае. — заметила она. — В конце концов, он командующий пехотинцев и пользуется авторитетом у большинства солдат в армии. Конечно, для него было бы лучше получить власть мирным путем. Но, кажется, он твердо решил добиваться двойной короны всеми способами. Ты в любом случае будешь царицей, Ту.
— Но, Дисенк, царю всего лишь сорок семь лет, — пробормотала я. — Представь, если он проживет так же долю, как Осирис Рамзес Второй? Я уже выживу из ума к тому времени, когда царская корона опустится на мою седую голову.
Дисенк быстро взглянула на меня.
— Может быть, — мягко сказала она, — а может быть, и нет. Прислушайся к совету Мастера, Ту. Не делай глупостей.
Потом она вышла, чтобы принести воды и масла, и я плюхнулась обратно в кресло. Странно, я никогда раньше не думала о возрасте фараона, но теперь размышляла над мрачной перспективой, которую обрисовала служанке. Я и в самом деле оказалась дурой. Даже если я не лишусь царской милости, даже если мой возлюбленный внемлет моей просьбе за его сына и назначит его преемником, мне все равно придется ждать, пока фараон умрет, чтобы стать царицей.
Мой взгляд задержался на маленькой фигурке Вепвавета, которую так давно вырезал для меня отец, и я угрюмо улыбнулась ему. «Ну что, мой бог, — шепнула я, — священное ухо и повелитель моей судьбы. Получу ли я корону в расцвете сил и молодости и она станет царственным украшением, венчающим ослепительный взлет, или она станет всего лишь искупительным призом, подаренным престарелой союзнице царевича в борьбе за власть, больше не влекомой страстью и честолюбием? Милостивый бог войны, как мне победить в этом сражении?» Вепвавет улыбался своей загадочной волчьей улыбкой. Я откинулась в кресле и закрыла глаза. Я всегда была игроком. Фигурки просто передвинулись на доске, вот и все. Игра не закончена, успех еще возможен.
ГЛАВА 21
Однако я не хотела потерять любовь фараона. Обещание царской короны в будущем было лишь призрачным очертанием оазиса на горизонте, гораздо важнее было сохранить привилегии настоящего. Я сколько могла скрывала свою беременность. По утрам меня мучили приступы тошноты, порой мне удавалось найти предлог, чтобы не оставаться на всю ночь в царской опочивальне, но часто, когда рассвет тихо заползал в комнату, я лежала рядом с фараоном и молилась, чтобы он не проснулся и не увидел мою бледность и холодный пот, выступавший на коже, когда я пыталась сдерживать позывы рвоты.
В эти ужасные минуты я думала об Ибен. Испытывала ли она такие же тайные мучения? Или гордо демонстрировала свое состояние перед Рамзесом в обманчивой надежде, что ее влияние на него нерушимо? Последнее более вероятно. Я никогда не разговаривала с бывшей возлюбленной фараона, чье место захватила, но те несколько раз, когда я видела ее, она показалась мне замкнутой и высокомерной. Конечно, если бы она была умнее, то оставила бы больший след и в гареме, и во дворце!
